4.
Миранда вновь обращается к английскому правительству с требованием разрешить ему покинуть Англию и вернуться в Венесуэлу, Вскоре после приема маркизом Уэлсли представителей каракасской хунты он пишет министру иностранных дел длинное письмо, в котором, ссылаясь на то, что дело, за которое он боролся, восторжествовало, просит разрешить ему вернуться вместе с Боливаром на родину «после более чем тридцатилетнего отсутствия и жестоких переживаний за ее благополучие и счастье» 5. С такими же просьбами Миранда обращается к Ванситтарту и другим видным английским деятелям.
Английское правительство на этот раз ще возражает против отъезда Миранды, однако советует ему не уезжать на одном корабле с венесуэльскими делегатами, чтобы не давать повода испанскому послу Аподаке для новых протестов. Миранде не оставалось ничего другого, как подчиниться.
19 сентября он простился с Боливаром, который отбыл в Венесуэлу на английском корабле «Сапфир», увозя с собой весь личный архив каракасца. 10 октября Миранда в сопровождении своего секретаря Томаса Мо-лини отплыл из Англии на Кюрасао, откуда рукой подать до Венесуэлы.
В Лондоне каракасец оставил свою верную домоправительницу Сару Эндрюс и двоих сыновей, пообещав в самое ближайшее время выписать их в Каракас. Свою квартиру он предо^вил Лопесу Мендесу и Бельо, которые решили остаться в Англии в качестве неофициальных представителей венесуэльской хунты. Со временем на Графтон-стрит расположится первое венесуэльское посольство в Англии.
Старый конспиратор уехал инкогнито, под фамилией Мартин, не простившись ни с кем из английских деятелей, ибо английское правительство формально так и не дало ему согласия на выезд из страны, и он опасался, что его могут задержать в самую последнюю минуту.
Эти опасения имели свои основания. Узнав от губернатора Кюрасао, что Миранда с этого острова был доставлен на английском корабле в Венесуэлу, министр колоний лорд Ливерпуль пришел в бешенство. Он написал губернатору,, что эта новость вызвала удивление и неудовольствие правительства, так как Миранда покинул
| Дом, в Котором жил Миранда в Лондоне. Современный вид |
Англию без его согласия и ведома. Лорд Ливерпуль запретил иметь какие-либо связи или переписку с Мирандой, которые, как он писал, «могли бы вызвать подозрение в метрополии или в испано-южноамериканских провинциях против нас в том, что его действия поддерживаются или вдохновляются британским правительством» 6.
Но еще одно обстоятельство должно было беспокоить Миранду, когда он возвращался из Лондона на родину: как его встретят руководители хунты? Можно предположить, что Симон Боливар сообщил ему об отношении каракасских нотаблей к главному врагу испанского короля, которому они присягали на верность. Не этим ли объясняется пространное послание министру иностранных дел хунты, написанное Андресом Бельо, секретарем делегации, оставшимся в Лондоне и поселившимся в доме Миранды, датированное 3 сентября 1810 г., т. е. за неделю до отъезда Миранды из Англии, и звучавшее хвалебным гимном в его честь.
Ознакомимся с содержанием этого, на наш взгляд, крайне важного для оценки предыдущей деятельности Миранды документа, который приводится ниже по сохранившемуся черновику:
«Пребывание дона Франсиско де Миранды в Лондоне нам (членам венесуэльской делегации.— И. Г.) показалось с самого начала обстоятельством в высшей степени положительным. С первых же наших шагов, направленных на выполнение порученной нам миссии, мы поняли, какие ошибки и опасности грозили нам из-за незнания местных условий. И мы убедились, что только с помощью Миранды, единственного человека, с которым могли говорить с полной откровенностью, нам было бы легко получить необходимую предварительную информацию и что только этот наш соотечественник, благодаря своим многочисленным путешествиям и опыту, своим старым связям с этим (английским.— И. Г.) правительством и характерной для него склонностью в пользу Америки, был в состоянии сообщить нам в наиболее полном виде и с точностью нужные нам сведения, которые нельзя было получить от кого-либо другого. Тем не менее мы считали, что в наших связях с ним следовало, как повелевал нам долг, действовать с осторожностью, идти ощупью, медленно, пока мы не изучили бы более глубоко его характера, взглядов и связей. Сообщаю вашему превосходительству результаты наших наблюдений и проверок, будучи уверен, что мои сведения полностью совпадут с устным докладом, который правительство Каракаса наверное уже получило от полковника дона Симона Боливара, и что его доклад и это мое сообщение будут оценены как, выполнение долга по отношению к родине [далее зачеркнуто: «по отношению к Каракасу, глубоко заинтересованному в заполучеиии услуг этого ревностного патриота, опытного генерала и мудрого политика»] и как дань справедливости достоинствам и заслугам нашего сотрудника, ставшего жертвой бесстыдной клеветы.
