– Брайан, ты спятил? Что ты несешь? Я никому не лгала, я никого не обманывала, и я не взяла ни цента из семьи. «Разрушила семью»? Но… как? Меня без предупреждения вышвырнули из семьи и выставили вещи за порог. Я просто не могла ничего разрушить. Объясни мне все, пожалуйста!..
Он объяснил – холодно и во всех печальных подробностях. Мое недостойное поведение, конечно же, было частью продуманной лжи. Своим обманом – этой нелепейшей выдумкой, будто я искусственно созданное существо, – я принудила семью подать на развод. Я попробовала напомнить ему, как тогда продемонстрировала свои способности, но он просто не желал об этом разговаривать – то, что помнила я, никак не совпадало с тем, что помнил он. Теперь – о деньгах. Это опять ложь – он сам видел чек с моей подписью.
Тут я оборвала его, сказав, что любая подпись, какую он мог видеть на любом чеке, – поддельная. Я не получала от них ни цента.
– Значит, ты обвиняешь Аниту в мошенничестве. Это самая поганая выдумка из всех.
– Я ни в чем не обвиняю Аниту. Но никаких денег от семьи я не получала.
На самом деле я обвиняла Аниту, и мы оба это знали. Обвиняла и ее, и, быть может, самого Брайана… Я вспомнила, как Викки однажды сказала, что Анита возбуждается лишь от хруста толстых пачек кредиток… Я шикнула на нее, чтобы она перестала сплетничать, но… Я и от других «сестер» по с-браку слышала об Анитиной фригидности – то есть о том состоянии, которое ИЧ просто не может понять. Оглядываясь назад, я готова была допустить, что ее подлинной страстью была семья, ее финансовое положение, ее престиж и место на социальной лестнице. Если так, то она должна была меня ненавидеть: я не разрушала семьи, но, вышвырнув меня, она нарушила равновесие, и с-брак рассыпался как карточный домик. Сразу после моего отъезда Викки отправилась в Нукуалофу одна – знакомиться с новым зятем – и… велела своему адвокату начать бракоразводный процесс и потребовала долю. Потом из Крайстчерча уехали Дуглас и Лиспет, вступили друг с другом в брак и тоже подали на развод. Да, одно маленькое утешение для меня: от Брайана я узнала, что против меня было не шесть, а семь голосов. Утешение? Очень просто: Анита настояла на том, чтобы голосовали не количеством членов семьи, а денежными паями. У Брайана, Берта и Аниты было семь долей в общем пае – вполне достаточно, чтобы изгнать меня, но… При этом Дуг, Викки и Лиспет не голосовали вообще.
Впрочем, слабенькое утешение. Они не противились Аните, не пытались остановить ее, даже не дали мне знать о том, что происходит. Они просто устранились… Стояли в стороне и смотрели, как приговор приводится в исполнение.
Я спросила Брайана о детях, и он резко ответил, что это не мое дело. Потом он заявил, что у него много работы и поэтому он не может со мной разговаривать, но я отвлекла его еще ненадолго, задав последний вопрос: что сделали с кошками?
По его лицу было видно, что он еле сдерживается.
– Марджори, – процедил он сквозь зубы. – У тебя что, совсем нет сердца?! Ты причинила всем столько неприятностей, сделала всем так больно и… Теперь тебя интересует лишь, что стало с какими-то кошками?
Я сдержала свой гнев.
– Я хочу это знать, Брайан!
– Наверное, их отослали в Общество защиты животных. Или в медицинскую школу. До свидания. И пожалуйста, не звони мне больше.
Медицинскую школу? Мистер-Смотри-Под-Ноги, привязанный к операционному столу, а над ним студент-практикант со скальпелем, режет его маленькое пушистое тело… Нет, я не вегетарианка и не стану спорить с тем, что невозможно обойтись без опытов над животными ради науки или учебы. Но, Господи, если Ты все же есть где-нибудь, ну не давай делать это с теми, которых вырастили и воспитали так, что заставили их думать, будто они тоже люди!..
Общество защиты животных или медицинская школа… Мистер-Смотри-Под-Ноги и младшие кошки были почти наверняка мертвы. И все же, если бы летали полубаллистики, я бы рискнула вернуться в Британскую Канаду, чтобы поймать очередной рейс в Новую Зеландию, – пусть хоть один шанс из тысячи, но я попробовала бы спасти своего старого друга. Однако без современного транспорта Окленд был дальше, чем Луна-Сити, и ничего тут уже не сделаешь…
Я вспомнила весь курс тренировок по самоконтролю, собрала волю в кулак, выкинула из головы все, с чем ничего не могла поделать, и…
…Мистер-Смотри-Под-Ноги по-прежнему терся о мою ногу.
На терминале мигал красный сигнал. Я посмотрела на часы и сообразила, что прошло как раз около двух часов с тех пор, как я уселась за компьютер. Значит, звонит наверняка Тревор.
