Капитаном нашего судна был англичанин, в свое время служивший королевским лоцманом. Рейнские перекаты пониже Марслойса так опасны, что голландские суда решаются проходить их лишь при самом благоприятном ветре; однако наш капитан на это отважился, хотя ветер не вполне нам благоприятствовал; он едва не раскаялся в своем решении, но был горд и рад, когда наперекор робким голландцам прошел перекаты и благополучно вывел судно в открытое море. Предприятие действительно представляло некую опасность; море всю ночь сильно волновалось, и хотя к утру оно стало спокойнее, у переката все еще ходили высокие валы. Задержавшись в гавани, где судно село на мель, мы на полчаса опоздали к назначенному времени. Волны были гигантские, и нам сказали, что не более двух футов отделяют днище судна от песков. Валы, с огромной силой разбивавшиеся о борта, вставали над нами отвесно, а иногда даже нависали. В этих бурных водах безмятежно резвилось множество огромных дельфинов. Мы благополучно миновали опасность и после очень быстрого переезда достигли Грейвзенда утром 13 сентября, на третий день после выезда из Марслойса.
Тотчас за французской границей можно наблюдать удивительные различия между двумя нациями, живущими по соседству. Швейцарские хижины гораздо чище, и сами жители составляют с французами тот же контраст. Швейцарские женщины охотно носят белое полотно, и вся их одежда поражает чистотой. Эта чистота объясняется прежде всего религиозными различиями; те, кто путешествовал по Германии, замечали тот же контраст между протестантскими и католическими городами, зачастую отстоящими друг от друга всего на несколько лье.
В тот день мы ехали мимо живописнейших мест – гор, поросших сосной, голых утесов и островков неописуемо красивой зелени. После спуска длиною почти в лье меж величавых скал, поросших соснами и перемежающихся зелеными полянами с короткой, мягкой и удивительно свежей травой, мы прибыли в деревню Сен-Сюльпис.
Джон Гордон Байрон и Перси Биши Шелли у воды.
Гравюра по картине Джорджа Сандерса. 1830 г.
Мул начал сильно хромать, а погонщик стал так дерзок, что мы решили на оставшуюся часть пути нанять лошадь. Наш возница опередил нас, но не уведомил о своем намерении; в этой деревне он решил нас покинуть и принял нужные меры. Теперь мы наняли швейцарца из зажиточных крестьян, который гордился своими горами и своей страной. Указывая на поляны, разбросанные среди леса, он говорил, что они прекрасны и представляют собой отличные пастбища; что коровы хорошо там кормятся и потому дают отменное молоко, из которого делаются лучшие в мире сыр и масло.
После Сен-Сюльписа горы стали выше и красивее. Мы проехали узкой долиной между двумя грядами гор, одетых лесом; на дне долины протекала река, и по обе стороны ее узкого русла отвесно вздымались границы долины. Дорога лепилась по склону горы; высоко над нами нависали скалы, а внизу были огромные сосны и река, видная только потому, что она отражала небо. Горы в этом красивейшем ущелье сомкнуты так плотно, что во время войны с Францией ущелье перегораживают железной цепью. За два лье от Невшателя мы увидели Альпы: гряды черных гор тянутся одна за другою, а далеко за ними царственно высятся снежные Альпы. Они были еще в ста милях от нас, но они так высоки, что кажутся клубами ослепительно белых облаков, какие громоздятся летом на горизонте. Их огромность поражает воображение и настолько превосходит все виденное, что с трудом верится, что они составляют часть земли.
Оттуда мы спустились в Невшатель, расположенный в узкой долине между горами и огромным озером, и ничем, кроме этого, не примечательный.
В этом городке мы провели следующий день, обсуждая, что предпринять дальше. Деньги, взятые нами из Парижа, были уже на исходе, но местный банкир учел нам вексель и дал около 38 фунтов серебром; с этим мы решили ехать к озеру Ури, чтобы в тамошней романтической местности поискать хижину, где мы могли бы пожить в покое и уединении. Таковы были наши мечты, которые, вероятно, осуществились бы, если бы не недостаток столь необходимого предмета, как деньги, заставивший нас возвратиться в Англию.
Один швейцарец, с которым Ш[елли] познакомился на почте, принял в нас сердечное участие и помог нанять экипаж до Люцерна, главного города на берегах одноименного озера, соединяющегося с озером Ури. Этот человек был воплощением учтивости и старался оказывать существенные услуги, а церемонии почитал за вещи маловажные.
21 августа мы покинули Невшатель; наш швейцарский друг сопровождал нас при выезде из города. Поездка до Люцерна заняла немногим более двух дней. Местность была плоская и скучная, и если бы не божественные Альпы, временами видневшиеся вдали, там не было бы ничего интересного. Люцерн сулил нечто лучшее, и мы, едва успев приехать (23 августа), наняли лодку, на которой намеревались объехать озеро в поисках подходящего жилья или даже, может быть, доехать до Альдорфа, перевалить через Сен-Готард и искать к югу от Альп теплый климат и здоровый воздух, более подходящий для слабого здоровья Ш[елли], нежели суровые края на севере. Люцернское озеро со всех сторон окружено высокими горами, круто подымающимися из воды; местами их обнаженные склоны совершенно отвесны и бросают на воду темную тень, а кое-где заросли густым лесом, среди которого проглядывает голый гранит – на нем-то и укоренились деревья. Всюду, где лес расступается, земля возделана, и меж деревьев виднеются домики. По озеру разбросаны красивейшие скалистые островки, поросшие мхом и склоненными к воде деревьями. На многих стоят грубо сделанные восковые статуи святых.
