ды Касас и Пенья. Их собеседники не подозревали, что оба эти деятеля уже находились в сговоре с Монтеверде и думали только о том, как бы выслужиться перед новым хозяином.
К утру офицеры решили арестовать Миранду. Касас удвоил в городе караулы, после чего один из офицеров ворвался в спальню и разбудил Миранду:
— Выходите, генерал, вас ждут!
Миранда быстро оделся и вышел в соседнюю комнату, где его ждали заговорщики.
— Вы нас предали, мы вас арестуем!— бросил ему Симон Боливар.
— Вы способны только на бесчинства! — ответил Миранда 7.
Его обезоружили и под конвоем направили в тюремный замок. Сразу же после этого Пенья поспешил в Каракас доложить Монтеверде о поимке Миранды, а Касас отдал приказ закрыть порт и никого не выпускать из Ла-Гуайры до прихода испанских частей. Единственный корабль, которому удалось покинуть порт, был «Сапфир», на борту которого находился архив Миранды.
В тот же день Ла-Гуайра была занята отрядами одного из подручных Монтеверде, свирепого и кровожадного Сервериса. Он первым делом приказал заковать Миранду в кандалы и содержать под строгой охраной. Боливар и другие офицеры, которые, сами того не подозревая, были использованы предателями Касасом и Пеньей для поимки Миранды, вынуждены были скрыться.
Так погибла первая Венесуэльская республика* таков был шекспировский финал ее творцов и создателей. Казалось, что история в последнем акте этой драмы выплеснула на сцену все низменные человеческие страсти: измену и страх, месть и коварство. Она смещала в один змеиный клубок друзей и врагов, всех их запятнав недостойными или неоправданными поступками. Но наиболее жестоко она отнеслась к Миранде, выдав его на суд и расправу испанцам, которые теперь могли всласть надругаться над ним, излить на него всю свою ненависть и желчь, накопившуюся за все эти десятилетия.
Но, может быть, история совершила тем самым акт милосердия? Может быть, отдав Миранду в руки его врагов, она захотела тем самым очистить его от промахов* ошибок, слабостей, которые в известной степени способствовали гибели его собственного детища — первой Венесуэльской республики?
В аресте Миранды, как уже было сказано, активное участие принимал Симон Боливар. Этот блистательный отпрыск одной из богатейших мантуанских фамилий, поклонник и ученик Миранды, стараниями которого каракасец возвратился из Англии на родину, не мог простить своему кумиру капитуляцию перед врагом, хотя сам он был непосредственно ответственным за потерю крепости Пуэрто-Кабельо. А ведь именно захват этой крепости мятежниками вынудил Миранду сложить оружие.
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая жизнь Боливара, если бы он не принял участия в аресте Миранды. Дело в том, что именно благодаря участию в этом несправедливом акте Боливар не только избежал репрессий со стороны испанцев, но и получил от самого Мон-теверде паспорт на выезд из Венесуэлы.
Мы процитируем здесь следующее место из отчета Монтеверде Регентскому совету, в котором он рассказывает свою версию последнего акта венесуэльской драмы: «Прибыв в Каракас, я немедленно издал строжайший приказ арестовать мятежных вожаков, находившихся в Ла-Гуайре. К счастью, еще до того, как мне удалось прибыть в этот порт, а я стремился это сделать с максимальной быстротой, Касас по совету Пеньи и при помощи Боливара бросил Миранду в тюрьму и арестовал всех его сообщников, находившихся в порту. Осуществляя операцию, Касас рисковал своей жизнью, которой он лишился бы, если бы его постигла неудача. Касас выполнил свою задачу самым лучшим образом... Я не могу не отметить полезные услуги Касаса, а также Боливара и Пеньи, за что я их оставил на свободе, а Боливару выдал заграничный паспорт, ибо его влияние и связи здесь могут быть опасными ъ нынешних условиях» 8.
Несколько дней спустя после ареста Миранды Боливар тайно вернулся в Каракас и через знакомого купца, тоже канарца, Итурбиде попросил у Монтеверде заграничный паспорт. Монтеверде, вручая паспорт Боливару, сказал, что он это делает в благодарность за «оказанную королю услугу в поимке Миранды». На это Боливар ответил, что он арестовал Миранду за предательство родины, а не из верноподданнических чувств к испанскому монарху. Присутствующий при этом Итурбиде поспешил замять начавшийся спор, угрожавший закончиться весьма печально для Боливара. Монтеверде выдал паспорт молодому креолу, надеясь тем самым скомпрометировать его в глазах патриотов.
Коварный капитан не подозревал, что, отпустив Боливара, он совершил роковую ошибку, в результате которой не только он сам лишится плодов своих завоеваний, но и испанская монархия потеряет всю свою колониальную империю...
Смерть в «Ла-Карраке»
Монтеверде, перед которым капитулировал Миранда, никого в тот момент, кроме себя, не представлял. Он по существу был самозванцем, капитаном удачи, авантюристом, мнящим себя представителем испанской короны. Кроме самовольно присвоенного титула главнокомандующего «армией усмирения», как он окрестил свое воинство, у него ничего не было. До сих пор он действовал на свой страх и риск — и победил.
