ания экономики. «Распространяется эпидемия всемирного беззакония, — говорил он. — Когда эпидемия инфекционных болезней расширяется, обычно создается та или другая форма карантина для больных, чтобы предотвратить заражение болезнью всех людей. То же должно быть сделано в отношении мира… Те, кто желает жить в мире, в условиях законности, кто следует моральным нормам… должны найти способ, чтобы их воля восторжествовала»{351}.
Рузвельт утверждал, что новая депрессия порождена «забастовкой крупного капитала», который отказывается от необходимых инвестиций, стремясь подорвать его престиж. Это было верно, но лишь до определенной степени. Некоторые крупные бизнесмены, прежде всего Форд, действительно стремились к тому, чтобы в Белом доме был более покладистый хозяин. Однако сам Форд продолжал расширять производство автомобилей. В основном спад второй половины 1930-х годов был связан с непомерными государственными расходами, которые, в свою очередь, порождали нагнетание налогового пресса. Сделать Америку страной всеобщего благосостояния могла только научно-техническая революция, до которой оставались еще десятилетия. Будучи реалистически мыслящим политиком, Рузвельт всё более убеждался в том, что должен действовать только в пределах возможного. К тому же на промежуточных выборах 1938 года республиканцы приобрели новые места (восемь в палате представителей и семь в сенате), что также затруднило реформистскую деятельность.
Некоторые серьезные меры президент всё же смог провести через конгресс. Рузвельт стремился неуклонно следовать тем курсом, который он провозгласил дождливым днем 20 января 1936 года.
В 1938 году был подписан и введен в действие новый важный закон — о справедливых трудовых стандартах. Он впервые предусматривал в масштабах страны введение минимальной почасовой оплаты труда — 40 центов для всех лиц, занятых на предприятиях, производящих продукцию более чем для одного штата (через семь лет минимум был поднят до 50 центов). Для этих же групп рабочих и служащих вводилась 44-часовая рабочая неделя (через три года впервые в мире была установлена сорокачасовая). Запрещалось использование на предприятиях труда детей младше шестнадцати лет. Закон не распространялся на мелкие предприятия, производившие продукцию только для своего штата, — это считалось делом местной администрации. Но примеру национального законодательства последовали власти примерно половины штатов.
Чтобы закрепить победу, в Белый дом был приглашен председатель Конгресса производственных профсоюзов Джон Льюис, которому официально сообщили об этом известии, радостном для всех занятых наемным трудом. Жест был воспринят должным образом — КПП всё более активно поддерживал президента, хотя по-прежнему стремился к созданию третьей — рабочей или рабоче-фермерской — партии.
К идее третьей партии Рузвельт относился крайне отрицательно не только потому, что являлся активным деятелем Демократической партии — одной из опор двухпартийной системы. Он считал, что возникновение новой партии, тем более на левом фланге политического спектра, может серьезно нарушить баланс сил, а при экономических и социальных трудностях привести к непредсказуемым потрясениям.
В отдельных штатах появлялись местные рабоче-фермерские объединения, однако в национальном масштабе третья партия так и не была создана. Президент не желал идти на меры активного противодействия таким организациям, а своим сторонникам рекомендовал «приручать» их, чтобы раньше или позже они влились в местные отделения Демократической партии. Однако сближение демократов с Рабочей партией штата Нью-Йорк, Рабоче-фермерской партией Миннесоты и некоторыми другими подобными организациями вело к известному полевению самих сторонников «Нового курса» и усилению тенденций к поиску «третьего пути», отличного от капитализма и социализма.
Это вызывало недовольство Рузвельта. После первых попыток включить рабоче-фермерские партии в официальные структуры правившей политической силы эти действия были прекращены, а сами мелкие партии стали постепенно терять влияние, превращаясь, за некоторыми исключениями (например в штате Висконсин), в крохотные замкнутые секты.
В результате проведения в жизнь закона 1938 года условия труда американского рабочего класса стали значительно более цивилизованными. Немалая личная заслуга в этом принадлежала Рузвельту.
Законодательство, защищавшее интересы наемных рабочих и служащих, принятия которого столь упорно добивался Рузвельт, как оказалось, не вполне устраивало профсоюзных лидеров, также выбившихся наверх не без помощи президента. В наибольшей степени это касалось Джона Льюиса, председателя КПП, который в полной мере воспользовался статьями закона Вагнера и для разжигания новых классовых конфликтов, и для рекламирования себя в качестве бесстрашного защитника интересов трудящихся.
