Опросив свидетелей и не обнаружив следов насилия, коронеру с присяжными предстояло вынести вердикт: суицид, умопомешательство или несчастный случай. Самоубийство в Англии того времени влекло за собой тяжелые юридические и прочие последствия. И вот коронер, несмотря на пузырек с лауданумом в руках умершей и ее записку, делает более чем лаконичное и вполне приемлемое для родственников заключение: просто «dead» («мертва»).
11 октября в Суонси приезжает Шелли. Напомним, что он и Мэри получили два письма от Фанни: первое 8 октября, когда она, как и они, была в Бате, второе — на следующий, роковой для Фанни день 9 октября вечером. Фанни отправила его из Бристоля перед тем, как уехать в Суонси. Если первое письмо, на которое чета Шелли ответила отказом, ничуть не взволновало их (сохранились записи в дневнике Мэри о том, что в этот день она брала урок рисования и читала книгу об истории английской революции), то второе встревожило не на шутку: Шелли сразу помчался в Бристоль и уже там узнал о Суонси. Оба этих письма не сохранились или были уничтожены — история умалчивает.
Теперь Шелли стоял перед выбором: признать, что покончившая с собой была сестрой Мэри Годвин и падчерицей Уильяма Годвина, и достойно похоронить ее или отказаться от этого и дать упокоиться дочери Мэри Уолстонкрафт безымянной, в общей могиле с нищими и преступниками. Мы не знаем, долго ли он колебался, но точно знаем, что он выбрал второе. В тот момент Шелли улаживал свои финансовые дела, пытался получить опеку над детьми от Гарриет, Клер была на шестом месяце — скандал был не нужен никому. Самое поразительное, что впервые с момента побега дочери Годвин полностью поддержал своего незаконного зятя, он писал ему: «Мой совет — и даже мольба, — чтобы вы сумели избежать всего, что может привести к огласке и публичности».
Деньги, снова деньги играют свою зловещую роль в уже посмертной судьбе Фанни. Шелли платит коронеру и репортеру местной газеты, уже написавшей о самоубийстве в гостинице, а те в свою очередь обещают нигде не упоминать имя Фанни. На следующий день газета сообщает, что фрагмент предсмертной записки — как раз тот, где стояло имя, — был поврежден пламенем свечи! Даже друзья Шелли не исключали того, что он просто оторвал его и сжег. Золотые часы и вышитые на чулках буквы «ФГ» («Фанни Годвин») никого не могли насторожить, так что теперь замять дело было легко.
Осенью 1816 года суд Суонси упоминал о четырнадцати неопознанных телах, большинство из которых были утопленниками. Одна запись датирована 10 октября и гласит: «Body at Mackworth Arms». Нет сомнения, что это Фанни. Их всех похоронили в общей могиле по самому бедному обряду на городском кладбище, за счет прихода. По счастью, Фанни об этом уже не узнала.
И только поэзия не терпит лжи и ничего не забывает. Через год Шелли написал стихотворение — «О Фанни Годвин, которая кончила свою жизнь самоубийством»:
Дрожал ее голос, когда мы прощались,
Но я не видел, что это — душа
Дрожит в ней и меркнет, и так мы расстались,
И я простился, небрежно, спеша.
Горе! Ты плачешь, плачешь — губя.
Мир этот слишком велик для тебя.
Гарриет Уэстбрук-ШеллиДевочка, или Семь писем подруге
Письмо первое
15 января 1811
Лондон — Дублин
Моя дорогая Кэти! Прости мне мое долгое молчание. Ведь я не писала тебе с того самого момента, как в августе ты с семьей уехала в Ирландию, а в сентябре возобновились мои занятия в школе миссис Феннинг в Клапем Коммон. Но что мне было тебе писать о школе? Все то же: бесконечная зубрежка из Священного Писания, английской литературы и географии, ну еще французский. В голове все перепутано, потому что в этом году нас спрашивают на одном и том же уроке и о победах Наполеона, и о каких-нибудь планетах — такая новая метода. Впрочем, мне все это нетрудно, я запоминаю быстро и даже помогаю подруге — Хелен Шелли, ей двенадцать, она младше нас. Здесь же учатся ее сестры Элизабет и Мэри, они постарше. Папа разузнал, что их отец — член парламента мистер Тимоти Шелли, а дед — настоящий баронет! Они сказочно богаты, и папа велел мне дружить с ними и во всем им угождать. Как будто они могут мне заменить тебя, милая Кэти, и наши посиделки под лестницей в доме на Гросвенор-сквер, где мы часами могли играть и разговаривать. Хотя вообще они милые и нисколько не кичатся своим происхождением. Но дело вовсе не в них, вернее, не только в них — перехожу к главному.
Накануне Рождества — господи, Кэти, с прошедшим Рождеством тебя, дорогая! — наша главная гувернантка мисс Роуз, ну та самая, которая мучает нас упражнениями по осанке и так стягивает лентами плечи, что дышать невозможно, — я тебе рассказывала, — решила, что нам нужно знать, как готовят рождественский пудинг.
Она заявила нам своим гнусавым противным голосом: «Конечно, юные леди, я надеюсь, что вы проявите послушание и благоразумие и правильно выйдете замуж, так что у вас будут слуги и кухарка, но настоящая хозяйка дома должна знать, что происходит на кухне. А рождественский пудинг — это главное блюдо года и гордость любой замужней женщины. Поэтому все мы сейчас отправимся на кухню». Конечно, мы все ужасно обрадовались, это все лучше, чем сидеть в классе.
