– Судя по вашему выговору, путник, вы наш земляк – ведь вы француз, я не ошибся?
– Нет, я не француз, но вырос во французской семье и знаю только этот язык. Я пришел в эти края, чтобы попросить убежища у друзей, которых искренне люблю.
– Они, должно быть, немцы?
– Нет, французы. Но я бы хотел сказать о другом. Я человек одинокий и несчастливый, на всем свете у меня нет ни родственников, ни друзей. Добрые люди, к которым я направляюсь, никогда меня не видели и почти ничего обо мне не знают. Меня это страшит; если я и тут потерплю неудачу, то наверняка навек останусь бродягой.
– Не отчаивайтесь. В сердцах людей, когда над ними не довлеет корысть, всегда найдется место для братской любви и милосердия. Если это действительно добрые люди, не теряйте надежды.
– Должно быть, никого не найти добрее их, однако они с предубеждением относятся ко мне. У меня смиренный нрав, я никогда никому не причинил зла и стремился делать только добро; но они по-своему слепы: вместо преданного друга видят во мне только отвратительного урода.
– Это очень печально. Но неужели невозможно рассеять это заблуждение?
– Вот я и хочу попытаться это сделать. Я нежно люблю своих друзей. Вот уже много месяцев втайне я стараюсь им служить, но они могут решить по ошибке, что я способен причинить им зло. Вот предубеждение, которое мне предстоит рассеять.
– Где же они живут?
– Недалеко отсюда.
Старик немного помолчал, а затем снова обратился ко мне:
– Если вы откровенно расскажете мне о своей жизни, я, быть может, помогу вам расположить их к себе. Я слеп и не могу вас видеть, но в ваших словах есть нечто такое, что заставляет меня вам верить. Для меня всегда было истинной радостью оказать услугу ближнему.
– Благодарю вас, добрый и великодушный человек, и принимаю ваше предложение. Всем сердцем верю, что с вашей помощью не буду лишен общества ваших ближних.
– Будь вы даже закоренелым преступником, – ответил он, – одиночество только доведет вас до отчаяния, но не вернет к добру. Я тоже не слишком счастлив; я и моя семья были без всякой вины обречены на изгнание. Думаю, вам легко понять, почему я сочувствую вашим горестям.
– Не знаю, как и благодарить вас! Я впервые слышу добрые слова, обращенные ко мне. И это позволяет надеяться, что меня ждет такой же прием и у друзей, с которыми я должен вот-вот встретиться.
– Не назовете ли вы их имена? – поинтересовался старик.
Я замолчал, превозмогая волнение. Вот она, та минута, которая может осчастливить меня или сделать изгоем навеки. Я не мог вымолвить ни слова; вместо этого, сотрясаемый рыданиями, я опустился на стул.
В это время послышались шаги и голоса молодых людей. Нельзя было терять ни мгновения. Схватив руку старика, я воскликнул:
– Защитите меня и спасите мою жизнь! Друзья, к которым я стремлюсь, – это вы и ваша семья. Не покидайте меня в этот час жестокого испытания!
– Праведный Боже! – вскричал старик. – Кто же вы такой?
Тут дверь распахнулась и в дом вошли Феликс, Сафия и Агата.
Как мне описать ужас, который отразился на их лицах при виде меня? Агата упала без чувств. Сафия в испуге выскочила из дома. Феликс же бросился ко мне, с неожиданной силой оттолкнул от старика, чьи колени я обнимал в мольбе, и жестоко ударил палкой.
– Остановись! – воскликнул его отец. – Что ты делаешь? Ведь этот человек – наш друг!
Но Феликс, не обращая внимания на его слова, осыпал меня градом ударов.
Я мог бы разорвать его в клочья, как лев антилопу. Но мое сердце ледяной рукой стиснула жестокая тоска, и я сдержал себя. Молодой человек вновь занес палку, но в тот же миг я метнулся прочь из дома и в общей суматохе сумел незамеченным юркнуть в свое убежище в сарае.
6
До сих пор не знаю, ради чего я остался жить? Почему прямо тогда не свел счеты с жизнью, которую ты в своем безумии вдохнул в меня?
Вместо этого меня охватили слепая ярость и жажда мести. В те мгновения я готов был уничтожить дом, давший мне приют, вместе со всеми его обитателями и с наслаждением слушать их предсмертные стоны.
Как только опустилась ночь, я выбрался из своего убежища и углубился в лес. Там, когда никто меня не видел и не слышал, я принялся крушить все, что попадалось под руку, испуская бешеные крики. Какую ночь я пережил! Мертвые звезды смотрели на меня с насмешкой; обнаженные ветви раскачивались, а я, подобно Сатане, метался по чащобам, вырывая с корнем молодые деревца, сея вокруг разрушение и хаос.
Но никакое исступление не может продолжаться бесконечно. Утомившись в буйстве, я в бессильном отчаянии опустился на сырой ковер опавшей листвы. Среди бесчисленных жителей Земли не нашлось ни одного, кто пожалел бы меня и помог мне. Тогда почему же я должен щадить моих врагов? С той минуты я объявил войну всему человеческому роду, и в первую очередь тому, кто создал меня и обрек на жизнь в аду.
Когда взошло солнце, я услышал вдали людские голоса. При свете дня я не мог вернуться в свое убежище, поэтому спрятался в густых зарослях терновника. Мне надо было обдумать свое положение.
