– Что там было Джо?
– Девять, шесть, ноль, семь, два… Это все, что я разобрал.
– Цифры держались аж тысячную долю секунды. Почему ты запомнил только левый край ряда?
– Дальше не успел прочесть.
– А ты смотри на все сразу. Не надо усилий, просто смотри.
Она высветила другой ряд цифр.
Память у Джо от природы была неплохой, интеллект высоким, но насколько именно – он пока не знал. Хоть и сомневался, что такая тренировка ему полезна, он все же расслабился, и игра стала его забавлять. Вскоре он уже ухватывал девятизначный ряд чисел как единый гештальт. Гэйл уменьшила время свечения.
– Что это за волшебный фонарь? – спросил он.
– Тахистоскоп Рэншоу. Не отвлекайся! Во время Второй мировой войны доктор Самуэль Рэншоу в Университете штата Огайо доказал, что большинство людей только на одну пятую используют свои способности видеть, слышать, осязать, ощущать вкус и запоминать. Его исследования погрязли в трясине коммунистической псевдонауки, которая воцарилась после Третьей мировой войны, но сделанные им открытия сохранились в подполье.
Гэйл не познакомила Гилеада с языком новых людей, пока он не прошел полный тренаж по методу Рэншоу.
После его разговора с Болдуином другие обитатели ранчо пользовались этим языком при нем. Иногда кто-нибудь – чаще всего мама Гарвер – переводил. Гилеаду льстило, что он здесь принят, но он пришел в замешательство, узнав, что находится на низшей ступени ученичества. Он был ребенком среди взрослых.
Обучая его, Гэйл произносила по одному слову диковинного языка и требовала, чтобы он повторял.
– Нет, Джо. Смотри. – Теперь произносимое ею слово появлялось на экране со звуковым анализом – похожим образом глухонемому показывают его речевые ошибки. – Теперь попробуй.
Он попытался прочесть две таблицы, висящие рядом.
– Ну как, учительница? – спросил Гилеад самодовольно.
– Ужасно, хуже некуда. У тебя гортанные получаются слишком долгими, – она показала, – средняя гласная произносилась слишком глубоко, ты ее занизил, и не получилось повышающейся интонации. И еще шесть ошибок, кроме этих. Ты, наверное, не понял как следует. Я разобрала, что ты сказал, но это была ужасная тарабарщина. И не называй меня учительницей.
– Слушаюсь, мэм, – ответил он церемонно.
Она нажала на кнопки: вторая попытка. На этот раз линии графического анализа его произношения накладывались на линии образца, и если они совпадали, то стирались. Если же линии не совпадали, его ошибки выделялись контрастными цветами. Изображение на экране напоминало взрыв солнца.
– Попробуй еще, Джо.
Она повторила слово так, чтобы оно даже не отразилось на дисплее.
– Проклятье! Если бы ты объяснила, что означает это слово, вместо того чтобы мучить меня, как Мильтон своих дочерей, когда учил их латыни, это бы помогло.
Гэйл пожала плечами:
– Не могу, Джо. Сначала ты должен научиться слышать и произносить. Скоростная речь – флективный язык, одно и то же слово в нем видоизменяется многократно. Вот, например, такое применение этого слова означает: «Далекие горизонты не приближаются». Не очень помогло, да?
Объяснение казалось неправдоподобным, но он уже научился ей верить. Гилеад не привык иметь дело с женщинами, которые во всем были на две головы выше его, и ему хотелось поколотить Гэйл. Неужели, думал он, такая реакция и есть то, что авторы сентиментальных романов называют любовью? Быть того не может, решил он.
– Попробуй еще, Джо.
Скоростная речь по строению отличалась от любого из живых и мертвых языков. Давно уже Огден и Ричардс доказали, что восьмисот пятидесяти слов хватает для удовлетворения коммуникативных потребностей «нормального» человека; к ним можно добавить около сотни специальных слов для каждого отдельного рода деятельности – например лошадиных скачек или баллистики. Примерно в то же время фонетики проанализировали звуки всех человеческих языков и обнаружили, что их около ста с небольшим, представленных всеобщим фонетическим алфавитом.
Эти два положения лежали в основе скоростной речи.
Во всеобщем фонетическом алфавите гораздо меньше звуков, чем слов в бейсик-инглише. Но каждый знак, представляющий звук в этом алфавите, может иметь несколько различных вариаций, которые обеспечиваются длиной звука, ударением, тоном, падением и подъемом интонации. Чем лучше натренировано ухо, тем больше количество возможных вариаций. Вариациям нет предела, но без радикального усовершенствования общепринятой фонетической практики удалось соотнести скоростную речь с бейсик-инглиш лишь по принципу «один к одному»: один фонетический символ стал эквивалентным целому слову в «нормальном» языке, одно слово скоростной речи сделалось равнозначным целому предложению. В результате язык стал выучиваться буквенными единицами скорее, чем словесными, – но каждое слово произносилось и выслушивалось как единое структурное целое.
