Его рука дернулась, прогремел выстрел – и белокурая женщина средних лет с дырой в голове с сиденья соскользнула на пол.
– За что?! – взвизгнула старушка, сидевшая рядом с убитой, и, не спуская с нее вытаращенных глаз, прикрыла рот ладонью.
– А вот захотелось!
Плач ребенка, сидевшего на коленях молодой мамаши, разнесшийся по салону сразу после первого выстрела, лишний раз капал убийце на нервы, и он, разбрызгивая слюну, взревел:
– Да заткнись ты уже, уродец мелкий! Угомони его, мамаша, – нацелился он на нее, – или я вас обоих грохну! И плевать я хотел на то, что он еще совсем сосунок!
А Саша был словно парализован. Не в силах управлять своим телом, он лишь смотрел сестре во влажные от наступающих слез глаза, умоляющих спасти ее. Александру, который находился рядом с собой семнадцатилетним, хотелось каким-нибудь способом взять ситуацию под свой контроль, но и он не мог шевельнуться с места, а если б и мог – и он это знал, – ничего бы у него не вышло.
Однако Саша, сжимая и разжимая кулаки, внезапно сорвался с места. Совсем немного – и он добежит до сестры и оттолкнет от нее убийцу или просто примет удар на себя, тем самым дав ей немного времени на то, чтобы высвободиться из цепких лап. Но вооруженный подлец, недолго думая, толкнул вперед заложницу и выстрелил. Пуля насквозь прошла сквозь ее шею, задев позвонки, пролетела мимо Саши и пробила заднее стекло, вылетев на улицу, а девушка рухнула на руки к настигшему ее брату. Он держал ее безвольно повисшее тело, а кровь обильно вытекала из раны, падая ему на штанины, на кроссовки, стекаясь в лужу на полу.
Какая-то женщина с коротко стрижеными волосами, сидящая в начале салона, встала и длинными ногтями впилась в кисть убийцы, стараясь вонзить их ему глубоко под кожу, отчего он вскрикнул, выронил пистолет и выругался матом. Поднялись двое мужчин, один из которых аккуратно за плечи отвел женщину в сторонку, и набросились на юнца с кулаками и ногами. Тот после пары ударов свалился на пол и кричал, подогнув колени к груди и закрывая руками голову. После очередного тяжелого удара по лицу послышался хруст – то ли ему нос сломали, то ли челюсть. Еще немного – и он, видимо, потеряв сознание, затих, а мужчины так и продолжали его избивать, пока другие не уговорили их остановиться, мол, чтобы потом, чего доброго, не сесть из-за ненормального.
Автобус все же остановился на следующей остановке. К тому моменту несколько женщин заливались слезами, кому-то было плохо физически, а малыш так и продолжать кричать.
Убийца, к счастью для двух мужчин, остался в живых и пришел в сознание незадолго до того, как подоспели полицейские, которые без лишних разговоров повязали его и посадили в служебную машину. Как он потом разговаривал с открытым переломом челюсти, Сашу не интересовало, равно как и, наверное, любого из тех, кто находился тогда в автобусе.
На следующий день в местной газете опубликовали статью, где указали, что юнец, оказывается, два года как сидел на каких-то антидепрессантах, перед бойней в автобусе застрелил своего отчима, оставил для матери записку о том, что, «наверное, любит ее и хотел бы повидаться с Эми Уайнхаус», и соседям напротив поджег входную дверь, а автобус захватил, потому что «нечего было терять, да и отупевшие люди в край достали».
Сашину сестру положили в машину «Скорой помощи». Все ее тело ниже шеи парализовало, от кровопотери она теряла сознание. А когда по дороге в городскую больницу Саша держал ее за руку и мысленно молился о ее спасении, она скончалась.
Стоит ли говорить о состоянии Александра после увиденного? Он уже жалел, что тогда, в автобусе, пуля попала в сестру, а не в него. Или еще раньше машина не сбила его вместо друга. Чувство опустошения накрыло с головой и вытягивало из него последние силы. Ему представлялось, что собственное тело лишено внутренних органов, мышц и костей и достаточно только проткнуть его кожу чем-то острым, оно медленно сдуется, подобно резиновому мячу, по неосторожности упавшему на острие гвоздя.
Между тем на очереди оставались два воспоминания.
После потери родной сестры Саша сильно переменился. Конечно, он понимал, что жизнь продолжалась, нужно было взять себя в руки и следовать дальше, строить планы на будущее. Да только не получалось у него взять себя в руки, а его прежние доброта и отзывчивость сменились на злобу и нежелание, причем вполне осознанное, сближаться с людьми. Время от времени он наведывался в комнату Лены, где в день перед выходом из дома ею самою все было аккуратно сложено и расставлено, и, обычно садясь на краешек заправленной кровати, вспоминал, как они вместе росли, с самого детства дружили, порой и ссорились по пустякам, но в целом любили и ценили друг друга. В такие моменты он чувствовал себя самым одиноким человеком на свете, и зарытые в глубинах его прежние человеческие качества всплывали на поверхность, но стоило Саше покинуть комнату, как они тяжелым грузом вновь шли ко дну.