Озеро простирается с востока на запад, а затем, повернув под прямым углом, идет с севера на юг; эта его часть носит другое название – озеро Ури. Первое озеро также делится посредине как бы на две части, там, где выступы суши почти сходятся, и скалистые берега бросают густую тень на узкий пролив, по которому вы плывете. Вершины нескольких гор, обступающих озеро с юга, покрыты вечными льдами; об одной из них, той, что напротив Бруннена, существует предание: некий священник и его возлюбленная, спасаясь от гонений, укрылись в хижине у самой границы снегов. Однажды зимней ночью они были погребены под снежной лавиной, и в ненастные ночи там слышны их жалобные голоса, зовущие жителей на помощь.
Бруннен находится на северной стороне образуемого озером угла; тут кончается Люцернское озеро. Здесь мы остановились на ночь, отпустив своих гребцов. Нет ничего (прекраснее вида, который отсюда открывается. Нас окружали высокие горы, затеняя воды озера; вдали, на берегах Ури, виднелась часовня Вильгельма Телля226: здесь он возглавил заговор против угнетателя своей родины, и действительно, великолепное озеро, величавые горы и дикие леса кажутся достойной колыбелью дерзаний и героических подвигов. Однако в нынешних его соотечественниках мы не нашли следов его высокого духа. Швейцарцы показались нам – и опыт подтвердил это впечатление – медлительными в мыслях и в действиях; но они отвыкли от рабства, и я не сомневаюсь, что они способны дать смелый отпор любому, кто посягнет на их свободу.
Таковы были наши мысли; мы провели на берегу озера весь вечер, беседуя, наслаждаясь легким ветерком и с восхищением созерцая окружавшие нас красоты.
На следующий день мы обсуждали наше положение и осматривали местность. Над озером метался яростный vent d’Italie227 (южный ветер); он вздымал огромные волны и высоко взметал брызги, дождем падавшие в озеро. Волны с грохотом разбивались о скалистые берега. Так продолжалось весь день, но к вечеру ветер стих. Ш[елли] и я вышли прогуляться по берегу. Усевшись на камнях пирса, Ш[елли] читал вслух из Тацита описание осады Иерусалима228.
Тем временем мы пытались подыскать жилище, но сумели найти только две необставленные комнаты в большом и уродливом доме, носившем название замка. Мы сняли их за гинею в месяц, велели поставить кровати и на следующий день въехали. Но место было прескверное, без всяких удобств. Мы с трудом добились, чтобы нам готовили пищу; было холодно и дождливо, и мы велели затопить. Нам затопили огромную печь, занимавшую угол комнаты. Она нагрелась нескоро, а когда накалилась, от нее пошел такой нездоровый жар, что пришлось настежь открыть окна, чтобы не задохнуться; в довершение, во всем Бруннене оказался лишь один человек, говоривший по-французски, ибо в этой части Швейцарии говорят на каком-то варварском немецком языке. Поэтому мы с трудом добивались выполнения самых простых просьб. Главным нашим развлечением было сочинительство. Ш[елли] начал роман об ассасинах229, а я писала под его диктовку.
Эти неудобства побудили нас серьезно обсудить наше положение. Сперва мы думали ехать в Италию, перевалив через Сен-Готард, но у нас было всего 28 фунтов и вплоть до декабря ни на что больше мы не могли с уверенностью рассчитывать. Для получения денег непременно требовалось присутствие Ш[елли] в Лондоне. Что нам было делать? Нам грозила нужда. И вот, взвесив все обстоятельства, мы решили вернуться в Англию.
Придя к этому решению, мы не могли медлить; наши небольшие запасы быстро иссякали, и казалось, что 28 фунтов явно не хватит на столь далекое путешествие. Поездка по Франции от Парижа до Невшателя стоила нам 60; но теперь мы постановили путешествовать более экономно. Дешевле всего ехать водой, а мы, к счастью, могли по рекам Рейссу и Рейну добраться до Англии, не сделав и мили по суше. Таков был наш план; нам предстояло проехать 800 миль; возможно ли это на такую малую сумму? Но выбора не было, и только Ш[елли] знал, как ничтожны были наши средства.
На следующее утро мы выехали в Люцерн. В начале пути шел сильный дождь, но к нашему приезду небо прояснилось, и солнце высушило и подбодрило нас. Мы снова – в последний раз – увидели скалистые берега прекрасного озера, его зеленые острова и увенчанные снегами горы.
Причалив в Люцерне, мы провели там ночь, а на другое утро (28-го августа) diligence par-eau