Однако скоростная речь не была «стенографическим» вариантом бейсик-инглиш. Так как «нормальные» языки берут свое начало во временах суеверий и невежества, они неизбежно унаследовали неверные структуры или ошибочные представления о мире. По-английски можно логически мыслить только с чрезвычайным усилием, настолько он несовершенен как ментальный инструмент. Например, глагол «быть» в английском имеет двадцать одно самостоятельное значение, каждое из которых вовсе не соответствует факту бытия.
Структура речевого общения при помощи символов, изобретенная вместо общепринятой, была сконструирована сообразно реальному миру, насколько это могли сделать новые люди. Строение скоростной речи не содержало «врожденных» дефектов английского языка. Например, ее создатели не допустили в действительности не существующего различия между существительным и глаголом, которое мы видим в большинстве других языков. Мир, то есть континуум, известный науке и включающий всю человеческую деятельность, не содержит «понятий-существительных» и «понятий-глаголов»; он содержит явления пространства-времени и отношения между ними. Преимущество языка, приближенное к истинной сущности мира или к чему-то более похожему на сущность, подобно преимуществу ведения расходных книг арабскими цифрами, а не римскими.
Для пользователей всех остальных языков научная многосторонняя логика почти недостижима; новый же язык не позволяет мыслить нелогично. Сравним ясную логику Буля[52] с темным смыслом Аристотелевой логики, которую она заменила.
Парадоксы вербальны, в реальном мире их не существует – и скоростная речь не имеет парадоксальных построений. Кто бреет испанского цирюльника? Ответ: сходи и посмотри. В синтаксисе скоростной речи парадокс испанского цирюльника содержаться не может, разве что в очевидной ошибке.
Но Джо Грин-Гилеад-Бриггз не мог постичь этот язык, пока не научился слышать, обучаясь говорить. Он трудился до изнеможения, а экран продолжал показывать его ошибки.
И все же наконец наступил момент, когда заданный Гэйл эталон полностью стерся, экран сделался темным. Гилеад радовался как дитя.
Однако восторг был недолгим. Используя программу, введенную Гэйл заранее, машина ответила ему звуком фанфар, громкими аплодисментами, а потом ехидно добавила:
– Хороший мальчик, заслужил конфетку.
Он повернулся к Гэйл:
– Женщина, ты говорила о браке. Если когда-нибудь сумеешь женить меня на себе, получишь взбучку.
– Насчет брака я еще не решила, – ответила она ровным голосом. – Теперь попробуй это слово, Джо.
В тот же вечер появился Болдуин, отозвал Гилеада в сторонку:
– Слушай, ухажер, отдели-ка животную часть своей натуры от работы, не то найду тебе другого учителя.
– Но…
– Ты меня слышал. Приглашай ее купаться, кататься – в часы, когда принадлежишь себе. Рабочее время – только для дела. У меня особые виды на тебя, я хочу, чтобы ты как следует всему научился.
– Она что, нажаловалась?
– Не глупи. Я обязан быть в курсе всего, что происходит.
– Хм… Котелок, а что значат эти разговоры насчет поисков мужа? Она серьезно или просто дразнит?
– Спроси у нее. Вообще-то, можешь не спрашивать, ведь у тебя никакого выбора нет. Она как гравитация: мало-помалу приберет к рукам.
– Ух ты! А у меня создалось впечатление, что «новые люди» не обременяют себя семьями и прочими, как ты выражаешься, обезьяньими привычками.
– Кто-то – нет, кто-то – да. Что до меня, так я был женат много раз, и есть тут у нас тихая мышка, у которой девять ребятишек от девяти разных отцов – и все блещут интеллектом. Но есть и мать одиннадцати ребятишек, Талиа Вагнер, которая верна их отцу и ни разу не взглянула на другого мужчину. Гении, Джо, здесь играют по собственным правилам, впрочем, они всегда так делают. Вот тебе несколько установленных статистических фактов о гениях из работы Армато…
Он назвал эти факты и продолжил:
– Гении обычно живут долго, скромностью не страдают, разве что прикидываются скромными. Их работоспособность не знает меры. Будучи эмоционально индифферентными к общепринятым моральным кодексам, они устанавливают собственные правила. Кстати, на тебе вроде заметны стигматы гениальности.
– Спасибо на добром слове. Может, мне и стоит позаниматься с другим учителем, если такой найдется?
– Любой из нас может с тобой заниматься, точно так же, как любой может учить ребенка речи. Она, вообще-то, биохимик, когда у нее остается для этого время.
– Когда остается время?
– Будь осторожен с этой девочкой, сынок. Ее настоящая профессия та же, что и у тебя, – достопочтимый палач. Свыше трехсот ликвидированных. – Котелок усмехнулся. – Так что, если захочешь поменять учителя, только подмигни.
Гилеад-Грин быстро сменил предмет разговора:
– Ты что-то говорил насчет работы для меня. И как с миссис Кейтли, она еще жива?
– Да, будь она проклята.
– Не забывай, у меня с ней счеты.
– Возможно, тебе придется отправиться на Луну. Она сообщила, что построит там дом для отдыха. Похоже, сказывается возраст… Советую лучше выполнять домашнее задание, если тебе не терпится встретиться с ней.