Дело было аж за три недели до Рождества — пудинг должен пропитываться и доходить, да ты сама знаешь. И надо же было, чтобы именно мне досталось самое противное — нарезать тоненькими полосками говяжий жир, в то время как остальные мыли сухофрукты, просеивали муку и толкли орехи со специями — все самое вкусное. Жир никак не хотел резаться, он выскальзывал из рук, и в результате я повредила палец, так что и мой белый фартук, и даже косынка, которую я поправляла, чтобы не лезли волосы, запачкались кровью. В этот самый момент Хелен и Мэри Шелли срочно вызвали вниз — к ним приехал брат. И скоро все мы его увидели, потому что он как ураган ворвался на кухню, расцеловал сестер и застыл передо мной.
«Кто покусился на вашу жизнь, прекрасная незнакомка? Кто пролил вашу кровь? — спросил он. — Я убью его!» И, представь, взял меня за руку и поцеловал порезанный палец, а потом сдернул мою запачканную косынку, так что волосы почти закрыли лицо. И хорошо, что закрыли: я не знала, куда деваться от смущения, я в жизни не видела, чтобы джентльмен вел себя подобным образом. Его зовут Перси Биши, ему восемна-дцать, и он только в прошлом октябре поступил в Оксфорд, до этого учился в Итоне — ну, ты сама все понимаешь. Он строен и необычайно красив, глаза голубые-голубые, а волосы вьются. Кожа такая белая и нежная, как у девушки. И он старший сын сэра Тимоти, то есть главный наследник всех титулов и сассекских владений семьи Шелли. Когда я рассказала об этой встрече Элизе, она сразу заявила, что это судьба.[16]
Кэти, мы стали переписываться. Выяснилось, что он сочиняет стихи и прозу и отец очень гордится его литературными успехами. Мистер Перси прислал мне в подарок свой собственный роман! Это такой готический роман, он называется «Сент-Ирвин». По правде говоря, я почти ничего в нем не поняла. Ну вот сама посуди, я тебе перескажу, вдруг ты мне что подскажешь. Главный герой там — некий странный молодой человек по имени Вольфштейн. Он разочаровался в жизни и хочет умереть, но его спасают монахи. В пещере он встречает похищенную разбойниками девушку, Мегалену, они влюбляются друг в друга и убегают в Италию, в Геную. И жить бы им поживать, но там Вольфштейна соблазняет другая женщина — Олимпия. Мегалена требует, чтобы он убил Олимпию, но та, по счастью, убивает себя сама. Ты еще не запуталась? Я уже. В общем, в конце концов погибают все. И да, там есть еще алхимик, который ищет секрет вечной жизни. А Хелен мне много рассказывала о том, что брат, когда был еще мальчиком, все время проводил какие-то химические эксперименты и однажды чуть не взорвал их дом в Филд Плейс. Роман мне совсем не понравился, но автор — очень! Поэтому вместе с благодарностью за посылку я написала ему всякие хвалебные слова, а он в ответ прислал стихи, где сказано, что мои глаза и волосы — это сама поэзия! Кэти, я так была счастлива!
Он пишет мне очень умные письма. Рассказывает, например, о произведениях философа Годвина, которого я конечно не читала, а он его боготворит. Из пересказа книг этого Годвина я лучше всего запомнила его странные рассуждения о браке, который якобы «заковывает в кандалы тело, но оставляет свободной душу». Как это понимать, не знаю, но Шелли полагает, что это ново и оригинально.
Я стала более внимательно относиться к занятиям: ведь Перси читает Платона, Еврипида и Лукреция! Он интересуется философией, в которой я решительно не сильна. Да тут еще Хелен добавила ложку дегтя: она сказала, что ее брат давно и безответно влюблен в их кузину Гарриет Гроув. Их поместья располагаются недалеко друг от друга, и потому они часто видятся. Интересно, какая она, эта мисс Гроув? Наверняка очень образованная. Но вот красивее меня или нет? Хелен, рассказывая мне это все, так лукаво на меня поглядывала, но я была спокойна и улыбалась — я всегда стараюсь принимать реальность такой, какая она есть, а жизнь сама рассудит, кто в кого влюблен.
Пока что мы обмениваемся письмами и книжками. Он мне шлет все того же Годвина, там много дерзкого и очень мудреного, а я ему — по совету Элизы, которая внимательно следит за нашей перепиской, — послала роман Амелии Опи «Аделина Моубрей». Честно признаюсь, я не успела сама его прочитать, но доверилась Элизе — она ведь на тринадцать лет меня старше и лучше разбирается в литературе. Элиза рассказала, что героиню этого романа отношения вне брака с неким философом заставили пережить много тяжких минут, а потом она все-таки вышла замуж, хотя и за другого. Там много рассуждений о положении женщины. А в основу сюжета якобы положены воспоминания первой жены все того же Годвина, Мэри Уолстонкрафт, с которой Амелия Опи была дружна. Вот так вот: пусть Перси знает, что я тоже размышляю над сложными вопросами. Прости, что замучила тебя всеми этими литературными подробностями, но если бы ты хоть раз увидела его глаза и улыбку, то сама согласилась бы читать все подряд и даже самое скучное, лишь бы только он улыбался и что-то такое про это рассказывал.