Иногда мне кажется, что на плече у меня все время дремлет мой ангел-хранитель. Всего несколько дней назад мы с Джорджем подошли прямо к нужному турникету, не моргнув глазом засунули в компьютер карточки Жана и Жанет и преспокойненько отправились в Ванкувер.
На этот раз, хотя только что объявили посадку на рейсовую капсулу, я почему-то отправилась мимо турникетов к британо-канадскому бюро путешествий. Там было людно, и вряд ли какой-нибудь дежурный может заметить меня и поинтересоваться, какого черта я тут делаю, но… Я все же выждала, пока не освободился терминал в самом уголке, подошла к нему, набрала код капсулы на Ванкувер и сунула в прорезь карточку Жанет.
Мой ангел-хранитель сегодня не дремал. Я вырвала карточку из автомата, торопливо спрятала ее в сумочку, надеясь, что никто не успел унюхать запаха паленого пластика, и быстренько растворилась в толпе.
Когда возле турникета я попросила один билет до Ванкувера, дежурный с сожалением оторвался от спортивной колонки в виннипегской «Свободной газете» и уставился на меня с плохо скрытым раздражением.
– А почему вы не пользуетесь кредиткой, как все? – спросил он.
– Вы продаете билеты? Если да, то в чем дело? Разве деньги уже отменили?
– Это не ответ…
– Я считаю, что ответила. Пожалуйста, один билет. И будьте добры, сообщите свое имя и ваш табельный номер. Вы обязаны это сделать, если верить надписи над вашим затылком. – Я вручила ему точную сумму без сдачи.
– Пожалуйста, вот ваш билет. – Он пропустил мимо ушей мое требование сообщить его номер, а я проигнорировала его несоблюдение правил. На самом деле мне совершенно не улыбалось вступать в пререкания с его начальством, я просто хотела выдать себя за эксцентричную особу, желающую по своему странному капризу платить наличными, а не кредиткой.
Вагон был переполнен, но стоять мне не пришлось: какой-то Галахад[35], забредший сюда, по-видимому, из Средневековья, встал и уступил мне свое место.
Он был молод, недурен собой, и его галантность явно была вызвана наличием у меня, как у представительницы противоположного пола, тех же качеств. Я с улыбкой приняла его предложение, он встал надо мной, а я сделала то единственное, чем могла хоть как-то отблагодарить его, – чуть подалась вперед, давая ему возможность заглянуть мне за блузку. Юный Лохинвар[36], казалось, чувствовал себя полностью удовлетворенным – всю дорогу он прилежно глазел в нужном направлении, – а мне это не стоило ни денег, ни хлопот. Я была очень благодарна ему за его интерес, избавивший меня от шестидесятиминутного стояния на ногах.
Когда мы сошли в Ванкувере, он осведомился о моих планах на обед, ибо, по его словам, если у меня нет на примете ничего определенного, он знает дивный ресторан в гостинице «Бейшор». С другой стороны, если я предпочитаю японскую или китайскую кухню…
Я сказала, что мне очень жаль, но днем должна быть в Беллингеме.
Вместо того чтобы с достойной грустью принять отказ, он радостно улыбнулся:
– Какое счастливое совпадение! Я тоже должен быть в Беллингеме, но решил, что задержусь и пообедаю с вами… А если так, то мы можем отлично пообедать в Беллингеме. Идет?
(Интересно, есть в международных законах что-нибудь о пересечении границ с аморальными целями? И можно ли явное сексуальное устремление этого юнца рассматривать как «аморальное устремление»? Искусственный человек никогда не сумеет понять людской сексуальный кодекс. Единственное, что мы можем, это – запоминать как можно больше правил и стараться не влипнуть в какую-нибудь неприятность, но… Это не так-то просто: людские сексуальные кодексы перепутаны, как спагетти в тарелке.)
Моя попытка вежливо отмолчаться не удалась, и мне нужно быстро решаться на что-то: или отшить его грубо, или пойти навстречу его явным намерениям. Я сказала себе (не очень вежливо): «Фрайди, ты теперь большая девочка, тебя не надо учить. Если ты не собиралась давать ему надежду на то, чтобы затащить тебя в постель, нужно было сразу отказывать, когда он предложил тебе свое место в Виннипеге». И все же я предприняла еще одну попытку.
– Хорошо, – ответила я, – идет. Но только при одном условии: я плачу за себя сама. И никаких споров по этому поводу.
Это был грязный трюк с моей стороны, поскольку мы оба понимали, что, если он позволит мне заплатить самой за свой обед, его часовое стояние в капсуле больше не засчитывается и я ему ничего не должна. Согласно кодексу ловеласов, он не имел права требовать за него награды, его галантный поступок считался бескорыстным, рыцарским и вознаграждения не требовал.
– Хорошо, – кивнул этот грязный, подлый, лживый, отпетый негодяй, принимая условия игры.
– Споров не будет? – спросила я, с трудом скрыв свое негодование. – Я плачу сама.
– Никаких возражений, – кивнул он. – Вы явно не хотите налагать на себя ни малейших обязательств, хотя ведь это я пригласил вас пообедать, а стало быть, я и должен сыграть роль хозяина, тогда как у вас есть все привилегии гостьи. Не знаю, чем я вам так не понравился, но не буду налагать на вас ни малейшего обязательства: когда мы прибудем в Беллингем, на выходе из вокзала есть «Макдоналдс», я съем там один бигмак и выпью кока-колу, а вы заплатите за это, после чего мы расстанемся друзьями.
