Насколько далеко Земля Франца-Иосифа простирается к северу, определить с достоверностью трудно. Судя по нашим наблюдениям, представляется маловероятным, чтобы в этом направлении простиралась суша сколько-нибудь значительных размеров. Правда, Пайер, находясь на Земле Кронпринца Рудольфа, видел оттуда земли Петермана и Короля Оскара, одну к северу, другую к западу, но что Земля Петермана не может быть велика, доказывается, по-видимому, нашими наблюдениями, так как мы не видели никакой суши, когда по пути к югу проходили в близком расстоянии к востоку от нее; кроме того, когда мы были на широте Земли Петермана, лед, насколько мы могли наблюдать, беспрепятственно относило к западу. Что и Земля Короля Оскара тоже не может быть очень больших размеров, доказывается, по-моему, тем, что зимой и весной ветер беспрепятственно отгонял лед от суши, так что на севере и северо-западе едва ли может находиться значительная сплошная масса суши, которая служила бы препятствием для движения льда.
Еще труднее, пожалуй, определить, насколько архипелаг Земли Франца-Иосифа простирается к востоку. Судя по всему, что мы видели, Земля Вильчека не должна иметь большого протяжения; впрочем, возможно, что далее к востоку находятся еще неизвестные острова. Это даже представляется вероятным, так как в июне и июле 1895 г. мы почти неподвижно стояли на широте 82°05 , несмотря на постоянные северные ветры. Отсюда, по-видимому, следует, что к югу от нас находилась суша, препятствующая наподобие стены дальнейшему дрейфу льда к югу. Подробнее останавливаться на этом вопросе было бы, однако, бесполезно, так как, без сомнения, он также будет решен английской экспедицией.
Сильно заинтересовало меня на острове Нордбрук наличие ряда признаков, указывающих на изменение уровня моря. Я уже упомянул, что изба Джексона была построена на древней береговой полосе, или террасе, приблизительно на высоте 13–16 м над уровнем моря, но кроме этой можно было наблюдать и несколько других береговых террас, расположенных ниже и выше. Так, я нашел, что Лей-Смит, также зимовавший на этом мысу, возвел свое жилище на древней береговой полосе, находившейся на высоте 5,5 м над уровнем моря; в других местах я находил древнюю береговую линию на высоте приблизительно 26 м. Достигнув прошлой осенью самой северной части этой земли, я имел возможность наблюдать там такие же береговые террасы на различных уровнях (например, на острове Торуп); мы сами провели зиму на одной из таких террас.
В нескольких местах близ мыса Флора Джексон нашел скелеты китов. Так, недалеко от его избы на высоте 16 м лежал череп усатого кита Balaena, быть может, гренландского кита (Balaena mycticetus?). В другом месте, несколько севернее, были найдены части скелета, по-видимому того же вида.
Нижняя челюсть имела 5,5 м в длину, но интересно, что кости лежали на высоте 3 м над нынешней поверхностью моря. Я нашел также и другие указания на то, что море еще сравнительно недавно покрывало эти низкие береговые террасы. Последние были, например, во многих местах усеяны раковинами моллюсков (сходными с Муа truncata и saxicava). Значит, эта суша была подвержена таким же изменениям уровня, как и другие северные области, в том числе, как упоминалось раньше, и северное побережье Азии.
Во время одной из своих экскурсий Джексон и доктор Кетлитц обнаружили «нунатак»[378], возвышающийся над глетчером в северной стороне мыса Флора, и в нем слои сланца с растительными окаменелостями. Это открытие, разумеется, сильно заинтересовало меня, и 17 июля вместе с доктором Кетлитц я отправился на это место. Скала состояла из базальта, во многих местах обнаруживавшего ясную столбчатую отдельность; она выдавалась в середине глетчера на высоту приблизительно 200–230 м над уровнем моря. К сожалению, мы не имели времени измерить точно ее высоту. В двух пунктах на поверхности базальта находились пласты, состоящие из бесчисленных обломков песчаника. Почти на каждом из них можно было найти отпечатки растений, чаще всего сосновой хвои, а иногда также небольших листьев папоротника. Мы набрали большое количество этих драгоценностей и с тяжелой ношей, но довольные, возвратились к вечеру домой. Спустя несколько дней Йохансен во время лыжной прогулки набрел случайно на то же место и в свою очередь собрал там окаменелости, которые принес с собой. После моего возвращения на родину профессор Натхорст (Nathorst) исследовал эту коллекцию. Выяснилось, что Джексон и доктор Кетлитц сделали в данном случае в высшей степени интересную находку.