Ну что ж, приходи в себя, Фрайди! Умой мордашку холодной водой, спустись вниз и дай ему возможность уговорить тебя… Или сразу скажи ему, чтобы поднимался, затащи его прямо в постель и поплачь ему в грудь! Во всяком случае, сначала… Сейчас у тебя, конечно, маловато желания, но… уткни морду в теплое мужское плечо, расслабься, и ты очень быстро заведешься. Ты ведь сама это знаешь. Женские слезы считаются сильными афродизиаками для большинства мужчин, уж это ты знаешь на собственном опыте. (Садизм? Мазохизм? Какая разница – главное, это дает нужный эффект!) Давай же, зови его. Закажи выпивку. Может быть, немного губной помады и постараться выглядеть сексуально? Нет, к черту помаду, все равно она надолго там не останется… Позови его, затащи в эту широкую койку и ублажи себя как следует своими стараниями как следует ублажить его. Вложи в это все… все, что можешь!
Я соорудила на лице улыбку и ответила на звонок. И обнаружила, что разговариваю с компьютером отеля:
– У нас для вас коробка с цветами. Разрешите подать ее вам наверх?
– Да, конечно. – (Не важно, от кого она, в любом случае коробка с цветами – это гораздо приятнее, чем удар по животу мокрой рыбой.)
У двери раздался звонок портье-автомата, я открыла, и у меня в руках очутился пакет, размером с детский гробик. Чтобы распечатать, мне пришлось положить его на пол…
Дивные темно-алые розы на длинных стеблях! Я решила подарить Тревору больше, чем Клеопатра в ее лучшие денечки. Полюбовавшись ими, я открыла конверт, лежавший рядом с розами, ожидая увидеть визитку или коротенькую записку с просьбой спуститься вниз или что-то в этом роде, но…
Записка была длинной – целое письмо:
«Дорогая Марджори, я надеюсь, ты примешь эти розы не менее радушно, чем приняла бы меня самого…»
«Приняла бы? Какого черта?!»
«…Должен признаться: я сбежал. Есть причина, заставившая меня понять, что я не должен больше навязывать тебе свое общество.
Я не женат. Я не знаю, кто та очаровательная дама на фотографии, что я тебе показывал, это фото – просто подделка. Как ты изволила заметить, такие, как я, для брака не годятся. Моя дорогая леди, я искусственный человек, да-да, „мать моя пробирка, скальпель – мой отец“. Поэтому мне непозволительно оказывать знаки внимания настоящей женщине. Конечно, я живу под видом человека, но мне лучше сказать тебе правду, чем продолжать свои ухаживания, – ведь так или иначе ты все равно узнала бы правду. Рано или поздно я сам бы тебе ее сказал, потому что гордости у меня хватает с избытком.
Так что уж лучше я скажу сейчас, чем обижу тебя позже.
Конечно, моя фамилия вовсе не Эндрюс – у таких, как я, вообще не бывает вторых имен, как, впрочем, и семьи.
Но знаешь, напоследок я не могу не сказать тебе, что мне очень бы хотелось, чтобы ты тоже была ИЧ. Ты очень симпатичная, к тому же очень сексуальная, а твоя манера болтать о вещах, в которых ты ничего не смыслишь, таких, как, скажем, ИЧ, – не твоя вина. Ты напомнила мне маленькую фокстерьершу, которая была у меня когда-то. Очень милая и ласковая, она охотно сражалась бы с целым светом в одиночку, если бы такая мысль пришла ей в голову. Сознаюсь, собак и кошек я люблю больше, гораздо больше, чем многих людей: ведь они ничего не имеют против моей породы; во всяком случае, они никогда не презирали меня за то, что я – не человек.
Надеюсь, розы тебе понравились. Тревор».
Я вытерла глаза, высморкалась, сбежала вниз, промчалась через вестибюль, потом через бар, вниз к выходу на вокзал, остановилась перед турникетом у выхода на посадку… и стояла там, и ждала, ждала, ждала… пока полицейский не стал коситься на меня и в конце концов не подошел ко мне и не спросил, что мне надо и чем он может мне помочь.
Я сказала ему правду, или часть правды, и он отошел. А я ждала и ждала, и наконец он снова подошел ко мне и сказал:
– Слушай, если ты настаиваешь на своей версии, мне придется попросить тебя предъявить твою лицензию и медицинское свидетельство и, если что-то там окажется не в порядке, задержать до выяснения. Мне не хочется этого делать, у меня дома дочка, ей столько же лет, сколько тебе, и мне не хотелось бы думать, что у нее могут возникнуть такие же неприятности с полицией. Поверь мне, это дело не для тебя. Любой, кто на тебя посмотрит, сразу поймет, что тут нужны девки покруче.
Я хотела было показать ему свою золотую кредитку – вряд ли где-нибудь есть уличные проститутки, таскающие с собой золотые кредитные карточки… Но этот старый ворчун и впрямь хотел мне добра, а я… Я за сегодняшний день унизила уже достаточно людей. Я поблагодарила его и вернулась к себе в номер.
Настоящие люди настолько уверены, что всегда могут распознать ИЧ? Чушь! Мы и сами не можем распознать друг друга. Из всех, кого я встречала, Тревор был единственным мужчиной, за которого я могла бы выйти замуж с чистой совестью, а я… Я взяла и отшила его.
Но он был уж слишком чувствителен!
Кто слишком чувствителен? Ты, Фрайди, и никто другой.
Но черт возьми, ведь большинство людей действительно нас дискриминирует! Если пинать собаку достаточно часто, она станет ужасно нервной. Посмотрите на мою новозеландскую семью, на этих предателей. Анита, наверное, чувствовала себя в своем праве, когда обманывала меня, – я ведь не человек!
Итак, счет на сегодня: люди – 10, Фрайди – 0.
Где же Жанет?