| И.Р ГригулевичФРАНСИСКО ДЕ МИРАНДА И БОРЬБАЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ ИСПАНСКОЙ АМЕРИКИ |
В Мадрид—за славой!
28 марта 1750 г. в Каракасе в семье выходца с Канарских островов, торговца сукном родился Франсиско де Миранда, которому суждено было войти в историю с почетным званием Предтечи испано-американской независимости.
Миранда принадлежал к тем счастливым личностям, вся жизнь которых складывается как бы специально для того, чтобы подготовить их для выполнения определенной исторической миссии. Уроженец далекой заморской колонии, Миранда тем не менее делает блестящую военную карьеру в рядах испанской армии. Он участвует в борьбе за независимость английских колоний в Америке, в войнах революционной Франции, добивается расположения правительств Англии, России, Соединенных Штатов, возглавляет первую освободительную экспедицию в Испанскую Америку. Если к этому добавить знание многих языков, личное обаяние, страстную любовь к книгам и музыке,' ненасытную любознательность, литературный дар, характерное для него мужество, то не приходится удивляться, что именно он — Франсиско де Миранда, как никто другой подходил к роли «полномочного посла народов и городов Испанской Америки», как он себя сам именовал и каким он доподлинно являлся на протяжении более чем 30-летнего пребывания за пределами своей родины Венесуэлы.
Миранде довелось жить в эпоху великих революционных преобразований, открывших прогрессивной буржуазии путь к власти и давших могучий толчок к возникновению многих новых национальных государств, к развитию экономики, технического прогресса и культуры. Но Миранда не только «существовал» подобно аббату Сайесу в эту революционную эпоху, он был одновременно ее порождением, ее активнейшим действующим лицом, он «дышал» ее атмосферой, он принадлежал ей и не мыслил себя вне мира ее идей, надежд и свершений. И когда пробил час наивысшего испытания и Миранда оказался в руках своих смертельных врагов — испанских властей, обещавших ему жизнь и свободу за отречение от революции, от борьбы за независимость колоний, Миранда — верный сын мятежного XVIII в. с негодованием отверг эти посулы и предпочел умереть с достоинством, чем жить на коленях. Его смерть — поистине шекспировский финал, венчающий необычную по драматическим коллизиям жизнь этого замечательного человека.
Однако в год, когда родился Франсиско де Миранда, казалось, ничто не предвещало ни тех исторических и социальных бурь, которые предстояло испытать во второй половине XVIII в. Америке и Европе, ни той роли, которую предстояло сыграть в них герою нашего повествования. Футурология не была тогда еще в моде, а старый монархическо-феодальный порядок, господствовавший в Испании и ее заморских владениях, многим казался прочным и незыблемым, если не вечным. На его страже стояла всесильная церковь, угрожавшая инакомыслящим кострами и обильным набором земных мук и кар небесных.
Бастилия во Франции, Ла-Каррака в Испании, Тауэр в Англии и им подобные места расправы с непокорными исправно функционировали, обеспечивая порядок и покой венценосцам и аристократии. Английская революция, отзвучавшая почти сто лет назад, многим казалась случайным эпизодом — исторической «промашкой», которая никогда не повторится ни в Англии, ни тем более в других странах.
Солнечно и безоблачно было и в испанских владениях Америки, где 250 лет спустя после их покорения конкистадорами никто не оспаривал законности возникшего там колониального порядка. Конечно, отдельные случаи неповиновения происходили время от времени. Кое-где восставали индейцы, горожане-креолы, негры-рабы. Но это были незначительные группки недовольных, и даже они не думали покушаться на власть испанской короны, тем более требовать независимости. Об этом никто и не заикался, даже такого термина не существовало. Недовольство проявлялось только по отношению к местным колониальным властям. «Да здравствует король, смерть плохим чиновникам!»—таков был лозунг, под которым проходили по сути дела верноподданнические выступления недовольных, выступления, которые без труда подавлялись со
ссылкой на авторитет того же короля, окруженного ореолом святости и справедливости.
За 250 лет господства в колониях испанская монархия создала если не стройную, то во всяком случае логичную систему правления, с помощью которой выкачивала из своих владений максимум доходов и делала это с минимумом затрат. Колониями управлял, с согласия короля, Совет по делам Индий, он назначал вице-королей и других крупных колониальных чиновников, епископов, военачальников, судей, диктовал колониальные законы, регламентируя чуть ли не каждый шаг жителя колоний. Совет своей деятельностью напоминал гигантскую машину, из которой бесконечным потоком текли всевозможные указания и распоряжения. За годы колониального правления их было издано свыше ста тысяч. Они достигали колоний иногда с годичным и большим опозданием, и многие из них клались под сукно. Для тех случаев, когда эти распоряжения не соответствовали интересам колониальной администрации, существовала формула «Повинуюсь, но не выполняю!», которая давала основание требовать их пересмотра. Но это касалось только второстепенных дел. Там, где речь шла об интересах короля, ослушнику угрожало снятие с должности и возвращение на родину в трюме галеона закованным в «железа» — кандалы.
