На Монблане мы приобрели несколько образцов минералов и растений и две-три хрустальные печатки на память о том, что побывали вблизи него. В Шамони, как и в Кесвике, Матлоке и Клифтоне, есть музей Histoire naturelle261, владелец которого является самым гнусным образчиком гнусной породы шарлатанов, вместе с армией трактирщиков и проводников, питающихся слабостью и легковерием путешественников, как пиявки – кровью больного. Самой интересной из моих покупок является набор семян всех редкостных альпийских растений в пакетиках, на которых написаны их названия. Я хочу посадить их у себя в саду в Англии, а Вы сможете выбрать, что понравится. Это – друзья, которыми подлинный чистотел не должен пренебрегать; они столь же дики, как он, и более отважны, и расскажут ему повести не менее трогательные и возвышенные, чем те, что мы читаем во взоре певца весны.
Писал ли я Вам, что в здешних горах обитают стаи волков? В зимнее время они спускаются в долины, в течение полугода занесенные снегом, и пожирают все, что им удается найти не укрытым под крышей. Волк сильнее самой свирепой и сильной собаки. Медведи в этих краях не водятся. Будучи в Люцерне, мы слышали, что они изредка встречаются в лесах, окружающих озеро. Прощайте.
Ш.
Перевод З. Александровой
Женевский дневникМэри и Перси Шелли
Этот дневник вела Мэри Шелли при участии Перси Биши Шелли в течение 18 августа – 4 сентября 1816 г.; с небольшими изменениями и купюрами впервые он был опубликован ею в 1840 г. в книге «Перси Биши Шелли. Этюды, письма из-за границы, переводы и фрагменты» в качестве дополнения к «Истории шестинедельной поездки».
Женева,
воскресенье, 18 августа 1816
Увиделись с могильщиком Аполлона262, сообщившим нам множество тайн своего ремесла. Беседуем о привидениях. Ни лорд Байрон, ни М. Г. Л[ьюис], по-видимому, в них не верят; оба твердят, наперекор рассудку, что нельзя верить в привидения, если не веришь в бога. Я не думаю, чтобы все, кто заявляет о своем неверии в духов, действительно в них не верили; а если и не верят при свете дня, то одиночество и темнота наверняка заставляют их несколько почтительнее относиться к миру теней.
Льюис прочел стихотворение, сочиненное им по просьбе принцессы Уэльской. Он сообщил, что принцесса верит не только в привидения, но и в магию, и в колдовство и уверяет, что пророчества, услышанные в годы ее молодости, сбылись.
В рассказе шла речь об одной немецкой даме.
Эта дама, по имени Минна, была необычайно привязана к своему мужу, и они поклялись, что тот из них, кто умрет первым, явится другому в виде привидения. Однажды она сидела одна в своей комнате, когда услыхала на лестнице какие-то необычные шаги. Дверь отворилась, и перед нею предстал призрак ее мужа в военных доспехах с глубокой раной на лбу. Она содрогнулась, а призрак сказал, что отныне при его посещениях она будет слышать погребальный звон, а над самым ухом слова: «Минна, я здесь». Оказалось, что муж ее в тот самый день был убит в сражении. Общение женщины с призраком некоторое время продолжалось, так что она забыла всякий страх и дала волю любви, какую питала к нему живому. Однажды вечером она отправилась на бал, и там позволила ухаживать за собой некоему флорентийцу, самому остроумному, изящному и нежному, как показалось ей, из всех, кого она знала. Он как раз танцевал с нею, когда раздался погребальный звон. Очарованная флорентийцем, Минна не услышала звона или пренебрегла им. Звон стал громче, испугав всех присутствующих; Минна услыхала привычный шепот и, подняв глаза, увидела в зеркале призрак, склонившийся над нею. Говорят, она умерла от испуга.
Льюис рассказал еще четыре повести, и все мрачные.
Один молодой человек духовного звания получил приход после умершего священника. Дело происходило в некой местности Германии, населенной католиками. Он прибыл в церковный дом субботним вечером; время было летнее; проснувшись часа в три, когда уже рассвело, он увидел, что у окна сидит за книгой почтенный человек с выражением глубочайшей печали на лице, а подле него стоят два хорошеньких мальчика, на которых он устремил взор, полный скорби. Но вот он поднялся, мальчики последовали за ним, и все они исчезли. Молодой священник встал в большом смятении, не зная, было ли все это сном или грезой наяву. Чтобы развлечься, он направился к церкви, которую сторож уже готовил к утренней службе. Первое, что он там увидел, был портрет, чрезвычайно похожий на человека, который только что сидел у него в комнате. В той местности существовал обычай вешать в церкви портрет каждого из умерших священников.
Он тщательно расспросил о своем предшественнике и узнал, что то был общий любимец, человек беспримерной доброты и порядочности; но что его точила какая-то неутолимая тайная печаль. Говорили, будто причиною была любовь к некоей молодой женщине, с которой его сан не позволял ему сочетаться браком. Другие утверждали, что он все же состоял с нею в связи, и она даже изредка приводила к нему двух прелестных мальчиков, плод их любви. Ничего примечательного не произошло до наступления зимы, когда новый священник велел затопить в своей спальне печь. Из печи тотчас распространилось ужасное зловоние, и в ней были найдены кости двух детей мужского пола.
