м Байроном635 и не позволю Ханту быть связующим звеном между нами. Мне тягостно всякое людское общество – почти всякое, – а лорд Байрон сосредоточил в себе все ненавистное и несносное, что есть в этом обществе. Он придет в ярость, когда узнает об этих «Мемуарах»636. Что до меня, то Вам известно мое совершенное безразличие к подобным вещам, разве что иногда посмеюсь нелепым ошибкам их сочинителей. Расскажите немного, что говорят обо мне, кроме того, что я атеист. Одного я опасаюсь – как бы это не повредило Ханту при основании журнала637, ибо лорд Байрон до того капризен, что малейшей причины достаточно, чтобы его поколебать. Не знаю, что сказать о Вашем намерении поселиться на Лендс-энд. Провизия там гораздо дешевле, но духовной пищи Вы будете лишены, не считая той, что засушена и засолена между книжными переплетами, а подобная диета, без добавки свежих продуктов, вредна для духовного пищеварения. Когда не нужно заботиться о деньгах, это, разумеется, очень хорошо, и во всяком случае вложить состояние в землю, за которой Вы сами всегда можете присмотреть, было бы весьма разумно. Но почему непременно Лендс-энд? Почему бы не выбрать местность вблизи Лондона, где до Вас будет доходить биение пульса этого центра мысли и деятельности? Так было бы лучше и для Генри. Мне хотелось бы, чтобы Вы вернулись в Италию; но для Вас, я полагаю, лучше остаться там, где Вы сейчас. Если бы миссис Гисборн удалось найти побольше учеников, это было бы Вам огромным подспорьем. Вы не пишете, каково ее здоровье. Я рад слышать, что Ваше улучшилось, и это также веский довод за то, чтобы оставаться в Англии. Что до меня, то Италия восхищает меня все больше, и почти единственное, чего мне остается желать, это Вашего и миссис Гисборн присутствия, хотя, если бы мои надежды не ставили границ моим желаниям, я включил бы также и Хогга. Я ощущаю только отсутствие тех, кто способен меня понимать. Мэри не принадлежит к их числу, быть может, вследствие постоянной семейной близости. И этого, пожалуй, даже требует необходимость скрывать от нее мысли, которые ее огорчили бы. Это Танталово проклятие, когда человек с такими дарованиями и с такой чистой душой, как она, не способен внушать симпатию, необходимую для проявления этих качеств в домашней жизни.
Вильямсы сейчас гостят у нас, и они мне очень милы. Однако с ними мое общение заключается не в разговорах. Джейн нравится мне все больше, а Вильямс чрезвычайно приятен в общении. Она любит музыку, а грациозность ее фигуры и движений отчасти искупает недостаток литературного вкуса. Миссис Гисборн знает, какой я профан в музыке, и извинит меня, если я скажу, что целыми вечерами с величайшим наслаждением слушаю на нашей террасе самые простые напевы. Здесь у меня есть яхта, которой поначалу я должен был владеть сообща с Вильямсом и Трелони, но нежелание быть третьим лицом побудило меня приобрести ее, став единственным владельцем. Это обошлось мне в 80 фунтов и поставило в несколько затруднительное положение с деньгами. Но яхта ходкая и красивая и выглядит отлично. Управляет ею Вильямс, и мы катаемся вокруг здешнего прелестного залива при вечернем ветерке, под летней луной, пока земля не начинает казаться чем-то неземным. Джейн берет с собой гитару, и если бы можно было зачеркнуть прошлое и будущее, настоящее удовлетворило бы меня настолько, что я мог бы, как Фауст, просить быстротечное время: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно».
Клер сейчас у нас; смерть ребенка, видимо, вернула ей спокойствие. Ее характер несколько изменился. Она разговорчива и оживлена и хотя порой досаждает мне, но нравится. Мэри сейчас не слишком недовольна ее присутствием, разумеется, временным и нужным при нынешних обстоятельствах.
Лорд Байрон находится в Ливорно. Он снарядил великолепное судно – небольшую шхуну американского образца; капитаном будет Трелони. Долго ли наш грозный Пират станет подчиняться капризам Поэта – это мы посмотрим.
Что касается Ханта, он не способен ни видеть, ни чувствовать недостатки, от которых может лично пострадать. Я пишу сейчас мало. Невозможно творить без того подъема, какой вызывает уверенность, что ты найдешь отклик. Вообразите Демосфена, обратившегося с филиппикой к атлантическим волнам! Лорд Байрон в этом отношении счастливец. Он затронул струну, на которую отозвался миллион сердец, и вульгарные звуки, извлекаемые им из его лиры, чтобы нравиться, были ступенями к тому совершенству, к какому он приблизился ныне. Я оставил «Карла Первого». Я слишком неуверен в будущем и слишком недоволен прошедшим, чтобы всерьез углубиться в какую бы то ни было тему. Я словно стою на краю пропасти, куда поднялся с большой опасностью, а опуститься не могу без опасности еще большей; и доволен уж тем, что небо надо мною ясно, хотя бы сейчас.
