Вильяму Годвину
Лаймут, 7 июля 1812
Дорогой сэр!
Человек, посланный мной вчера в город за почтой, вернулся. Он принес письма от Вас и Вашей семьи, которые были пересланы из Кум-Элана и Чепстоу.
Какое странное совпадение, что в последнем своем письме я подробно описал свою жизнь и объяснил Вам причины, из-за которых, после неудачи с домом мистера Итона306, я был вынужден искать жилище подешевле. – Сердце мое забилось от радости, когда я прочел о Ваших опасениях; надеюсь, что я до некоторой степени их рассеял. – Мое письмо от 5-го докажет Вам, что я не стремлюсь ни к роскоши (которую ненавижу), ни к удовлетворению прихотей (которые презираю). Я был бы недостоин высокого назначения, ожидающего каждого Вашего друга и ученика, если бы на практике не следовал тому учению, пламенная проповедь которого навлекла на меня ненависть и подозрения. – Наша хижина, ибо она действительно ничем иным не является, не лучше окружающих крестьянских жилищ. Постели – из самых простых, даже грубых материалов; единственно полное отсутствие удобств помешало мне в моем предыдущем письме настаивать на просьбе, столь дорогой моему сердцу: чтобы Вы приехали в этот прелестный уединенный приют и положили конец знакомству издалека, мешающему нашему полному сближению. Я уже начал фразу в середине второй страницы моего письма, чтобы звать Вас сюда, но Харриет остановила меня, напомнив, что Вы слабы здоровьем, а наши комнаты не лучше, чем у слуг. Я так и не закончил фразу. Она добавила, что нам надо поскорее ехать в Лондон, и там все вы должны жить с нами. Так мы в тот миг подумали, и так я Вам написал, не комментируя. Таково мое оправдание. – Тем не менее, высокочтимый друг, примите мою благодарность; считайте, что я еще больше полюбил Вас после того, как Вы пожурили меня за предполагаемые ошибки; как нежный и мудрый отец, будьте постоянно на страже, подстерегая пороки, которые еще не проявились, но уже начертаны на скрижалях моего характера; чтобы я не сходил с пути, Вами первым проложенного в жизненной пустыне.
В предыдущем письме я говорил, что есть однажды приобретенные привычки, которым необходимо следовать. – Я не хотел сказать, что роскошный дом или выезд являются насущной необходимостью; но если бы я работал за станком или ходил за плугом, а моя жена стряпала и хозяйничала, то при нынешнем устройстве общества мы скоро стали бы совсем другими людьми и, хочу добавить, менее полезными человечеству. Существует также стыдливость, не позволяющая лицам разного пола, не связанным известными отношениями, спать в одной комнате. Возможно, что в обновленном обществе труд крестьянина и рабочего будет сочетаться с просвещенным умом и отличным воспитанием; возможно, исчезнет и предрассудок в отношении лиц разного пола. Но сейчас пахарю трудно приобрести утонченность ума; а сближение полов, при нынешних нравах, приведет к самым пагубным последствиям. В доме мистера Итона было слишком мало спален – их едва хватало для нас, а где-то надо спать и Вам, и Вашей семье; ибо верьте, дорогой друг, мне не хочется снимать дом на сколько-нибудь долгий срок, если Вы не можете туда приехать.
Быть может, я написал недостаточно связно? Или недостаточно правильно и ясно сказал о привычках? Простите, ибо я спешу как можно скорее высказать свои мысли.
Харриет пишет Фанни307. Если она особо приглашает Фанни, это не означает, что приглашение адресовано ей одной. Здесь спален достаточно, и если Вас не смущает их скромная обстановка, надо ли повторять: приезжайте, дорогой и чтимый друг, мы будем счастливы.
Прощайте. Искренне и всегда Ваш
П. Б. Шелли
Миссис Тимоти Шелли
Кофейня Сент-Джеймс,
7 ноября 1812
Дорогая матушка!
Я пишу Вам с просьбой прислать мне, если возможно, гальваническую машину и солнечный микроскоп, оставшиеся в Филд-плейс. Последний инструмент необходим мне для той области науки, которой я сейчас занимаюсь.
Пользуюсь случаем послать привет Вам и сестрам и заверить, что готов выполнить в городе любое Ваше поручение, и что благодаря помощи одного бескорыстного друга, доставившего мне некоторую независимость, я не так стеснен в средствах, как Вы можете думать, и могу оказать Вам любую маленькую услугу.
Как бы Вы ни были обижены тем, что я женился втайне от Вас, Вам будет приятно узнать, что сейчас я один из счастливейших людей и что только мысль о временном отчуждении между мной и моими близкими мешает мне стать самым счастливым.
Искренне любящий Вас сын
Перси Б. Шелли
[P. S.] Вы можете немедленно выслать указанные мною вещи почтовой каретой, так как через день или два мы уезжаем из города в нашу хижину в горах Карнарвоншира.
Тимоти Шелли
Дорогой отец!
