Проходя под желтым светом уличного фонаря, Максим согнул в локте руку, одернул рукав и взглянул на циферблат наручных часов: 18:08. До начала Нового года оставалось немногим меньше шести часов – этого времени, по его разумению, вполне достаточно, чтобы их с девушкой отношения наладились, а все обиды остались за порогом января. По крайней мере, он очень надеялся на это. Ему искренне хотелось, чтобы в первый же час следующего года они чувствовали себя счастливыми так же, как в самые первые недели знакомства. Он любил ее, любил по-настоящему, и предстоящие двенадцать ударов курантов обязаны будут стереть в их отношениях все плохое.
Оставляя за собой на снегу следы, он пересек двор дома, в котором жили Лера с ее бабушкой. Встав на крыльце, продавил кнопку электронного звонка. В ближайшее от крыльца окошко, зашторенное изнутри, загорелся свет – кто-то шел встречать гостя. Входная дверь открылась, и Максиму приветливо улыбнулась старушка, вытирающая руки о подол фартука. Подросток улыбнулся в ответ и, следуя пригласительному жесту, вошел внутрь, на веранду, а оттуда – в жилую часть дома, где тут же в ноздри пахнуло приятным запахом свежеиспеченных мучных вкусностей.
– Проходи, – проворковала бабка. – Лера у себя в комнате. – И удалилась на кухню.
Сняв верхнюю одежду и разувшись, Максим прошел в спальню девушки. Там застал ее сидящей на кровати, спиной прижавшейся к стене, с какой-то книгой в руках, которую она тут же отложила в сторонку, как только приоткрылась дверь. В какой-то момент он застыл на месте, не отрывая от девушки глаз. Макияж, нарядная темная кофта с пайетками, которую он видел впервые, завитые в крупные локоны волосы, зафиксированные, судя по всему, лаком с блестками, – все говорило о том, что она, вопреки его опасениям, ждала его и также была настроена только на лучшее.
Плотно закрыв за собой дверь, он, взобравшись на кровать, уселся рядом с Лерой. И первое, с чего начал после длительного полуминутного молчания, – с заранее подготовленных извинений и объяснений. Ради их совместного же блага он солгал, что Лиза никогда его не привлекала (и в эти минуты он действительно верил в это), что никогда на нее не засматривался и уж тем более не испытывал к ней чувств – ни сейчас, ни два месяца назад, ни в первые дни сентября. Осторожно уточнил, догадываясь о положении дел: Лера ведь видела, как Лиза непростительно близко приблизилась лицом к его лицу? И озвучил, что в том поцелуе его вины нет, ведь он не был его инициатором, не давал девчушке и поводов для этого. Если кого и следует винить, то саму Лизу и того или ту, кто ее толкнул.
Так Максим оправдывался и извинялся, с его уст плавными струйками вплывала в ее ушки красивая, по большей части правдивая и потому правдоподобная речь. И Валерия, заранее настроившись на то, что поверит ему и все простит, молча слушала и лишь изредка что-то вставляла. А между делом он, сдерживая желание припасть губами к ее шее, кончиком носа коснуться бархатистой кожи, подметил: «Какой приятный аромат. У нее и духи новые?» И в дальнейшем, все последующие годы этот аромат (если Максиму доводилось, к примеру, обонянием выцеплять тот в парфюмерных бутиках) вызывал в памяти образ молодых его с Лерой, в уюте предновогодних часов предающихся легкой романтической грусти.
Около получаса длился этот своего рода сеанс восстановления контакта. И плавно, почти незаметно для них обоих, разговор перетек в прежнее русло: вскоре девушка как ни в чем не бывало поддерживала диалог, неожиданно для себя даже вновь заулыбалась, как это часто бывало с ней и прежде в его присутствии. И потом еще два часа кряду они разговаривали обо всем на свете, уже сидя в обнимку и поглаживая друг друга. «Моя рубашка безнадежно измята, – в какой-то момент подумал подросток, поправляя на себе вещь, заправленную в классические синие джинсы. – Да и черт бы с ней».
Своих бабушку с дедушкой Максим предупредил о том, что, скорее всего, проведет ночь с Лерой. И теперь, к его облегчению, все шло к тому, что так оно и случится.
Только в начале десятого они вышли из комнаты и, проследовав в зал, уселись на диван. В паре метров от них старушка сидела в кресле, смотря телевизор. Улыбнулась впорхнувшим и вновь повернулась к экрану, продолжив наслаждаться предновогодней концертной программой, которую крутили из года в год на протяжении десятилетий, разнообразия ради в последние n лет разбавляя разве что новыми тупыми шутками артистов и специально подготовленными к событию по большей части никакущими песнями. Перешептываясь между собой, молодая пара то и дело бросалась остротами в адрес, как выразился Максим, поющих оральными отверстиями исполнителей.
И вот до Нового года оставалось немногим больше часа. Валерия повторила бабушке (на случай, если вдруг та забыла, хотя до того, сколько ее помнила девушка, ни разу ничего такого не забывала), что ее парень встретит праздник в кругу их семьи, на что та весело закряхтела. И они вновь заперлись в Лериной комнате, теперь просто молча лежа в обнимку, впервые за многие недели пребывая в блаженном спокойствии. «У нас получилось, – мысленно радовался Максим, не скрывая улыбки. – У нас снова все налаживается». И еще крепче прижал к себе девушку.
