Глава седьмаяПервое Рождество и Новый год на «Фраме»
Суббота, 23 декабря. Сегодня, как говорят в Норвегии, «маленький рождественский сочельник». Утром я отправился далеко на запад и домой вернулся поздно. Лед повсюду торосистый, но местами попадаются и ровные поля. Вдалеке наткнулся на новую полынью, но не решился через нее переправиться, так как лед был слишком тонок. После обеда попробовали в виде рождественской забавы взорвать лед четырьмя шашками пироксилина. Большим железным буравом, который взяли с собой специально для этой цели, пробуравили во льду отверстие, затем опустили заряд с куском электрического провода примерно на 30 см ниже поверхности льда. Все отошли. Нажали кнопку, глухой треск и – вода с осколками льда брызнула кверху Хотя взрыв произошел на расстоянии 37 м от судна, «Фрам» так тряхнуло, что все на нем задрожало и со снастей осыпался иней. Во льду мощностью около 1,2 м пробито сквозное отверстие; вообще же, если не считать небольших трещин вокруг, взрыв не оставил заметных следов».
«Воскресенье, 24 декабря. Сочельник. 37 градусов мороза. Сияющий лунный свет и бесконечная тишина полярной ночи. Брожу одиноко по льду. Первый сочельник вдали от дома. Как я тоскую! Наблюдение дало 79°11 .Никакого дрейфа. Находимся двумя минутами южнее, нежели шесть дней тому назад».
Рисунки из рождественского номера «Framsjaa»
В дневнике моем ничего больше нет об этом вечере, но когда я о нем вспоминаю, – все встает передо мной, как воочию. На борту царило необычайно торжественное настроение. Сокровенные мысли всех и каждого, по-видимому, уносились к родному очагу, но ни за что на свете нельзя было обнаружить этого перед товарищами; поэтому люди шутили и смеялись больше обыкновенного. Все лампы и свечи, имевшиеся на судне, были зажжены, не осталось ни одного темного угла ни в кают-компании, ни в каютах, все было залито светом. Пир в этот день превзошел, конечно, все предыдущие – в сущности, ведь только едой мы и могли отметить наши праздники. Обед был первоклассный, ужин также, а на десерт появились целые горы рождественских пирожков, которые Юлл прилежно пек в течение нескольких недель. Затем наслаждались вкуснейшим пуншем и сигарами; само собой разумеется, в этот день было разрешено курить в кают-компании. Праздник достиг своего апогея, когда были принесены два ящика с рождественскими подарками – один от матери Скотт-Хансена, другой от его невесты, фрекен Фоугнер. Трогательно было видеть детскую радость, с которой каждый принимал свой подарок, будь то трубка, ножик или какая-нибудь другая безделушка; она ведь была как бы весточкой оттуда, из родного дома. Затем произносились речи и появился экстренный выпуск «Фрамсии» с иллюстрированным приложением, рисунки для которого были сделаны знаменитым полярным художником «Хуттету».
В поэме, написанной по поводу сегодняшнего дня, говорилось:
Толстый лед заковал корабль,
И зима раскинула свой плащ,
Мы несемся по ветру во льду
И о родине думаем вновь.
Счастья полного в Новом году
Пожелаем всем нашим родным;
Из далеких полярных краев
Через год мы вернемся к ним!
Было много и других стихов, в частности один, в котором описывались важнейшие события последнего времени:
Там медведи, тут щенята,
В праздник масса пирожков.
Устоял Педер, ребята,
От медвежьих, от зубов,
Мугста щелкает курком,
Якобсон трясет копьем… И т. д.
Затем следовала длинная поэма «О похищении собак с палубы «Фрама»:
Наш вахтенный и наш гарпунщик,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Выходят вместе прогуляться,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Вахтенный наш, не будь дурак,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
С собой взял хлыст для собак,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Но гарпунщик беспечный,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Фонарь взял первый встречный,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Идут они и говорят:
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Медведя видеть-де хотят,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Но вот медведь явился,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Вахтенный заторопился,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
Он бежит, как лань,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
А гарпунщик и отстань,
Квирре-вирре-вип бум-бум!
И т. д.
Между объявлениями находилось следующее:
Школа фехтования
Вследствие отсрочки нашего отъезда на неопределенное время может быть принято еще некоторое ограниченное число учеников для обучения фехтованию и боксу.
Маяков,
учитель бокса;
за квартирой доктора, следующая дверь.
Еще одно:
«Из-за недостатка места в настоящее время по Насосной ул. № 2[153] распродается партия подержанной одежды. Поскольку неоднократные приглашения убрать ее остались безрезультатными, я вынужден с нею разделаться. К сведению покупателей: вещи не протухли, так как хорошо просолены».
После чтения газеты перешли к музыке и пению. Разошлись только поздней ночью.
