Затем мы отправились в большой дворец. Его залы не обставлены, но даже при этом великолепнее, чем в Фонтенбло. Они отделаны мрамором различных цветов, основания и капители колонн вызолочены, потолок тоже раззолочен и украшен живописью. Правда, в этом убранстве есть нечто изнеженное и королевское. Если бы греческий зодчий располагал теми деньгами и рабочей силой, какие были затрачены на Версаль, он создал бы нечто, еще невиданное в целом мире. Мы осмотрели зал Геракла и балкон, с которого король и королева показывались парижской толпе. Люди, которые водили нас по дворцу, упорно не хотели говорить о Революции. Мы даже не смогли добиться, в какой из комнат дворца застигли короля восставшие 10 августа. Видели мы и Оперный зал, где теперь собраны портреты королей. Принцы Орлеанского дома, исключая Эгалите265, все очень красивы. Есть портрет мадам де Ментенон266, а подле нее – прелестная маленькая девочка, дочь Ла Вальер. Во время Революции портреты были спрятаны. Мы осмотрели также библиотеку Людовика XIV. Библиотекарь в свое время занимал какую-то должность при дворе Марии-Антуанетты. Он возвратился вместе с Бурбонами и теперь ожидает лучшего назначения. Он показал нам книгу, которую сберег во время Революции. Это книга гравюр, изображающих турнир при дворе Людовика XIV; нынешнее жалкое состояние Франции, ярость оскорбленного народа и страшные дела, которые он совершил, мстя за долгие годы мук, были естественным следствием безумного расточительства вроде подобных турниров. Пустые покои дворца символизируют пустой и показной блеск монархии. Осмотрев все это, мы поехали в направлении Гавра, а переночевали в Оксерре.
Лорд Байрон на своей вилле Диодати близ Женевского озера.
Художник неизвестен. 1816 г.
Среда, 4-е. Проехали через Руан и осмотрели собор – образчик великолепнейшей готики. Внутренность собора разочаровывает. Видели также гробницы Ричарда Львиное Сердце и его брата. Мраморный алтарь очень красив. Ночевали в Ивето.
Четверг, 5-е. Прибыли в Гавр и ждем пакетбот. Ветер противный.
Перевод З. Александровой
Избранные письмаП. и М. Шелли
Тимоти Шелли267
Оксфорд, Юниверсити-колледж,
6 февраля 1811
Дорогой отец!
Ваше отличное толкование основ религии мне очень нравится. Мне редко случалось читать столь ясное изложение общепринятых догм. Вы убедительно доказываете, что для людей, вовсе неспособных мыслить – а таковые составляют значительное большинство даже в цивилизованном обществе, – необходима сдерживающая сила религии предрассудков, т. е. что им лучше держаться веры своих отцов, какова бы она ни была; ибо они не могут выполнять свой долг без некой опоры, а лучше хилая опора, чем никакой. Это – для тех, которым лучше все принимать на веру. Но если существо разумное, вернее, наделенное способностью развития мышления, в своем совершенствовании вырастает из того состояния, когда оно не умело рассуждать и не испытывало в этом потребности, и теперь не только рассуждает, но и проявляет интерес к выводам, которые из этих рассуждений следуют, неужели Вы отказываете ему в праве пользоваться своим разумом и именно там, где это всего важнее для его нынешнего и будущего счастья, – в том важнейшем вопросе, который требует особого напряжения этой отличительной способности Человека? Вы не можете лишать его того, что составляет, или должно составлять, самую его суть, иначе Вы отнимаете у него эту суть и превращаете из «разумного животного» в «неразумное», лишенное отличительных черт Человека, animal bipes, implume, risibile268. Я перерос упомянутую грань, ибо рассуждаю на эту тему, интересуюсь такими рассуждениями и, добавив их к собственным, мог бы убедительно доказать Вам, что свидетельства двенадцати апостолов недостаточны для подтверждения истинности их учения, не говоря уже о том, каким ненадежным стало это свидетельство после столетий и стольких исторических эпох.