Одобряя мероприятия Рузвельта, в целом оказывая ему поддержку, именно Льюис в то же время подумывал о создании собственной влиятельной рабочей партии, которая могла бы нарушить двухпартийную систему. Еще в конце 1935 года в одном из интервью он весьма противоречиво заявил: «Насколько мне известно, рабочие в годы администрации Рузвельта получили больше, чем при любом другом президенте. Совершенно очевидно, что их долгом является предложить Рузвельту стопроцентную поддержку на следующих выборах (1936 года. — Г. Ч.). Но это вовсе не означает, что рабочие упустили время и не видят необходимости выставить свой собственный избирательный список. Не может быть двух мнений, что в нашей стране больше не существует равенства возможностей»{352}.
Так что отношение Льюиса к Рузвельту и к мероприятиям «Нового курса» было двойственным: признавая их прогрессивность, он одновременно прилагал усилия для организации массовых акций. Они объективно были вредны для американской экономики, нарушали с трудом достигнутую общественную стабильность, но соответствовали требованиям тех организованных рабочих, которые стремились выторговать у предпринимателей и властей еще больше уступок, и повышали авторитет самого Льюиса.
Именно он в преддверии и в разгар промышленного спада 1937 года был инициатором сидячих забастовок на ряде предприятий, главным требованием которых было признание предпринимателями «закрытого цеха», то есть найма и увольнения рабочей силы только по согласованию с производственным профсоюзом. Отсюда вытекало и второе требование — признания самого факта существования независимого профсоюза.
Особо острый конфликт возник на предприятиях концерна «Дженерал моторе». Еще в декабре 1936 года в городе Флинт, штат Мичиган, а затем и в других местах по призыву Льюиса и его штаба рабочие прекратили работу, но отказались покидать цехи.
Члены кабинета (особенно активен был вице-президент Гарнер) просили Рузвельта вмешаться в опасный ход событий, убеждая его, что сидячая забастовка является грубым нарушением закона и против ее участников следует применить силу. Президент, однако, действовал в этом конфликте куда более осторожно, чем в борьбе против Верховного суда. Тщательно обдумывая ситуацию, он пришел к выводу, что использование силы, даже если удастся обойтись полицией, не прибегая к помощи армии, может привести к еще большему обострению напряженности во взаимоотношениях с организованными рабочими. Как вспоминала Ф. Перкинс, Рузвельт говорил: «Да, это незаконные действия, но какой закон они нарушают? Закон о вторжении на частную территорию — единственный закон, который может быть применен в этом случае. А что вы делаете, если человек вторгается на вашу территорию? Конечно, вы можете его выгнать. Вы можете попросить шерифа выставить его, если он пытается поставить палатку на вашей земле без разрешения… Но стрельба и убийство многих людей, потому что они нарушили закон о вторжении на частную территорию, мне отвратительны. У меня просто нет ответа. Наказание не будет соответствовать преступлению. Надо найти другой путь»{353}.
Другой путь по требованию президента был найден. В результате переговоров концерн «Дженерал моторе» согласился признать Объединенный союз автомобильных рабочих в качестве равной с администрацией стороны на переговорах об условиях труда. Вскоре и другие автопроизводители, за исключением Форда, последовали этому примеру.
С одной стороны, довольный, что дело решилось без насилия, с другой — чувствуя, что и предприниматели, и профсоюзы проявляют излишнее усердие, Рузвельт однажды публично в сердцах произнес шекспировские слова из «Ромео и Джульетты»: «Чума на оба ваших дома!» (вот когда пригодилась школьная награда — собрание сочинений великого поэта).
Однако ситуация в стране была такова, что Рузвельту пришлось тотчас оправдываться перед Льюисом, убеждая его, что имелись в виду только те предприниматели, которые не соглашаются с подписанием коллективных договоров, и те рабочие лидеры, которые готовы предпринять насильственные действия{354}.
На пресс-конференции 15 апреля 1937 года президент убеждал редакторов и издателей ведущих газет в правильности своего решения об отказе осудить сидячие забастовки, продиктованного убеждением в том, что отношения между профсоюзами и предпринимателями должны пройти через некие испытания, прежде чем новые принципы будут усвоены обеими сторонами{355}.
Рузвельт в основном принимал вызовы, но должен был учитывать их в реальной политике. В послании конгрессу он заявил, что правительство примет все меры для скорейшего преодоления экономического спада, предотвращения перепроизводства и спекуляций, укрепит программы, направленные на расширение банковского кредита, безусловно сохранит, а возможно, и расширит общественные работы. Эти меры, в том числе субсидии предпринимателям, новое сокращение посевных площадей и выплата компенсаций фермерам, сокращение импорта, были реализованы.