Но даже его враги не решаются отрицать исключительное превосходство его ума, опыта и талантов. Действительно, было бы нелепо предполагать, что человек, лишенный этих качеств и без какой-либо поддержки со стороны своей страны, мог бы занять такое видное место при королевских дворах, быть вхожим в самое высшее общество, заручиться уважением и доверием огромного числа знаменитых людей, общаться с властелинами, производить на всех положительное впечатление. Его враги стремятся очернить два события в его жизни, которые могут на первый взгляд показаться уязвимыми, а именно: его поведение как генерала Франции и как руководителя экспедиции, высадившейся на нашей земле в 1806 году. Но, не входя в подробности, не касающиеся меня, я ограничусь сообщением вашему превосходительству некоторых фактов, полностью опровергающих злонамеренные обвинения (в адрес Миранды.— И. Г.).
Миранда успешно защищался от своих клеветников перед трибуналами Парижа и был в такой степени полностью оправдан, что даже тиран Робеспьер, его личный враг, не нашел основания отправить его на эшафот. Что касается экспедиции в Коро, то трудно предположить, что Англия продолжала бы оказывать Миранде свое покровительство, если бы считала эту экспедицию столь безрассудной и плохо руководимой, как ее противники пытались доказать.
В значительной степени мы сами можем лучше их судить об этом. Если ваше превосходительство возьмет на себя труд ознакомиться с документами, хранящимися в делах предыдущего правительства и относящимися к действиям Миранды в Коро, то убедится, что всестороннее расследование, предпринятое агентами деспотизма, не смогло выявить хоть какого-нибудь недостатка в характере Миранды, в то время как поведение действовавших там войск было более чем сдержанным, хотя их командующий и не обладал полной властью над ними.
Стрелы зависти с особым остервенением были направлены против его личных качеств, но увиденное нами в Англии было более чем достаточным, чтобы убедиться в подлости, с какой пытались его опорочить. Мы его наблюдали в обществе людей подлинного величия и почти всех заслуживающих уважения людей в Лондоне. Мы видели его в домашней обстановке, наблюдали его сдержанность, откровенность и честность, его приверженность к наукам и прочие добродетели, свойственные честному человеку и гражданину.
Сколько раз мы являлись свидетелями, как он по поводу наших успехов приходил в восторг вплоть до слез, с каким интересом он знакомился с малейшими деталями! С каким прилежанием он был всегда готов служить нам, своим землякам, способностями, книгами, связями! Невозможно, говоря об этом человеке, удержаться в рамках беспристрастия, диктуемого моим официальным положением. Я не могу не сказать вашему превосходительству, что, насколько могу судить, Миранда — это человек, в котором соединены в превосходной степени основные качества ревностного патриота, опытного генерала и мудрого политика.
Каракас должен призвать его к себе, исходя из собственных интересов, но даже если бы и не так, то его возвращение на Родину, которая в таком долгу перед ним, было бы необходимым актом человечности, благодарности и справедливости.
Под каким предлогом можно было бы отказать в мирном пристанище этому уважаемому человеку, родившемуся среди нас, постаревшему в стремлениях найти средства для нашего освобождения и практически за наше дело подвергавшегося преследованиям? Какая горечь отравила бы его последние годы, если бы самая черная из неблагодарностей могла бы лишить Родины того, кто все ей пожертвовал, и отказать ему в праве жить и умереть на родной земле под охраной того самого отеческого и патриотического правительства, возникновение которого являлось объектом его самых страстных желаний. Если его считают опасным, пусть против него будут при-
няты все меры предосторожности, которые правительство сочтет необходимыми. Он не просит никакого участия в государственных делах, он только желает умереть с удовлетворением, что наконец лицезрел в своей Родине зарю свободы.
Можно было бы возразить, что принципы Миранды, взятые в целом, не совпадают с правами Фердинанда VII, которые мы присягнули охранять, но Миранда ознакомился во всех подробностях с содержанием нашей нынешней формы правления, торжественно обещает оставаться ей верным и подчиняться получаемым указаниям [зачеркнуто: «Повторяю, он не направляется в Каракас в качестве вождя...»]. Миранда не столько осуждал права короны, сколько варварскую тиранию испанских агентов, которые так нас угнетали и унижали. В конце концов или пусть само правительство разрешит ему вернуться, или пусть его предадут суду. Он просит только этого, и я думаю, что ему нельзя отказать в этом.
Я оскорбил бы справедливые и освободительные идеи, воодушевляющие в настоящее время эту Верховную хунту, если бы считал возможным, чтобы она применила бы по отношению к Миранде ту же отвратительную и подлую политику, которую проводило правительство, лишившее его всех прав. Убежденный в обратном, я согласился на его возвращение в Каракас и пользуюсь этой возможностью, чтобы выразить вашему превосходительству со всей откровенностью мое мнение о деле, которое сегодня мне кажется более важным, чем когда-либо раньше. Надеюсь, что ваше превосходительство сообщит все это Верховной хунте, и ожидаю, что ваше превосходительство одобрит мои действия [зачеркнуто: «во всяком случае, я буду всегда испытывать удовлетворение от того, что действовал согласно моему долгу и диктатам моей совести»], действия, направленные единственно на то, что по моему разумению соответствует пользе и чести моей страны»