Если бы двенадцать человек сообщили Вам под присягой, что видели в Африке змею длиною в три мили, и утверждали, что эта змея питается одними лишь слонами, тогда как Вам известно, что по всем законам природы такой змее не может хватить слонов, – неужели Вы бы им поверили? Здесь перед нами подобный же случай – и, таким образом, ясно, что мы не можем, если поразмыслить, уверовать в факты, несогласные с общими законами природы; для таких фактов нет достаточных доказательств, вернее, существующие доказательства недостаточны. Я мог бы показать это логически, если Вам угодно или если сказанное не кажется Вам убедительным. – Что касается религиозности Локка, Ньютона и других, я хочу рассказать анекдот о последнем. В Кембридже он держал кур и, сделав для них ящик, оставил в нем большое отверстие для наседки и второе, поменьше, для цыплят. Как это непоследовательно для гения, пытавшегося разгадать механизм вселенной! – Христианские верования Локка сейчас уже не могут нас удивлять, особенно если вспомнить Вольтера, лорда Кеймса269, мистера Юма270, Руссо, доктора Адама Смита et mille alios271, которые все были деистами и все – людьми самой строгой нравственности; все они при жизни удостоились величайших похвал и были законодателями в литературе и морали. Истина, какова бы она ни была, никогда еще не причиняла ущерба подлинным интересам человечества; и никогда не бывало в истории более мирных времен, чем те, когда о религии никто не упоминал. Гиббонова272 «История упадка и гибели Римской империи» убедительно это доказывает. Я почел нужным изложить Вам мои воззрения, дорогой отец, и объяснить, на чем они основаны, насколько это возможно при столь несовершенном средстве общения, как письмо. – Могу ли я просить, когда у Вас найдется время, сообщить мне Ваши возражения (если таковые еще остались) против моих взглядов. «Религия связывает мыслящего человека теми самыми путами, какими удерживает от бесчинств неразумного». И это – мое главное возражение против нее. Пришествие Христа было объявлено благой вестью; однако трудно верить, как может быть благою весть, обрекающая дьяволу более половины человеческого рода, ибо, по словам святого Афанасия273, «кто не верит, тому уготован огонь вечный». – Словно вера зависит от нашей воли, словно это действие, а не страсть души.
На этом я кончаю письмо, ибо знаю Вашу нелюбовь к длинным письмам и боюсь, что утомил Вас. Каковы бы ни были мои убеждения, остаюсь уважающим и любящим Вас сыном
П. Б. Шелли
Тимоти Шелли
Лондон, 29 марта 1811
Дорогой отец!
Вам, конечно, уже известно о несчастье, постигшем меня и моего друга мистера Хогга274; я очень огорчен тем, что лишился возможностей, какие мне предоставлял Оксфорд, но еще более я огорчаюсь, когда думаю о той тревоге, которую всегда вызывали у Вас мои заблуждения и неудачи и которую, я боюсь, Вы сейчас ощущаете в сильной степени.
Дело было так. – Вы хорошо знаете, что я перестал верить в Писание не из распущенности, а в результате размышлений. Продолжая размышлять на эту тему, мы с моим другом обнаружили, к нашему удивлению, что (как это ни странно) доказательства бытия божия не являются убедительными. Свои сомнения мы последовательно изложили в сочинении «О необходимости атеизма», думая таким образом получить удовлетворительный или неудовлетворительный ответ от людей, посвятивших себя изучению богословия. И как же к нам отнеслись? Отнюдь не так, как того заслуживало наше честное и открытое поведение. Наши доводы никем не были публично опровергнуты; исключив меня и моего друга, наши противники показали уязвимость своих позиций и одновременно свою закоснелость. Вероятно, необходимо добавить, что сперва подозрения пали на меня одного. Меня вызвали в зал Коллегии, и, когда я не согласился отречься от своего сочинения, меня исключили. Мой друг мистер Хогг пожелал непременно разделить мою участь; в результате исключили нас обоих. Я слишком хорошо знаю, что Ваша отзывчивая душа будет тронута моим несчастьем. Я надеюсь облегчить Вашу печаль, сказав, что мне самому совершенно безразличен произвол, учиненный над нами в Оксфорде. Прошу Вас передать мой почтительный и нежный поклон матушке и привет Элизабет. Сегодня я им не пишу, но был бы рад получить от них известие275. Позвольте обратить Ваше внимание на «Обращение», которое заслуживало ответа, а не исключения.
Остаюсь, дорогой отец,
Вашим неизменно любящим и почтительным сыном
Перси Б. Шелли
Тимоти Шелли
Поланд-стрит 15,
вторник, утро 9 апреля 1811
Дорогой отец!
Так как Вы изъявили желание узнать о моем решении, от которого зависит будущее Ваше отношение ко мне, я считаю своим долгом – как ни больно мне оскорбить Ваше чувство долга перед самим собою и семьей и чувства христианина – решительно отвергнуть оба предложения, изложенные в Вашем письме, и заявить, что на все подобные предложения я неизменно буду отвечать подобным же отказом.
Признательный за Вашу доброту, любящий и почтительный
Ваш сын
Перси Б. Шелли
Тимоти Шелли
Эдинбург, 27 сентября 1811
Дорогой отец!
Вы не удостоили ответом ни одно из моих писем, хотя их содержание было таково, что требовалось, по крайней мере, подтвердить их получение. Я не могу долее притворяться, будто не понимаю причины Вашего молчания; не могу также не высказаться относительно этой причины. Я это уже сделал в своем последнем письме, вполне почтительно, так что у Вас нет оснований обижаться, тем более что Вы действительно заняли ту позицию, какой я опасался. Я женился – об этом Вы не имеете права сожалеть. Истинный отец должен желать, чтобы сын честно устроил свою жизнь, а Вы не осмелитесь назвать иначе мое нынешнее положение; оно санкционировано законами моей страны, оно предписано также и религией, которую Вы исповедуете: я осуществил свои гражданские права, узаконив свое положение. Я не преступил ни обычаев, ни приличий, ни даже общепринятых религиозных обязанностей. В этом отношении мое поведение окажется безупречным перед самым строгим судом. Я полагаю, что не найдется никого, кто решился бы, наперекор очев