На все руководящие административные и церковные должности в колониях назначались, как правило, испанцы. Часто должности покупались. Любой чиновник таким образом надеялся за время своего пребывания в колониях не только вернуть себе деньги, затраченные на покупку своего поста, но и сколотить солидный капитал, после чего он или возвращался в Испанию, или оставался в колониях, где приобретал земли и другое недвижимое имущество.
Креолы, потомки испанцев, уроженцы колоний, часто смешанных кровей, не допускались к высшему колониальному управлению, и это вызывало у них озлобление и неприязнь по отношению к Испании и испанским властям.
Индейцы находились в подчинении у помещиков и церковников, работали на рудниках, выполняли другие повинности. Формально они считались, свободными, в действительности же полностью зависели от произвола помещика, который бесконтрольно распоряжался не только их землей, по и ими самими. Таково было положение как в светских, так и в церковных поместьях. Вся колониальная экономика основывалась на неограниченной эксплуатации индейского труда, на грабеже и обмане многомиллионного индейского населения. На еще более низкой ступени находились негры-рабы, которых стали ввозить для работы на плантациях в тех особенно районах, где индейское население вымерло или отсутствовало или где по уровню своего развития не было приспособлено к плантационному труду и работе на рудниках.
Главными колониальными центрами являлись: на севере — Мехико — столица вице-королевства Новая Испания и на юге — Лима — столица вице-королевства Перу. И там, и тут до конкисты существовали наиболее развитые индейские государственные образования — «империи», как их называли испанцы, и были сосредоточены большие массы индейцев.
Кроме того, и в Мексике, и в Перу находились самые богатые разработки драгоценных металлов — золота и серебра, главные объекты вожделения испанских колонизаторов. Со временем стали приобретать большое экономическое и стратегическое значение и другие районы: Новая Гранада с центром в Боготе, где развивалось сельское хозяйство, Буэнос-Айрес, где получило развитие скотоводство, Гватемала, где стали добывать драгоценные металлы. Эти районы в XVIII в. получили статус вице-королевств.
Венесуэла или, как ее тогда называли, Материковый берег — Коста де Тьерра фирме — являлась военным округом, входившим в состав вице-королевства Новая Гранада. Это был хотя и слабо населенный, но богатый район. В нем проживало во второй половине XVIII в. всего около 1 млн. человек. Здесь были свои особенности. Экономика района находилась в руках трех десятков богатых креольских семей, прозванных мантуанцами, ибо только женщины из этих семейств по существовавшему обычаю имели право носить испанские мантильи. Мантуанцев также в насмешку называли «большими какао», так как они владели плантациями этого продукта, спрос на который в Европе заметно вырос в XVIII в. Заносчивые и спесивые, они свысока смотрели на другие сословия.
Наиболее богатые представители креольской аристо-
кратии покупали себе и своим потомкам у испанской короны дворянские титулы — графов, князей и маркизов — и очень гордились ими. Своих детей они посылали учиться в Мадрид, где их принимали при дворе. Заискивающие перед испанской короной креольские аристократы тем не менее считали испанских колониальных чиновников узурпаторами, а себя законными хозяевами колоний, которые были завоеваны их предками.
В руках мантуанцев были сосредоточены богатые скотоводческие хозяйства, кофейные плантации и плантации индиго, добыча драгоценных металлов. В их хозяйствах работали десятки тысяч негров-рабов.
Зато торговля находилась всецело в руках испанцев. Оптовая — у монопольной Гипускоанской (баскской) компании, розничная — главным образом у выходцев с Канарских островов. Креолы постоянно враждовали с испанцами и канарцами, считая, что те лишают их законных доходов, понижая цепы на их продукты и вздувая цены на импортные товары.
Испанские колониальные власти пытались заручиться поддержкой мантуанцев, предоставляя им различного рода права и привилегии. К этому вынуждало испанцев стратегическое месторасположение Венесуэлы, обращенной к Карибскому морю, на островах которого обосновались традиционные враги и соперники Испании — Англия, Франция и Голландия. Пираты этих стран рыскали вокруг берегов Венесуэлы, нападая на испанские корабли, грабя портовые города или промышляя в мирное время контрабандой при содействии тех же креолов. В Венесуэле всегда существовала опасность иностранного вторжения. Поэтому местные испанские власти предпочитали без особой нужды не обострять отношений с креолами, лишившись поддержки и участия которых было трудно обеспечить безопасность этих земель от посягательств со стороны соперников Испании.