вниз, поэтому его и не было видно сверху.
– Круто.
И тут Валерия краем глаза заметила какое-то движение сбоку от них. В той стороне, где были наставлены друг на дружку деревянные ящики. Глаз-выколи-темнота не позволяла узнать, появилось ли там что-нибудь еще. Телефон с оставшимся почти нулевым зарядом давал возможность включить фонарик на считанные секунды, но девушке не сильно-то и хотелось узнавать, что такого она увидела и увидела ли вообще. Вновь почувствовав себя ребенком, она пыталась успокоить себя, мол, ей просто привиделось – что неудивительно после всего пережитого и с учетом нынешнего психоэмоционального возбуждения. И только ей хотелось сказать, что пора уходить (и плевать ей было уже на затею с маленькой местью), как поравнявшаяся с ней Лиза, теперь всматриваясь туда, куда струсила смотреть она сама, прошептала:
– Ты слышала?
– Да, – еще более тихо ответила девушка, потому что действительно что-то услышала. Опять периферическим зрением поймав какое-то движение, она все-таки развернулась. – Не нравится мне это.
Внезапно словно что-то свалилось на землю и покатилось к ногам девушек. Или, может, с ящиков спрыгнула здоровенная крыса и побежала на них? Девушки успели только одновременно охнуть – и что-то ударилось о ботинки Лизы. Она вскрикнула и отскочила. Валерия включила фонарик и выхватила в темноте то, что их встревожило. Луч света погас через две или три секунды, но этого было более чем достаточно, чтобы заставить Лизу разжать ноздри и завизжать, а Валерию – обомлеть, вытаращив глаза.
Это была голова. Отделенная от тела человеческая голова, изуродованная, изъеденная, почерневшая, с перекошенной челюстью и разорванной щекой.
Лиза захныкала, выронила телефон. Она готова была поклясться, что на ее собственной голове поседели несколько клочков волос. Ей было страшно настолько, что она боялась, как бы от страха не остановилось сердце.
Что-то еще приближалось к ним, но теперь нечто более весомое. Как будто чьи-то шаги. Валерия дрожащей рукой включила фонарь. И закричала вместе с Лизой. Потому что на них надвигалось обезглавленное, изуродованное человеческое тело в лохмотьях.
Забыв о ядовитом трупном смраде, Валерия кричала во всю мощь легких. Однако, в отличие от совершенно оцепеневшей спутницы, почти сразу же овладела своим телом, вспрыгнула на деревянные ступени и ринулась наверх. И только поставила одну ногу на дощатый пол чулана, как снизу что-то ударилось об лестницу – она не столько услышала это, сколько ощутила другой ногой, носком которой в тот момент только-только отталкивалась от одной из верхних ступеней. Через секунду послышался глухой удар – и до того продолжающийся вопль Лизы оборвался.
Стоя уже на полу кладовой, затолкав в карман джинсов смартфон, Валерия, следуя инстинкту самосохранения, вернула на место околоквадратную дверцу и, не теряя ни секунды, выбежала из мерзопакостного дома на улицу, уже в четвертый раз за два с хвостиком месяца.
Наплевав на то, увидит ее кто-нибудь или нет, побежала сразу на Красноармейскую и остановилась только тогда, когда путь ей преградила калитка, ведущая во двор родного, уютного и теплого дома, где ждала любимая бабушка.
Разрядившийся – чего она не заметила – телефон бросила на письменный стол.
«Извини меня», – мысленно обратилась она к Лизе, лежа на кровати в позе эмбриона, не сдерживая стекающие по щекам слезы, догадываясь, что едва ли когда-нибудь еще увидится с ней.
«У меня сегодня День рождения, не забыла? Мы сядем за стол через час, не опаздывай. Жду от тебя подарка» – такое сообщение двенадцатилетняя девочка отправила своей старшей сестре, Лизе, которая так никогда его и не прочтет.
Глава шестая
Лезвие складного ножика было обезображено десятками, а то и сотнями царапин, сохранившимися после множества заточек. Оно уже не блестело на свету, не радовало глаз так, как радуют еще девственные лезвия, однако это не мешало ему без затруднений рассекать мягкие ткани и с легкостью пробивать в меру твердые предметы.
Рыжеволосая девушка животом книзу лежала на промерзлой земле, в футболке с изображением каких-то мультяшных диснеевских персонажей и джинсах, со связанными руками и ногами, а голова ее была туго обмотана скотчем в десяток слоев, закрывающих рот (но оставляя открытыми ноздри и глаза) и стягивающих волосы на затылке. В паре метров поодаль на земле же покоился фонарик, холодный свет которого падал прямо на нее, при этом не выхватывая из темноты находящуюся рядом фигуру – вероятно, так и было задумано. Поэтому девушка при всем своем желании не могла разглядеть лица человека, ей лишь было понятно, что она здесь то ли с каким-то парнем, то ли со взрослым мужчиной (тот до настоящего момента лишь что-то напевал себе под нос). Но что ему от нее нужно?
Когда тот набросился на нее и ударил головой о лестницу, Валерия попросту сбежала, заперев ее вместе с этим безумцем. Возможно ли, что Лера подговорила кого-то из своих знакомых разобраться с ней? Лиза слышала, как несколько лет назад та избила старшеклассницу и сломала ей ключицу, слышала и о других эпизодах, когда она проявляла неподобающую адекватным личностям жестокость. В конце концов, ее угрозы расправой не походили ни на шутку, ни на блеф. Так что Лиза не сомневалась: ее одноклассница была способна на что угодно.
