Девушка ревела и мычала в толстый слой скотча, надрывая горло, захлебываясь слезами и кровью. Ей хотелось звать на помощь, но даже если бы могла, если бы кто-нибудь услышал, – кому какое дело до нее?
– О-о-о, как мило, – промурлыкал мучитель, обратив внимание на серебряный нательный крестик, на тоненькой цепочке свисающий с ее шеи. Обхватил его заляпанными кровью пальцами, повертел. – И что, помогает тебе бог? – Сорвав с девушки цепочку, с вновь охватившей его яростью крестиком огревал ее по лицу и теперь кричал во все горло. – Помогает тебе бог, да?! Помогает, иисусья ты подстилка? Где он? Куда девается этот вонючий ублюдок каждый раз, когда над нами начинают измываться?!
Нанеся еще ударов двадцать пять – тридцать, он, переводя дыхание, бросил на землю украшение, сел на девушку (ей при этом едва не полностью перехватило дыхание от обрушившейся на солнечное сплетение тяжести), схватил за волосы и принялся состригать их ножницами.
– Отрастила свои рыжие волосы, как последняя шлюха! Даже у моей паршивой мамаши они были короче. Если уж ты такая набожная, то должна была собирать их в пучок на затылке или стричься налысо. Лицемерное отребье! – Отвесил ей звонкую оплеуху.
Клочок за клочком он лишал девушку волос, иногда лезвиями оставляя кровоточащие ранки на коже, и остановился только тогда, когда остриг ее под мальчишку. Теперь часть волос держались только на скотче.
После этого мужчина разделал лимон на неровные половины, слез с девушки. Стоя на коленях, дольку покрупнее с размаху отправил в стену, мякотью же второй дольки принялся обмазывать ее плоский живот, начав от подвздошной области и плавными движениями медленно поднимаясь выше.
Девушка догадывалась, что ее ждет. Она мычала и мотала головой, умоляя мучителя не делать этого, однако руки его, кажется, не знали пощады.
– Ч-ш-ш, – зашипел он, одной рукой придавил ее голову к земле, другой – уже обмазывал ее здоровую грудь. Поднялся к ключицам, проложил пару влажных дорожек по шее. А затем прижал мякоть фрукта к ране, зияющей на месте соска, прокручивал дольку влево-вправо, выдавливал лимонный сок. – Перестань дергаться! – Ударил жертву кулаком в челюсть, утихомирив на несколько секунд.
Через минуту-другую закончив это сладостное для себя занятие, мучитель поднес окровавленный лимон к лицу и всмотрелся в мякоть.
– Как красиво… – прошептал он на выдохе, искренне завороженный картинкой. – Похоже на солнце. И так же, как солнце, этот фрукт может очень сильно обжечь. – Он перевел взгляд на девушку. – Уж тебе-то это теперь известно, да? Зато, уверен, ты не знаешь, сколько весит солнце. Ведь не знаешь? О-о-о, оно очень тяжелое. Очень! – За дальнейшей ненадобностью выбросил лимон через плечо. – Только представь себе: почти вся сотня процентов от массы Солнечной системы – в этом полыхающем ублюдке! Интересно, знают ли об этом те мужчины, которые говорят своим ненаглядным восьмидесятикилограммовым пышечкам: «мое ты солнышко»? Вот умора! – Он захохотал, шлепнул себя по колену. – Кстати, при хорошей погоде, когда и небо ясное и солнце в небе ярко светит, я не прочь иногда делать зарядку, особенно по утрам. А ты занимаешься зарядкой? Моя мамаша очень любила заниматься ей по утрам. Правда, не столько для здоровья, сколько для того, чтобы перед моим папашей в постели изгибаться как можно лучше. Надо бы и сейчас немного тело размять.
Положив к ногам ножницы, мужчина поднялся, отошел от девушки на несколько шагов и начал активно приседать, каждый раз в положении сидя вытягивая вперед руки (осанка его, правда, оставляла желать лучшего). После примерно пятнадцати приседаний запыхтел, но сделал еще с десяток, а затем принял лежачее положение, переключившись на отжимания, при этом ведя счет. С трудом досчитав до двадцати, с каждым последующим рывком он выкрикивал следующее:
– Три! Точка! Один! Четыре! Здец! Тебе!
Потом поднялся на ноги. Уперев в бока руки, наклонами головы похрустел шеей и потопал к своей любимой сумке.
– Один из последних штрихов! – выкрикнул он, колупаясь в ее содержимом. – Минуточку, сейчас найдем. О, вот и она!
Мучитель изъял со дна сумки какой-то небольшой цилиндрической формы предмет, похожий на спиленный кусок тонкой трубы.
– Знаешь, что это? – Поднял его на уровне глаз, повертел. – Это петарда. Пе-тар-да. «Корсар-14» называется. Читал, что бывают петарды и побольше, но в этом захолустье не нашел таких. Да, кстати, купил в здешнем супермаркете. – Снова поравнявшись с жертвой, сел на корточки. – Любишь их взрывать? Не супермаркеты – петарды. Любишь, конечно же, любишь. Тебе ведь тоже интересно, что произойдет, если не соблюдать технику безопасности? Вот сейчас мы это и проверим.
Он вложил петарду девушке в ладони (ее руки от запястий до локтевых сгибов были обвязаны скотчем), накрепко зафиксировал липкой лентой. Поднялся.
– Не дергайся. Не дергайся, сказал!
Вынув из кармана штанов заранее заготовленную кремниевую зажигалку, он поджег коротенький фитиль, резво отбежал на десяток шагов назад и ладонями зажал уши. Девушка, мыча, извивалась как кошка, чуявшая неминуемость расправы над собой. Мучителю же было интересно, о чем она думала в эти секунды, что чувствовала, помимо страха.