«Понедельник, 25 декабря. Первый день Рождества -38 °C. Совершили прогулку к югу при восхитительном лунном освещении. Около вновь образовавшегося тороса я ступил ногой на молодой лед и провалился. Вымок насквозь. Но при таком морозе это ничего не значит, – вода сразу превращается в лед, и потому не особенно холодно; скоро чувствуешь себя совсем сухим.
Дома сегодня, наверно, вспоминают нас и посылают нам сочувственные вздохи. По их представлениям, мы ведь так страдаем в холодной и полной жути ледяной пустыне. Боюсь, что сочувствие их охладело бы, если б они могли заглянуть к нам, послушать, как мы веселимся, посмотреть, как хорошо нам живется. Я думаю, лишь немногие там, дома, живут лучше нашего.
Во всяком случае, я никогда не вел более сибаритского образа жизни и никогда не имел большего основания опасаться изнеженности. Послушайте хотя бы, какой у нас сегодня обед:
1. Суп из бычачьих хвостов.
2. Рыбный пудинг с картофелем и соусом из масла, стертого с желтками.
3. Оленье жаркое с горошком, фасолью, картофелем и брусничным вареньем.
4. Крем из морошки со сливками.
5. Крендель и марципан.
Последнее блюдо было приятным подарком кондитера экспедиции, которого мы не раз благодарили за его заботы.
И ко всему этому столь знаменитое мартовское пиво Рингнеса… Похоже ли это на обед людей, приучающих себя к ужасам полярной ночи?
К вечеру все были настолько сыты, что не могли даже дотронуться до обычного ужина, – пришлось его отменить. Попозже было подано кофе со слоеным ананасным пирогом, медовыми пряниками, ванильными печеньями, кокосовыми пирожными и прочими рождественскими лакомствами – произведениями нашего неподражаемого кулинара Юлла. А на закуску – винные ягоды, изюм и миндаль.
Если привести еще меню праздничного завтрака, то получится полная картина. За завтраком подавались кофе, свежеиспеченный хлеб, датское фермерское масло, рождественский торт, честерский и голландский сыры (один из них с тмином), бычачьи языки, солонина и апельсиновый мармелад. А если кто подумает, что этот завтрак был из ряда вон выходящим по случаю Рождества, тот ошибается. За исключением торта, это обычный завтрак.
Если ко всему изобилию добавить хорошее, надежное жилье, теплую кают-компанию, освещенную в те дни, когда не действует электричество, большой керосиновой лампой и несколькими поменьше, постоянное веселое настроение, игру в карты, сколько угодно книг и иллюстрированных журналов, чтение, дающее много тем для разговоров, и, наконец, крепкий спокойный сон – можно ли желать большего?..
…Но, полярная ночь, ты похожа на женщину, пленительно прекрасную женщину с благородными чертами античной статуи, но и с ее мраморной холодностью. На твоем высоком челе, ясном и чистом, как небесный эфир, ни тени сострадания к мелким горестям человечества, на твоих бледных прелестных щеках не зардеет румянец чувств. В твои черные, как смоль, волосы, развевающиеся в пространстве по ветру, вплел свои сверкающие кристаллы иней. Строгие линии твоей горделивой шеи, твоих округлых плеч так благородны, но, увы, какой в них непреклонный холод. В целомудрии твоей белоснежной груди – бесчувственность льда, покрытого снегом. Непорочная, прекрасная, как мрамор, гордая, паришь ты над замерзшим морем; сверкающее серебром покрывало на твоих плечах, сотканное из лучей северного сияния, развевается по темному небосводу. И все же порою чудится скорбная складка у твоих уст и бесконечная печаль в глубине твоих темных глаз. Быть может, и тебе тоже знакома жизнь, жаркая любовь южного солнца? Или это отражение моего собственного томления? Да, я устал от твоей холодной красоты, я стосковался по жизни, горячей, кипучей! Позволь мне вернуться либо победителем, либо нищим, для меня все равно! Но позволь мне вернуться и снова начать жить. Здесь проходят годы; что они приносят? Ничего, кроме пыли, сухой пыли, которую развеет первый порыв ветра, новая пыль появится на ее месте, новый ветер унесет ее опять. Истина? Почему всегда так дорожат истиной? Жизнь – больше, чем холодная истина, а живем мы только один раз».
«Вторник, 26 декабря. Второй день Рождества. Сегодня -38 °C. Это самый холодный день за все время. Во время дальней прогулки к северу я нашел крепкое, затянутое молодым льдом озеро с открытой полыньей в середине. Лед под ногами заколебался, и в полынье заплескались волны. Странно видеть игру лунных бликов, отражающихся на черных, как уголь, волнах, в памяти воскресают знакомые картины.
Прошел вдоль озера на север, и мне почудились сквозь дрожащую дымку лунного сияния контуры высокой земли. Я пошел по этому направлению, но контуры расплылись в облачную гряду, просвечивавшую сквозь освещенный луной пар, подымавшийся из полыньи. С высокого тороса видно, что полынья эта тянется далеко на север, насколько хватает глаз.