Или, быть может, этот человек, напевающий какую-то совершенно не соответствующую обстановке муть, – тот, кто расправился с тем предположительно бездомным либо собутыльником? Или он дьяволопоклонник, которому взбрело в голову вновь принести кого-то в жертву? А что, если убийца бездомного и есть знакомый Леры?
Девушка в ужасе выпучила глаза и застонала, когда увидела, как фигура вынула из кармана нож, нажатием кнопки оголив лезвие, и приблизилась к ней. Оборвав (а может, и закончив) свою песню, человек наступил ей на затылок, кроссовкой впечатав в твердую землю с такой силой, что боль пронзила череп от макушки до подбородка, отчего рыжеволосая стиснула зубы.
Нагнувшись, пальцами одной руки он вцепился ей в кончик носа и потянул кверху, а другой – орудовал ножом: прижал лезвие к основанию крыльев и поступательными движениями принялся отделять их от лица. Девушка содрогалась и корчилась от боли, пыталась кричать во все горло, но толстый слой скотча, впившись в губы, заглушал вопли, обращая их в страдальческие мычания. Сантиметр за сантиметром острие холодной стали разрезало плоть. Глаза девушки неимоверно слезились, теплые прозрачные капли скатывались в вытекающие из открывающихся капилляров струйки крови и стекали по нижней половине лица, падая на землю и затем впитываясь в нее. Еще секунда – и мучитель выбросил кончик носа с крыльями куда-то вглубь погреба.
– Ай-яй-яй-яй! – наигранно запричитал человек, словно бы совершил какую-то малозначительную глупость, небольшую помарочку в рабочей тетради. А Лиза теперь смогла определить по характерным особенностям голоса, что носитель его – взрослый мужчина, никак не младше тридцати лет. – Нужно срочно обработать царапину, иначе в нее попадет инфекция, и она начнет гнить! – Мужчина засмеялся. – Прямо как твоя душа!
Он убрал ногу с ее головы, отошел, на корточки присел подле своей черной сумки-почтальонки и выудил из большого отделения маленькую стеклянную бутылочку, наполненную медицинским спиртом, и моток ваты. Освободив вату от полиэтиленовой упаковки, оторвал от мотка добротный кусок и пропитал спиртом.
Тем временем девушка, стеная и плача, перевернулась на спину, и кровь потекла в ее носоглотку, отчего она тут же зашлась кашлем и захрипела.
– Нет-нет-нет! Осторожней!
Человек подбежал к ней и, потянув за плечо, повернул на живот. Кусочки пропитанной влагой земли тут же прилипли к изувеченной части ее лица, и девушка снова закашляла. Мучитель склонился над ней, заботливо убрал ее прилипшие к щекам пряди волос за ухо (шапку с ее головы он почти сразу выбросил) и прижал ватный комочек к тому, что осталось от носа. Лиза от стрельнувшей ужасающе пронзительной боли выгнулась, замычала, невольно закатила глаза и стала мысленно умолять свой мозг, чтобы он позволил ей отключиться.
– Чш-ш-ш, все хорошо, – полушепотом издевательски пропел мужчина. – Скоро царапина заживет, вот увидишь. Перестань плакать, ты ведь уже большая девочка. Ну же, перестань. – Выпрямившись, он состроил такую физиономию, будто бы девушка была его малым чадом, от бесконечных капризов которого он ужасно устал. – Долго ты еще будешь скулить, м-м? Долго или нет?! – перешел он вдруг на крик и со злостью принялся пинать ее по торсу, попадая и по рукам. – Хватит плакать, ты, сука мерзопакостная! Скоро все заживет, говорю тебе! Долго еще симулировать будешь?! Перестань скулить! – Напоследок пнув ее пару раз в плечо, он подуспокоился, протяжно выдохнул.
Бросив под ноги пропитанный кровью ватный валик, мучитель вернулся к сумке и убрал в нее бутылку со спиртом, предварительно закупорив горлышко. С любопытством перебирая содержимое почтальонки, словно принадлежала она не ему, он вопросительно протянул:
– Та-а-ак, что у нас тут есть?
Извлекши кухонные ножницы с резиновыми вставками и свежий лимон, подошел к жертве, опять перевернул ее на спину и сел на корточки рядом. Натянув книзу ее футболку с диснеевскими персонажами, одним лезвием пропорол ткань и начал разрезать – сначала в направлении ключиц, затем – бедер. Глаза его блеснули, когда он увидел бюстгальтер, с которым разделался одним резким движением, и полыхнули огнем, когда обнажилась подтянутая молоденькая грудь.
– Какие они у тебя красивые, – полушепотом протянул он мечтательно, взглядом пожирая бледно-сочные округлости. Осклабившись, жадно примкнул губами к одному из набухших сосков, ареол вокруг которого от холода покрылся мурашками. Облизывал его, покусывал резцами, игнорируя недовольные стоны владелицы. То же самое проделал со вторым. В штанах у него набухло и рвалось наружу, но, как и всегда, он говорил себе, что секс ему не нужен, что он не такой грязный извращенец, как его мамочка, с ним все в порядке. Он вполне нормальный, и в этом он убеждал себя каждый день. Да, плевать он хотел на грязный секс, он нормальный, в полном порядке, поэтому он кончиками пальцев обхватил сосок девичьей груди, как следует оттянул его, ножницами отделил от плоти и убрал к себе в карман.