Они почти заснули, когда в дверь постучала бабушка, оповестила о том, что до произнесения президентом торжественной речи (в которой родная страна – неизменно лучшая в мире, а все проблемы вокруг – полная чепуха) осталось полчаса, и попросила помочь накрыть стол.
И вскоре они втроем сидели за небольшим овальным столом, накрытым белоснежной скатертью, который был сплошь забит различными бабушкиными приготовленными: горячими блюдами вроде пюре с котлетами, запеченной курицей да мясным и яблочным пирогами и несколькими салатами (один из них – с пропитанными томатным соком и майонезом сухариками, кукурузой, красной фасолью и чем-то еще – Максим пробовал впервые и остался очень доволен вкусом). Не обошлось без соков и пары бутылок с красным вином и шампанским.
Посмотрев на алкогольные напитки, Максим ненадолго поник, думая о том, что блаженное спокойствие разорвется примерно через час-полтора, когда вместе с Лерой они встретятся с шестью одногодками, чтобы после двух месяцев молчания обсудить свои дальнейшие действия касательно обнаруженного ими мертвого тела.
Секунд через десять после выступления главы страны забили куранты. Максим, державший бутылку с шампанским на изготовку, откупорил ее, заполнил фужеры, и все трое с радостными выкриками подняли их над головами, чокнулись, затем почти в унисон осушили.
Через пятьдесят минут после полуночи Максим с Валерией, держась за руки, слегка одурманенные алкоголем, шагали по темной, но многолюдной – что естественно для этой ночи – улице, в ряд с другими горожанами держа направление в центр Терниевска, на площадь подле старенького Дома молодежи, где ровно в час должен будет начаться запуск фейерверков.
Они подоспели к самому началу, протиснулись в центр толпы и, приобняв друг друга (Максим девушку – за плечи, она его – за талию), устремили взгляды в небо, с приоткрытыми ртами наблюдая за разноцветными вспышками и узорами, наслаждаясь грохотом от разрывов снарядов и вибрациями, пронизывающими тело от пят до макушки. Максим посмотрел на профиль девушки, играющие на поверхности ее бледной кожи цветастые блики, рождающийся с каждой новой вспышкой блеск в глазах и с трепетом вспоминал, как именно здесь же, на этой площади, в этот же самый праздник ровно три года назад они признались друг другу в любви. Лицом зарывшись в Лерины локоны, висящие из-под шапки, обнял ее теперь обеими руками, прижав к себе покрепче. И она, с некоторыми усилиями повернувшись к нему лицом, ответила тем же. Тогда они чувствовали себя взрослыми, хотя совсем недавно стали подростками, а теперь не пройдет и года, им предстоит навсегда распрощаться с детством. От этого Максиму стало немного грустно, ведь кто знает, что будет ждать их кроме каждодневных трудностей?
– Эй! – Максим с Валерией узнали этот грубоватый басистый голос, раздавшийся совсем близко. – Эй, ребят!
Они выпустили друг друга из объятий и увидели подоспевших к ним шестерых сверстников. Лица каждого, за исключением Лизы, освещали улыбки – стало быть, у всех было праздничное настроение (Максим решил, что и Лиза не прекращала улыбаться, пока не оказалась на площади).
– С праздником! – раскинув руки в стороны, рявкнул Арсений, да так громко, что к ним обернулись с десяток человек.
И Валерия, и Максим ненадолго оторопели, заметив изменения во внешности Лизы – выглядывающие из-под шапки волосы ее были выкрашены в огненно-рыжий цвет.
– А… с праздником, – ответил Максим, оторвав взгляд от девушки. Раздражение, на секунду возникшее в нем ввиду нарушения их с Лерой идиллии, уже растаяло.
– Пойдем прямо сейчас или?.. – осторожно начала Марина, которой хотелось скорее приступить к делу, чтобы поскорее закончить с ним и навсегда позабыть.
– …Или немного постоим здесь, посмотрим на представления да выпьем кофе или чего погорячее? – закончил за нее Игнатий, поправляя осевшую низко на лоб шапку.
Антон с Наташей переглянулись и пожали плечами: мол, говорить о покойнике все равно придется. Валерия, видимо, в этом вопросе была на одной с ними волне, потому что с ее уст соскочил довольно резкий и в меру грубый вопрос:
– А толку с этого? – имела она в виду предложение Игната. – Нет смысла оттягивать разговор о том, что гложет нас всех уже целых два месяца. Так что – вперед.
– В общем-то… – Игнат почесал затылок, – ты права.
Прогремели последние запущенные в небо залпы фейерверков – самые громкие, раскатистые, раскрывающиеся красивыми бутонами, смежающиеся с похожими на пулеметные очереди, что разлетались по воздуху подобием громадных искр, освещая счастливые и не очень лица столпившихся на площади жителей городка и его немногочисленных гостей. Где-то вблизи от восьмерки старшеклассников раздался громкий – не чета, конечно, громыхавшим в небе, но вполне могущим застать врасплох под ногами – хлопок, за которым последовал детский смех, а затем грубая ругань. Из колонок, вывешенных по краям лицевой стороны Дома молодежи и по бокам примыкающей к нему сцены, разлилась поп-музыка, как бы призывая людей к веселью. Однако большинство присутствующих, преимущественно людей среднего возраста и старше, начали расходиться по своим делам.