Вы не пишете, как Вам понравился «Каин». Вы только сообщили мнение толпы, которым я, как Вам известно, не дорожу. Я прочел еще несколько пьес Кальдерона. Лучшая из них – «Los dos amantos del cielo»638, если не считать одной сцены в «Devocion de la cruz»639. Читаю я также по-гречески и подумываю писать.
Передайте мой сердечный привет миссис Гисборн и Генри. Я не слишком высокого мнения об ее ученице, которой не нравится Метастазио: девиз nil admirari640, даже примененный уместно, – дурной признак у молодой особы. Я предпочел бы, чтобы моя ученица восторгалась хоть самим Марини, чем находила недостатки у самого плохого автора. Вот если она по собственному побуждению восхитится лучшими сценами Purgatorio641, или вступлением к Paradiso642, или иным несправедливо забытым образцом высокого мастерства, от нее можно ждать многого.
Прощайте; мне не хватает бумаги, хотя я не побоялся, что Вам не хватит терпения меня читать.
Неизменно любящий Вас П. Б. Ш.
P. S. Я три дня ждал, чтобы это перо очинили; но пришлось-таки им писать.
Мэри Шелли
Пиза, 4 июля 1822
Милая Мэри!
Я получил оба твоих письма и выполню все содержащиеся там распоряжения. – Покупать «Боливара» я не собирался; лорд Б[айрон] хочет его продать, но, вероятно, предпочел бы за наличные; о доме вблизи Пуньяно643 я еще не справлялся – все мое время занято делами Ханта; я задерживаюсь здесь против своего желания и, видимо, Вильямс прибудет к Вам на шхуне раньше меня; но это решится завтра. Дела бедного Ханта из рук вон плохи. Марианна тяжко больна, и я по прибытии в Пизу послал за Вакка644. Он считает ее безнадежной, и, хотя она может еще протянуть, роковой конец неизбежен645. Этот диагноз он почел нужным сообщить Ханту, одновременно указав весьма точно лечение, на случай, если он все же ошибается. Это известие погасило у Ханта последнюю искру надежды, а он и без того был подавлен. Дети здоровы и стали очень милы. – Лорд Байрон собирается уезжать из Тосканы. Семья Гамба выслана, и он желает разделить их изгнание. Сперва он хотел отправиться в Америку, потом в Швейцарию, в Геную и, наконец, остановился на Лукке. – Все в отчаянии и в смятении. Трелони готовился плыть в Геную, чтобы затем переправить «Боливара» по суше в Женевское озеро, и уже доверительно попросил меня не отговаривать лорда Байрона от сей сухопутной навигации. Затем он получил приказ поднять якорь и идти в Леричи. Сейчас, не получая никаких распоряжений, он ходит хмурый и недовольный. Хуже всего придется бедняге Ханту, если только буря не пронесется мимо. Он возлагал все свои надежды на издание журнала646, все для этого сделал, и сейчас от его 400 фунтов остался только долг в 60 крон. – Разумеется, лорд Байрон должен теперь предоставить ему нужную сумму, раз этого не могу я; но он, кажется, намерен уехать без каких-либо объяснений и ничего не сделав для Ханта. Придется мне вступиться, отбросив щепетильность. Для первого номера он предлагает Ханту «Видение Суда»647. Если предложение делается искренне, этого более чем достаточно, чтобы дать журналу ход и все уладить.
А как ты, моя самая любимая Мэри? Напиши прежде всего о своем здоровье и настроении; и не примирилась ли ты с мыслью остаться в Леричи, хотя бы на это лето.
Ты не можешь себе вообразить, как я занят. – Не имею ни минуты досуга, но напишу тебе со следующей почтой.
Твой неизменно любящий Ш.
[Р. S.] Перевод «Пира» я отыскал.
Перевод З. Александровой
От издателя
Так звучало одно из последних посланий Перси Биши Шелли своей любимой жене Мэри. Спустя четыре дня Перси Шелли умер. «Лорд Байрон поселился здесь, – писал Шелли из Пизы в январе 1822 года, – и мы с ним постоянно вместе». Чета Шелли и Джон Гордон Байрон много времени проводили вместе. Казалось, звезда удачи навсегда покинула арендованный на лето дом.
Сначала умер сын Шелли Вильям, что сильно пошатнуло здоровье вновь беременной Мэри. Затем этот мир покинула несчастная дочь Байрона Аллегра, а в июле 1822 года не вернулся с морской прогулки и Перси Шелли. Его тело было выброшено на берег несколько дней спустя. Мэри Шелли вместе с новорожденным ребенком, вторым ее сыном, осталась одна в этом мире. Ей начало казаться, что она проклята демоном «Франкенштейна» и, в какой-то мере, была права. Чтобы свести концы с концами, она много писала и переводила, но до последних дней своей долгой жизни ей приходилось подписывать свои работы так:
Мэри Шелли. Автор «Франкенштейна»
Стихи К Мэри[1]
Я удержал нахлынувшие слезы,
Я твердым был и лишь слегка вздохнул,
Свои глаза, как бы страшась угрозы,
Я от твоих в испуге отвернул,
И я не знал, что ты, меня жалея,
Глядела и любила, не робея.
Согнуть себя и бешенство души,
Что лишь своим питается мученьем,
Проклятья повторять в глухой тиши,
Томиться беспросветным заключеньем,