Солнечное тепло и чистый лесной воздух немного успокоили меня. Вспомнив о том, что произошло в доме, я пришел к выводу, что поспешил проклясть всех и вся. Да, я действовал неразумно. То, что я говорил, несомненно расположило старика ко мне, но величайшей глупостью было показываться на глаза его детям. Мне следовало бы сначала мало-помалу приучить к себе старшего Де Леси, а перед остальными членами его семьи появиться позже, когда они уже были бы к этому готовы.
Я совершил много ошибок, но ни одна из них не казалась мне непоправимой. Поразмыслив, я решил вернуться в свое убежище, дождаться подходящего момента и снова обратиться к старику, чтобы привлечь его на свою сторону.
Примерно в полдень меня сморил сон. Спал я крепко, но в моих сновидениях вновь и вновь разворачивались события, случившиеся накануне: распахивалась дверь, раздавались женские крики, рассвирепевший Феликс бешено набрасывался на меня, отрывая от отца…
Проснулся я измученным: сон не восстановил мои силы. Уже темнело, когда я выбрался из колючих зарослей и отправился добывать пропитание.
Утолив голод, я вышел на знакомую тропку и направился к дому. Там все было тихо. Прокравшись в убежище, я стал дожидаться часа, когда семья обычно просыпалась. Этот час наступил и минул, солнце поднялось высоко, а из дома никто не показывался. Я весь дрожал от волнения: неужели здесь случилось что-то ужасное? Когда же я заглянул в щель, внутри домика оказалось темно, оттуда не доносилось ни звука. От неизвестности я едва не сошел с ума.
Наконец мимо двора прошли двое пожилых крестьян. У дома они замедлили шаги, остановились и завели оживленный разговор. Но я не понимал ни слова, потому что они говорили на ином языке, чем мои покровители. Вскоре, однако, появился Феликс, а с ним еще один человек. Это меня удивило, так как я не заметил, чтобы утром он выходил из дому. Я стал ждать, надеясь из его слов понять, что происходит.
– Ты, парень, хочешь, – обратился к Феликсу его спутник, – уплатить за три месяца аренды да еще и оставить в поле и огороде весь урожай несобранным? Не в моих правилах наживаться на чужой беде. Давай-ка лучше подождем несколько дней, может, ты передумаешь?
– Нет, – ответил Феликс, – не передумаю. Мы не сможем здесь остаться. Мой отец опасно захворал после тех ужасов, какие нам довелось пережить. Ни моя жена, ни моя сестра никогда этого не забудут. Не уговаривайте меня. Вот ваш дом в целости и сохранности, а нам бы только поскорее убраться отсюда.
Голос Феликса дрожал, выдавая, как глубоко он потрясен. Вместе со спутником они на несколько минут вошли в дом, а затем удалились. Больше никого из семейства Де Леси я никогда не видел.
Остаток дня я провел в своем убежище, погрузившись в тупое отчаяние. Мои покровители исчезли, оборвав единственную нить, связывавшую меня с миром. Душу мою затопили жажда мести и ненависть, я больше не пытался им противиться и теперь думал только о смерти и разрушении. Я вспоминал ласковый и звучный голос старшего Де Леси, кроткий взгляд Агаты, поразительную красоту Сафии – и на мои глаза наворачивались жгучие слезы. Все они оттолкнули и покинули меня, думал я, и в моей груди с еще большей силой закипала ярость.
Едва спустились сумерки, я обложил домик хворостом и соломой, уничтожил все, что росло в огороде, и стал с нетерпением дожидаться, пока зайдет луна и наступит полная тьма. Тогда можно начинать действовать.
В середине ночи поднялся сильный ветер и быстро разогнал облака; его порывы становились все сильнее и резче. Рассудок во мне померк, уступив место какому-то холодному безумию. Я поджег сухую ветку и пустился в дикую пляску вокруг обреченного дома, время от времени поглядывая на запад, где луна уже коснулась горизонта. Наконец ее диск скрылся, и я, размахивая своим факелом, поджег собранную мной солому и охапки сухого вереска. Ветер мгновенно раздул огонь, и вскоре весь дом окутало высокое пламя.
Убедившись, что занялись кровля и балки перекрытий и теперь пожар уже ничем не погасить, я размашисто зашагал в сторону леса.
Весь мир лежал передо мной. Но куда же направиться? Верно одно – я должен бежать от тех мест, где похоронены все мои надежды. Но для меня, отверженного и презираемого, любой край, где жили люди, был опасен.
И в этот миг я подумал о тебе. Из твоих дневниковых записей я понял, что ты являешься моим создателем, фактически – отцом. А к кому же мне обратиться, если не к тому, кто дал мне жизнь? Из уроков географии, которые Феликс давал Сафии, я немало знал о расположении различных стран в Европе и на других континентах. В записях ты упоминал Женеву как родной тебе город; вот туда я и решил направиться.
Но как найти туда дорогу? Я знал, что мне необходимо двигаться на юго-запад, но единственным моим путеводным указателем было солнце. Я не знал названий городов, которые мне предстояло миновать, не мог обратиться за разъяснениями ни к одному человеческому существу. И все-таки я не впадал в отчаяние. Я надеялся на твою помощь, хотя и не испытывал к тебе никаких чувств, кроме ненависти. Только ты мог восстановить справедливость по отношению ко мне, которой сам же меня и лишил.