– Меня зовут Марджори Болдуин, – первый раз как следует рассмотрев его, сказала я, – а вас?
– Меня – Тревор Эндрюс, Марджори.
– Тревор… Хорошее имя. Тревор, ты грязный, подлый, лживый и презренный тип. Поэтому отведи меня в самый лучший ресторан Беллингема, угости шикарными винами и изысканной едой и сам оплати счет. Я даю тебе шанс осуществить твои шкурные замыслы, но я не думаю, что тебе удастся затащить меня в постель, у меня сегодня не то настроение.
Мое последнее утверждение было ложью: настроение у меня было как раз то – честно говоря, я здорово завелась, и, обладай он моим улучшенным обонянием, он бы сразу понял это. Так же как я учуяла, что он завелся. Мужчина – я имею в виду, человек – никогда не сумеет обмануть в этом смысле ИЧ, ведь все чувства у нас искусственно обострены. Этому я обучилась, когда проходила курсы «подружек». Но конечно, меня никогда не оскорбляет такая мужская реакция, иногда я лишь притворяюсь оскорбленной, подражая поведению настоящей женщины, но… Стараюсь делать это как можно реже, а по возможности избегать совсем – я не такая уж хорошая актриса.
На всем пути от Виксберга до Виннипега я не испытывала сексуальных желаний – было как-то не до того. Но после двух ночей прекрасного сна, горячей ванны и вкусной еды мое тело возвратилось в нормальное состояние. Так почему же я солгала этому совершенно безвредному незнакомцу? Безвредному? Ну да, с моей, во всяком случае, точки зрения – у меня естественное предохранение от беременности, и я не могу подцепить даже насморк, а еще я специально иммунизирована против четырех наиболее распространенных венерических болезней, а в приюте меня научили смотреть на секс, как на еду, питье, сон, болтовню, игры… словом, как на одну из приятных потребностей, благодаря которым в жизни есть радости, а не одни заботы.
Я солгала ему, потому что человеческие правила поведения требуют лжи на данном этапе, а я… Я выдаю себя за человека и не смею быть самой собой.
Он посмотрел на меня, заморгал и спросил:
– Так вы думаете, с моей стороны это все напрасно?
– Боюсь, что так. Извини.
– Вы ошибаетесь. Я никогда не стараюсь затащить женщину в постель. Если она хочет очутиться со мной в постели, она найдет способ дать мне знать. А если она не хочет, то мне самому это не доставит никакого удовольствия. Но вам, кажется, неизвестна одна банальная истина: даже просто сидеть и смотреть на вас – стоит хорошего обеда, особенно если не замечать ту глупую болтовню, которая слетает у вас с язычка.
– Болтовню?! За это тебе придется найти очень хороший ресторан. Ладно, пойдем, уже объявили посадку на шаттл.
Я приготовилась к тому, что возникнут сложности на таможне, но инспектор ТКИ очень внимательно изучил документы Тревора перед тем, как пропустить его за турникет, а мою «Мастеркард» из Сан-Хосе удостоил лишь беглым взглядом. Мне пришлось подождать Тревора за турникетом, как раз под светящейся надписью: «БАР. ГОРЯЧИЕ ЗАВТРАКИ», и я испытывала двойное дежавю.
– Если бы я увидел раньше вашу золотую кредитку, – сказал он, когда его наконец пропустили, – которой вы помахали перед носом таможенника, я бы даже не предлагал заплатить за ваш обед, мадемуазель. Вы, оказывается, богатая наследница.
– Слушай, красавчик, – ответила я, – уговор есть уговор. Ты сам заявил, что просто сидеть и пускать слюни, глядя на меня, игнорируя мою «болтовню», стоит хорошего обеда. Даже несмотря на мою «болтовню». Я постараюсь быть сговорчива и, возможно, расстегну блузку… На одну пуговицу. Может, даже на две. Но увильнуть тебе не дам, богатые наследницы тоже везде ищут своей выгоды.
– Ну и влип же я.
– Хватит ныть. Где этот ресторан для гурманов?
– Слушай, Марджори… Теперь я вынужден сознаться, что совсем не знаю здешних кабаков. Может быть, ты сама выберешь?
– Тревор, твоя техника соблазнения просто чудовищна.
– Вот и моя жена всегда так говорит.
– Ты больше похож на волка-одиночку. Найди у себя ее фотографию, я взгляну на нее через пару минут, когда выясню, где мы будем обедать.
Я ухватила за локоть проходящего мимо инспектора ТКИ и спросила, как называется лучший местный ресторан.
– Знаете, – протянул он, наморщив лоб, – тут ведь не Париж…
– Это я заметила.
– И даже не Нью-Орлеан. На вашем месте я бы отправился в гостиничный ресторан «Хилтон».
Я поблагодарила его и вернулась к Тревору:
– Мы обедаем здесь, двумя этажами выше. Если у тебя, конечно, нет возражений. А теперь покажи мне ее фотографию.
Он показал мне фото в бумажнике, я взглянула на карточку и невольно присвистнула. Всегда была неравнодушна к блондинкам, а когда была маленькая, даже старалась «отмыть» свои волосы, чтобы они стали светлее.