На охоте к лорду Литлтону263 и его друзьям присоединился незнакомец. Под ним была превосходная лошадь, и он проявил такую отвагу, а вернее, такую безумную удаль, что никто не мог за ним поспеть. По окончании охоты джентльмены пригласили незнакомца отобедать с ними. Незнакомец оказался блестящим собеседником. Он удивлял и увлекал слушателей и сумел завладеть вниманием даже самых равнодушных. С наступлением ночи усталые охотники один за другим удалились на покой – гораздо позднее обычного часа; наиболее любознательные из них дольше всего засиделись с необыкновенным незнакомцем. Увидя, что все расходятся, он удвоил усилия, стараясь их удержать. Под конец, когда их оставалось совсем немного, он принялся умолять их остаться с ним; но все ссылались на утомившую их охоту и в конце концов разошлись. Не прошло и часа, как их разбудили ужасные крики, доносившиеся из комнаты незнакомца. Все кинулись туда. Дверь была заперта. Поколебавшись мгновение, они взломали ее и увидели, что незнакомец простерт в луже крови и корчится от мук. При их появлении он поднялся, видимо, с величайшим трудом, и попросил их уйти и оставить его одного, а утром он все объяснит. Они повиновались. Утром комната его оказалась пустою, и больше о нем ничего не слышали.
Майлс Эндрьюс, друг лорда Литлтона, сидел как-то вечером один, как вдруг к нему явился лорд Литлтон и сообщил, что он умер и стал привидением. Эндрьюс раздраженно попросил друга не разыгрывать дурацких шуток, ибо он не в настроении. Призрак удалился. На утро Эндрьюс спросил своего слугу, в котором часу приходил лорд Литлтон. Слуга сказал, что он его не видел, но справится. А когда справился, оказалось, что лорд Литлтон не приходил вовсе, и дверь никому не отворяли всю ночь. Эндрьюс послал к лорду Литлтону и узнал, что тот скончался в тот самый час, когда явился его призрак.
Желая навестить друга, жившего на краю обширного леса в восточной Германии, некий господин сбился с дороги. Он несколько часов блуждал меж деревьев и наконец увидал вдали огонек. Приблизившись, он с удивлением обнаружил, что огонек светит в развалинах монастыря. Прежде чем постучаться, он решил заглянуть в окно. Он увидел множество кошек, окружавших маленькую могилу; четыре из них опускали туда гроб, на котором лежала корона. Пораженный этим зрелищем и думая, что попал на сборище чертей или ведьм, путник вскочил на коня и поспешил уехать прочь. В дом своего друга он прибыл очень поздно, но там дожидались его и не спали. Друг спросил о причине волнения, отражавшегося на лице прибывшего. Тот принялся рассказывать о своем приключении, но лишь после долгих уговоров, ибо понимал, что ему вряд ли поверят. Едва он упомянул про гроб с короной, как кот, дремавший у огня, подскочил, крикнул: «Теперь, значит, я – король кошек!», – кинулся в каминную трубу и исчез.
Четверг, 29 августа. В девять утра мы покидаем Женеву. Швейцарцы ездят очень медленно; кроме того, нам предстоит подъем на Юру; поэтому сегодня мы проехали мало. Местность весьма красива. Мы видим немало великолепных ландшафтов. Проезжаем Ле-Рус264, которая в прошлый раз, весною, была занесена снегом. Ночуем в Моррезе.
Пятница, 30-е. Выезжаем из Морреза и к вечеру прибываем в Доль, испытав за день не одну перемену погоды.
Суббота, 31-е. Из Доля едем в Рувре, где останавливаемся на ночлег. Проезжаем Дижон; а после Дижона сворачиваем на другую дорогу – не ту, по которой мы ехали оба предыдущих раза. Местность хороша; своеобразны очертания гор, окружающих Валь-де-Сюзон. Невысокие, но крутые холмы, покрытые виноградниками или лесом, а внизу – река, луга и тополя.
Воскресенье, 1 сентября. Покидаем Рувре, проезжаем Оксерр, там обедаем; городок очень мил; в два часа прибываем в Вильнев-ле-Гиар.
Понедельник, 2-е. Из Вильнев-ле-Гиар приезжаем в Фонтенбло. Местность вокруг замка дикая. Почва каменистая; это, видимо, гранит, повсюду выступающий из-под слоя земли. Холмы низки, но круты. Долины, столь же дикие, поросли лесом. В этой глуши стоит замок. Некоторые его покои по своему великолепию не уступают всему, что я мог вообразить. Кровли украшены золотою резьбой, драпировки бархатные. Из Фонтенбло едем в Версаль по Руанской дороге. В Версаль приезжаем в девять.
Вторник, 3-е. Осмотрели дворец и сады Версаля, Большой и Малый Трианон. Они превосходят Фонтенбло. В садах много статуй, ваз, фонтанов и колоннад. Но нет почти ничего, что составляет подлинную прелесть сада. Оранжерея представляет собой до нелепости дорогое сооружение. Одно апельсиновое дерево, на вид не такое уж старое, было посажено в 1442 году. В Малом Трианоне мы осмотрели только сады и театр. Сады – в английском вкусе и очень красивы. Большой Трианон был открыт. Это летний дворец, легкая, но великолепная постройка. Картинной галерее мы могли посвятить лишь немного времени, меньше, чем она заслуживает. Там есть портрет мадам де Ла Вальер, раскаявшейся любовницы Людовика XIV. Она печальна, но замечательно красива и изображена перед распятием, с черепом в руке, бледная, глаза опущены.