Напрасно генерал-капитан Миярес пытался проникнуть в Каракас вслед за Монтеверде, который формально все еще находился у него в подчинении. Монтеверде запретил Мияресу въезд в столицу. Генерал-капитан был вынужден не солоно хлебавши вернуться в Коро.
Оба претендента па власть в Венесуэле апеллировали к Регентскому совету, принявшему соломоново решение: Венесуэла была разделена на два генерал-капитанства — одно со столицей в Каракасе во главе с генерал-капитаном Монтеверде, второе в составе провинций Маракайбо, Коро и Гвиана с генерал-капитаном Мияресом.
Теперь, став «законным» вершителем судеб территории бывшей независимой Венесуэлы, Монтеверде не замедлил показать, на что он был способен. Не теряя времени, новоиспеченный генерал-капитан принялся чинить суд и расправу над патриотами, заявив, что они якобы нарушили условия капитуляции. Свои «подвиги» он начал с того, что арестовал восемь виднейших деятелей республики и, заковав их в кандалы, направил в Кадис с сопроводительным посланием Регентскому совету, в котором выражал надежду, что «прилагаемые восемь чудовищ» будут сурово наказаны за свои «злодеяния».
Вслед за этим последовали другие аресты. В тюрьму было брошено около 500 человек. Они обвинялись в исповедании «подрывных и антиевангелических» идей. Их морили голодом, сковывали попарно белых с неграми, подвергали различным издевательствам. Многих просто убивали. «Снисхождение — это преступление!» — заявил Мон-теверде в оправдание своих злодеяний.
Победители испытывали животный страх перед побежденными. Политический советник генерал-капитана Оро-песа поучал своего начальника: «Революционный дух не меняется.. Это одна из самых тяжелых болезней, которыми страдают воображение и фантазия. Политика считает его неизлечимым безумием, и опыт подтверждает это. До сих пор никто не был способен переубедить революционеров, и они каждый день все с большим упорством добиваются свободы, равенства и независимости. Революция — страшное слово, ее проклятые семена вызывали разруху и смерть всюду, где приживались. Исходя из этих соображений, Ваше превосходительство, следует удвоить бдительность и осторожность, в особенности это касается Ваших подчиненных, наблюдающих за общественной безопасностью, которую можно будет обеспечить только тогда, когда будут обезврежены предатели, свергнувшие законную власть и провозгласившие независимость» \
Особенно зверствовали наместники Монтеверде в провинциях. Один из них, Суасола, «прославился» тем, что отрезал уши арестованным патриотам, раздавая эти «трофеи» роялистам, которые прикалывали их наподобие кокард к своим сомбреро.
Чудовищные преступления и бессмысленная жестокость покорителей независимой Венесуэлы ожесточили против них даже умеренных креолов, выступавших до этого за сотрудничество с испанцами. О настроениях таких людей можно судить по меморандуму, представленному в конце 1812 г. маркизом дель Торо английскому принцу-регенту, в котором этот креольский аристократ писал: «Испанцы, коварно и злоумышленно нарушившие свои торжественные обязательства, окончательно порвали узы, связывавшие нас с ними. Невозможно вновь прийти к соглашению с ними, поверить в их искренность. Было бы безрассудно считать, что они способны на благородное отношение к Америке...»
Наиболее дальновидные из завоевателей, такие, как судья Эрэдия, член Аудиенсии, считали, что Монтеверде своим поведением вырыл неодолимую пропасть между креолами и испанцами. Эрэдия писал, например, в Мадрид, что власти использовали все средства произвола и деспотизма, чтобы вывести из терпения местное население. Жителям Венесуэлы, в особенности креолам, которых Монтеверде и его свора в первую очередь пытались сломить, не оставалось другого выхода, как вновь взяться за оружие и защищать жизнь свою и своих близких. И у них нашелся достойный вождь, который вновь повел их в бой за свободу и независимость, ибо только независимость могла принести им избавление от разорения, рабства и позора.
Этим вождем стал не кто иной, как виновник пленения Миранды — Симон Боливар... С острова Кюрасао, куда он прибыл, воспользовавшись паспортом, полученным от Монтеверде, молодой креол обратился к своим соотечественникам с призывом продолжать борьбу за независимость. Он осудил Миранду за капитуляцию перед врагом в момент, когда республика еще располагала средствами к сопротивлению. Вместе с тем Боливар критиковал правительство республики за нерешительность и либерализм, проявленные по отношению к заговорщикам, за отсутствие порядка и дисциплины в рядах патриотов.
Мужественный призыв Боливара к борьбе нашел отклик в сердцах многих его соотечественников. К нему потянулись все те, кто горел желанием вновь сразиться с испанцами.
Вскоре Боливар переехал с Кюрасао в Новую Гранаду, где власть продолжала оставаться в руках патриотов. Там ему удалось создать отряд волонтеров, с которым он предпринял дерзкую попытку освободить Венесуэлу от тирана Монтеверде. Боливар перешел со своим отрядом через высоченный горный хребет Анд и спустился в Венесуэлу, громя встречавшиеся по пути гарнизоны противника. Казалось, что история победоносного похода Монтеверде на Каракас повторялась, но только противники обменялись ролями.