Изменились и его родители, особенно мать. Она не желала принимать смерть дочери и под влиянием стрессов, коим теперь регулярно поддавалась, все чаще срывалась на сына, а мужа, который хоть как-то старался встать на сторону Саши, обзывала бесхарактерным слабаком, не способным воспитать собственного отпрыска, да осыпала прочими колкостями.
Шли месяцы, их сын стал совершеннолетним, а это, по мнению его матери, означало, что ему следует вносить в семью свой финансовый вклад и устроиться хотя бы на временные подработки. Но не отступающая апатия, которую, разумеется, родня воспринимала как лень, не позволяла ему этого сделать; он знал, что рано или поздно придется начать работать, горбатиться за копейки, и боялся того момента, когда родители не просто напомнят об этом, но уже в прямой форме потребуют с него. Только представьте себе: в последние часы перед совершеннолетием ребенок остается ребенком для своих родителей, но как только в полночь стрелки часов останавливаются на двенадцати и через секунду наступают новые сутки, дитя автоматически становится полноправным гражданином страны, обязующимся прокармливать и себя, и свою семью. И многие ли подростки рады такой перспективе? Саша уж точно не относился к их числу.
Александр наблюдал со стороны за собой в прошлом, сидящим на стуле перед письменным столом и с задумчиво-напряженным выражением лица вертящим в руках мобильный телефон. О чем он думал в эти минуты? Александр, конечно же, не помнил, но предположил, что, вероятнее всего, он ждал от кого-то звонка. И тот, кто должен был с ним связаться, очевидно, не самый приятный человек.
Чей-то женский голос вдруг разорвал тишину, Александр от неожиданности даже вздрогнул, несмотря на то, что являлся в стенах комнаты лишь невидимым гостем. Как оказалось, то была его мать, выражающая недовольство на повышенных тонах:
– Чем ты тут занят? – обращалась она к тому Саше, кому по праву принадлежал сей временной промежуток. – Опять свой зад просиживаешь? Ищи давай работу, бестолочь! Только жрешь за наш счет, а толку от тебя никакого! Девятнадцать лет ведь уже! Умерла Лена. Нет ее. Долго еще будешь строить из себя сопливую девочку?
– Да ищу я, ищу! – раздраженно рявкнул он ей в ответ.
– Где ты ищешь?! Покажи где? Второй год уже ищешь!
– А то, что я все еще, черт возьми, учусь, тебя не смущает?!
– О-о-о, учится он! Твои однокурсники поголовно все параллельно учебе подрабатывают! А ты…
– А что – я? Не все подрабатывают! От силы – половина!
Наверное, не зная, что на это ответить, мать лишь повторила, но уже понизив голос, однако сохранив холодность:
– Чтобы завтра же нашел подработку. Ясно?
Закатив глаза и отвернувшись от матери, сын пробубнил:
– Ясно, ясно.
В какой-то степени довольная ответом, женщина вылетела из комнаты и хлопнула дверью.
– Черт! – насупившись, сквозь сжатые зубы рявкнул Саша и ладонью хлопнул по столешнице. Подойдя к нему почти вплотную, Александр увидел, что тогдашний он дрожащими пальцами открыл контакты мобильного, нашел чей-то номер и нажал «вызов». А пока звучали гудки, нервно грыз ноготь большого пальца.
Спустя около половины минуты трубку, наконец, взяли.
– Привет, – с неуверенностью в голосе выдавил Саша. – Я… я согласен. – После непродолжительного молчания. – Ясно. Когда подъезжать?
Снова непродолжительное молчание – он слушал своего собеседника и барабанил пальцами по колену, затем повторил, что ему понятно, произнес «до завтра» и закончил вызов. Недолго думая, отложил в сторонку телефон, без особых усилий снял боковую панель системного блока своего стационарного компьютера и, просунув внутрь руку, вынул несколько, не более пяти, пятитысячных купюр, скрученных в трубочку и стянутых канцелярской резинкой.
– Считай, что я уже устроился на работу, мамань, – пробубнил Саша. – Только, боюсь, такая работа тебе не понравится. – И добавил, горько усмехнувшись: – Зато начну, наконец, деньги в дом приносить!
Вернув на место боковую панель, Саша поднялся со стула, переоделся в уличную одежду, спрятал деньги в карман джинсов и, доложив матери о том, что скоро вернется, но оставив без ответа вопрос о цели вылазки, вышел из квартиры.
Александру подумалось, что трудно не сообразить, каков замысел Саши, то есть его самого, и во что он ввязался. Но что из этого вышло, для него пока остается загадкой. «Как странно это, – думалось ему, – видеть собственное прошлое, находиться в нем, но не помнить своих дальнейших действий. С таким же успехом я мог бы перенестись в свое будущее, но там мое незнание о происходящем логически имело бы под собой вполне объяснимое основание».
И снова лодка, снова повсюду вода. Солнца как будто и не бывало, а почерневшее от тяжелых туч небо готово было поглотить все под собой; ветер раскачивал посудину, в которой сидел Александр, трепал его волосы, поднимающиеся брызги воды неприятно били по всему телу и лицу. Погода словно смеялась над ним, надругалась. Или же отражала его траурное состояние?