Я снова осмеливаюсь писать Вам и выразить свое искреннее желание, чтобы меня сочли достойным возобновить отношения с Вами и моей семьей – отношения, на которые я потерял право из-за своих безумств. – Недавно я высказал свои чувства по этому поводу в письме к герцогу Норфолку. Я был приятно удивлен, когда он на днях навестил меня, и я очень жалел, что болезнь помешала мне явиться к нему на следующее утро в назначенный час. Однако, если бы я сумел убедить Вас, что я преодолел некоторые наихудшие черты своего характера и готов на все уступки, какие могут понадобиться в интересах моей семьи, я смею думать, что в посредничестве Его Светлости уже не будет нужды. Я надеюсь, что близится время, когда мы увидим друг в друге отца и сына, проникнемся еще большим, чем прежде, взаимным доверием, и я перестану быть причиной неудовольствия для моей семьи. Я рад был услышать от Джона Гроува, который с нами вчера обедал, что Вы находитесь в добром здоровье.
Моя жена и я шлем Вам почтительный поклон, а я остаюсь Вашим любящим и почтительным сыном
Перси Б. Шелли
Харриет Шелли
Труа, в 120 милях от Парижа,
на пути в Швейцарию,
13 августа 1814
Милая Харриет!
Пишу тебе из этого мерзкого города; пишу, чтобы показать, что я не забыл тебя. Пишу, чтобы звать тебя в Швейцарию, где ты найдешь по крайней мере одного надежного и неизменного друга, которому всегда будут дороги твои интересы и который никогда умышленно не оскорбит твоих чувств. Этого ты не можешь ждать ни от кого, кроме меня. Все другие равнодушны или себялюбивы, или, как миссис Бойнвил, имеют собственных близких, на которых сосредоточена вся их привязанность.
Я напишу тебе подробнее из Невшателя или Ури. До получения следующего моего письма пиши мне в Невшатель, au bureau de Poste308.
Из Парижа мы двигались пешком; мул вез наш багаж, а также Мэри309, которая была нездорова и не могла идти. Наш путь лежал через плодородный край, но мало интересный как своими жителями, так и ландшафтами. За четыре дня мы проделали 120 миль. В последние два дня мы ехали местами, по которым прошла война. Не могу описать тебе страшные зрелища разорения. Деревня за деревней совершенно разрушены и сожжены: между прекрасных деревьев белеют бесчисленные развалины. Жители голодают. Когда-то зажиточные семьи нищенствуют в этом несчастном крае. Нет пищи, нет крова – всюду грязь, нищета и голод (ничего подобного ты не увидишь по пути в Женеву). Должен сказать тебе, что, несмотря на их ужасные бедствия; жители почти не вызывают во мне сострадания. Это самые неприветливые, негостеприимные и несговорчивые люди на свете.
Отсюда в Невшатель мы поедем на какой-нибудь повозке, так как я растянул ногу и не смогу идти. Я надеюсь, что к тому времени это пройдет, а в последний день пути я совершенно не мог ходить, и Мэри уступила мне мула. Если не считать этого, путешествие было довольно приятным. Нам не встретилось ни одного разбойника, которыми нас пугали в Париже. Ты узнаешь о наших приключениях более подробно, если только, приехав в Невшатель, не окажется, что я скоро буду иметь удовольствие увидеть тебя лично и отвезти в какой-нибудь уютный уголок, который найду для тебя в горах.
Я написал Пикоку310, чтобы он занялся нашими денежными делами. Он невнимателен и холоден, но все же не настолько коварен и неблагодарен, чтобы забыть нашу к нему доброту. К тому же он в этом деле заинтересован и поэтому постарается.
Прошу тебя захватить с собою оба документа, которые должен тебе приготовить Таурден311, а также копию дарственной записи.
Своих денег не трать. Но что делать с книгами? Посоветуйся с кем-нибудь на месте. Целую мою милую маленькую Ианту.
Всегда искренне твой
Ш.
Писал наспех. Мы сейчас выезжаем.
[Письмо не подписано]
Мэри Уолстонкрафт Годвин
Лондон, понедельник,
24 октября 1814
Стэплз-Инн находится на территории Миддлсекса. Мы совершенно безопасно можем встретиться312 у Адамса, Флит-стрит, № 60. Я приду в лавку ровно в 12 часов.
Наша разлука нестерпима; я не в силах выносить твое отсутствие. Я думал, что это будет не столь мучительно. У меня в сердце, там, где была ты, – тоска и пустота. Но это ненадолго, любимая. Благоразумием и терпением мы победим наших врагов. Нужно быть осторожными и энергичными.
Скоро я с тобой увижусь.
Не опоздай. Захвати с собой письмо.
Мэри Уолстонкрафт Годвин
Лондон, вечер понедельника,
24 октября 1814
Я не мог встретиться с тобой у Адамса; не сумел прийти до часу, и мы, конечно, разминулись.
Моя любимая, скоро мы будем вместе. Мучения разлуки внушат мне небывалое красноречие и энергию, соответственную опасности. Я сейчас печален и подавлен; но это – счастье в сравнении со счастливейшими минутами моей прежней жизни. Еще несколько дней, быть может – часов, и самые заклятые наши враги уже не смогут нас разлучить.
День я провел у Боллахи313. Я красноречиво описал ему ужас своего положения. Он ленив и апатичен, но это не хладнокровный негодяй, вроде Хукемов. Он послал за своим приятелем, биржевым маклером мистером Уоттсом. Это – старый лысый человек, добродушный на вид. Он сказал, что, быть может, сумеет ссудить мне 400 фунтов! Ответ он даст в четверг. Он, кажется, тронулся моими несчастьями и возмущен предательством Хукемов. Я имею основание думать, что, если он ссудит мне денег под бу