Окаменелые остатки юрских растений
Профессор Натхорст писал мне по этому поводу: «Несмотря на весьма фрагментарное состояние привезенных вами окаменелостей, они представляют большой интерес, позволяя нам впервые заглянуть в растительный мир последней части юрского периода в областях, лежащих к северу от 80°. Всего многочисленнее иглы сосны (Pinus), похожей на найденную в юрских отложениях Шпицбергена, Восточной Сибири и Японии Pinus Nordenskioldi (Heer), но, по всей вероятности, принадлежащей к другому виду. Попадаются также более узкие иглы какого-то другого вида, а также мужские цветы и фрагменты шишек[379] с несколькими семенами (рис. 1–3), из которых одно (рис. 1) напоминает Pinus Maakiana (Heer) из сибирской юры. Из остатков других хвойных деревьев следует упомянуть широколистную Taxi-tes, похожую на Taxites gramineus (Heer), которую находили особенно часто на Шпицбергене и в Сибири и которая имеет листья приблизительно такой же величины, как и растущая в настоящее время в Китае и Японии Cephalotaxus Fortunei. Представляют интерес также остатки рода Feildenia (рис. 4 и 5), известного до сих пор только в полярных областях. Он был найден впервые Норденшельдом в 1868 г. в третичных слоях близ мыса Старостина на Шпицбергене и описан Геером (Heer) под именем Torellia; позднее Фейльден нашел его во время английской полярной экспедиции 1875–1876 гг. в третичных слоях близ бухты Открытия (Discovery bay) на Земле Гриннеля, и Геер изменил тогда родовое название в Feildenia, так как название Torellia уже раньше было присвоено одной раковине. Затем в 1882 г. я нашел этот вид в верхних юрских слоях на Шпицбергене. Листья напоминают один из подвидов Nageia, существующего ныне рода Podocarpus.
Самыми замечательными экземплярами всей коллекции являются листья небольшого Ginkgo, из которых один сохранился в целости (рис. 6). Этот род со сливообразными семенами и, в противоположность другим хвойным, с настоящими листьями представлен сейчас только одним видом в Японии, но в прежние эпохи насчитывал многочисленных представителей во многих местностях. В продолжение юрского периода он процветал главным образом в Восточной Сибири; его находили также на Шпицбергене, в Восточной Гренландии (у пролива Скоресби) и во многих местах в Европе. В меловом и третичном периодах он встречался на 70° на западном берегу Гренландии. Добытый ныне лист принадлежит к виду, который мог бы быть назван Ginkgo polaris и является весьма родственным Ginkgo flabellata (Heer) из юрских отложений Сибири. Он несколько сходен с Ginkgo digitata (Lindl. et Hutton), в особенности с экземплярами, найденными в бурой юре Англии и Шпицбергена. Кроме этого вида, в коллекции находятся, по всей вероятности, еще один или два других, а также части листьев принадлежащего к семейству Ginkgo рода Czekanowskia, листья которого узки и похожи на хвою.
Папоротники представлены весьма скудно. Имеющиеся фрагменты принадлежат к 4 различным типам, но виды едва ли можно определить. Один фрагмент относится к Cladophlebis, встречающемуся в юрских отложениях; другой дает право отнести его к Thyrsopteris, найденному в юрских отложениях Восточной Сибири и Англии; третий – к Onychiopsis, характерному для верхней юры; четвертый, по-видимому, близок к Asplenium petruschinense, описанному Геером и найденному в юрских отложениях Сибири. Этот экземпляр замечателен тем, что клетки эпидермиса (клетки кожи) листа оставили на камне явственные отпечатки.
По своему богатству иглами хвойных, по бедности папоротниками и отсутствию цикадовых флора Земли Франца-Иосифа представляет в общих чертах такой же характер, как флора верхней юры на Шпицбергене, хотя виды несколько и различны. Подобно флоре Шпицбергена она не указывает на особенно благоприятный климат, хотя, конечно, последний был много мягче, чем в настоящее время. Отложение происходило, без сомнения, по соседству с хвойным лесом. Представленные образцы позволяют отнести эту флору скорее к верхней (белой) юре, чем к средней (бурой)»[380].
Бесспорно, это был внезапный и весьма резкий переход от долгой бездеятельной жизни в нашей зимней берлоге, где ничто не благоприятствовало научным занятиям, в этот настоящий научный оазис, где представлялись широкие возможности для научной работы, под руками находились книги и необходимые инструменты, а время досуга можно было посвятить разговорам на самые различные темы с людьми, имеющими те же научные интересы. В лице ботаника экспедиции мистера Гарри Фишера я нашел человека, горячо интересующегося фауной и флорой полярных стран. Его обстоятельные исследования растительного и животного царства, в особенности первого, как на суше, так и в море, несомненно, намного расширят наши сведения о существующих здесь биологических условиях. Не скоро я забуду приятные беседы с ним, когда он рассказывал о своих наблюдениях и открытиях. Его рассказы находили тем более ревностного слушателя, что я давно был лишен подобного удовольствия и представлял собой как бы высохшую ниву, которая после годичной засухи жадно впитывала в себя влагу.
Чайка в гнезде на скалах мыса Флора
Были у нас и другие развлечения. Когда мозг утомлялся от непривычной работы, я вместе с Джексоном отправлялся на склон горы пострелять кайр, которые кишмя кишели наверху под базальтовыми стенами. Сотнями сидели они на уступах и в нишах утесов. В некоторых местах гнездовали моевки. Здесь царила веселая жизнь и беспрестанное движение. Мы взбирались на высоту 150 м. Перед нами далеко расстилалось море и над ним стаями носились взад и вперед кайры. Иногда мы подбива