Еще мгновение – и…
БУ-У-УМ! —
Мощный, оглушительный хлопок ударил в ноги мужчины, вибрацией отдавшись по всему телу. В ушах звенело, а вонь разложения в воздухе тут же смешалась с запахом серы и пороха.
Девушка больше не извивалась, но обессиленно рыдала, ее конечности тряслись.
Мучитель, отняв от ушей руки, вприпрыжку вернулся к ней, сгорая от желания полюбоваться результатом проделанной работы. А для того, чтобы разглядеть картину во всех деталях, поднял с земли фонарик и направил луч света прямо на кисти девушки, которая теперь лежала на спине – не дай бог, прижмет их весом тела.
– У-у-у, красота-а-а, – напевно протянул мужчина, разве что не брызжа слюной от восторга.
Пальцы на ее руках побелели, переломались, скосились в разные стороны. Из-за разорвавшейся перепонки на одной из рук под неестественным углом свисал большой палец. Кровь заливала кисти, проливалась на землю. Вдобавок ко всему точечно полопалась кожа. На груди большим пятном остался опаленный от взрыва участок.
Цокая языком, изверг замотал головой, приговаривая:
– Бедняжка. Что случилось? Болит что-то? Где? – Он с силой опустил подошву ботинка на поврежденные кисти рук, отчего девушка, выпучив глаза, взвыла. – А-а, вот здесь болит? Ну, ничего, ничего. Однажды я тоже сильно обжегся, и мама сказала мне, что все пройдет. Так что не переживай – скоро все пройдет.
Он убрал с нее ногу, положил фонарик на землю, вернулся к почтальонке.
– Предпоследний штрих! – продекламировал он, выуживая из сумки садовую ножовку с узким полотном. Повертел ее перед глазами, подушечкой указательного пальца прогулялся по зубчикам, повторно (в первый раз – в магазине, перед покупкой) оценивая их остроту.
Жертва, к изумлению мучителя, воспользовавшись моментом, ползла к лестнице, локтями и коленями отталкиваясь от земли, держа голову на весу. Разумеется, прежде чем быть замеченной, преодолеть она успела всего ничего.
– Серьезно?! – услышала она в шаге от себя грубый насмешливый голос. – И почему ты делаешь это именно сейчас? – Настигнув девушку, что есть мочи наступил ей на щиколотки. Хруст приятным звоном обласкал его слух, но мгновением позже потонул в вопле, нашедшем выход через полость носа, и последующим кашлем от вновь заливающей носоглотку крови.
Нагнувшись, он, обхватив поврежденную стопу, потянул девушку за собой, возвращая в освещаемую фонарем область, что-то бормоча в ответ на рыдания.
– Извините, но мы вынуждены ампутировать вам часть поврежденной руки, поскольку изуродованные ткани не способны на регенерацию, – произнес он надменно-издевательским тоном, не сильно-то заботясь о грамотности своей речи. Небольшая пауза. – К тому же ты все равно скоро сдохнешь.
Нездоровый смех прокатился по подвалу. Затем сплюнув на землю, садист встал на одно колено, приподнял связанные руки девушки и зубчиками прижал полотно к бледной коже одного из запястий.
– Готова? – спросил он, смотря жертве в глаза, криво улыбаясь. Та в ответ судорожно замотала головой, стараясь высвободить руки из цепких лап, но тщетно: пальцы впились в предплечья до острой боли. – Кстати, забыл предупредить. Все запасы анестезии у нас закончились.
Надавив на инструмент – зубья пронзили мягкую ткань, – самопровозглашенный хирург из преисподней принялся поступательными движениями отделять кисть от предплечья. Как он и предполагал, сталь влегкую разделывалась не только с подкожно-жировым слоем и мышцами, но также связками и даже костью.
Девушка, задыхаясь от слез, тем временем проклинала Бога за то, что ей приходится выдерживать все эти страдания.
Держа теперь в левой руке девичью кисть с отмирающими тканями, мучитель, высунув кончик языка, словно сосредоточенно собирал некую головоломку, правой рукой, не выпуская ножовки, сложил искривленные пальцы жертвы в неприличный жест, оттопырив средний и согнув остальные (за исключением почти оторвавшегося взрывом большого). Зловеще захихикав, ткнул полученный результат в лицо девушке, упиваясь ужасом в ее взгляде. Затем поднявшись с колена, выругался матом (кровь обагрила один его ботинок), бросил часть руки на землю, растоптал ее, после чего отнес инструмент в сумку.
– Фух! – выдохнул он, рукавом вытирая пот со лба. – Не стану я спасать твою вторую руку. Надоела ты мне уже.
Девушка спрашивала – может, себя, а может, того, о ком часто толкуют набожные люди: что такого ужасного она сотворила, чтобы стать жертвой развернувшегося кошмара? Чем старше она становилась, тем больше убеждалась в несправедливости мироустройства. Но неужели мир может быть настолько несправедливым и жестоким? Ей совсем недавно исполнилось только семнадцать, настоящая жизнь еще не успела начаться, но уже заканчивается. А как же ее мечты и стремления? Как же все то, что она планировала реализовать в ближайшем будущем? Как же ее семья, в частности младшая сестра, которую ей не удастся поздравить с днем рождения, не удастся вручить уже заготовленный обещанный подарок? О чем думает этот нелюдь, измываясь над ней? О чем думала Лера, буквально отдав ее в лапы убийцы? Как теперь будут существовать мама и папа, которые посвятили ей так много лет своей жизни, немыслимо много сил и безграничную любовь? Для чего они ее растили – чтобы вот так вдруг лишиться ее? И что же последует после угасания сознания, за биологической смертью? Если ничего, если