[97]. В этот же день Палата депутатов направила королю Адрес, в котором содержалась резкая критика кабинета Полиньяка. В ответ Карл X объявил заседания Палаты прерванными до 1 сентября, а 16 мая того же года вообще распустил Палату и назначил новые выборы. Его решения были расценены депутатами от оппозиции как незаконные. Депутаты объявили, что если сам король не уважает обязательства перед нацией, определяемые в Хартии 1814 г., то нация, со своей стороны, может считать себя свободной от верности трону.
Однако выборы в Палату, проходившие под грохот орудий французской армии в Алжире, тем не менее завершились убедительной победой оппозиции. Вместо прежних 221 в палате оказалось 274 оппозиционных депутата, в то время как число приверженцев режима сократилось до 143. На перевыборах 24 июня Гизо был также вновь избран.
Правительство охватила паника. Крайне правые требовали распустить только что избранную Палату. Полиньяк, возомнивший себя Жанной д’Арк, всюду рассказывал, что ему явилась Дева Мария и призвала его спасти Францию от внутреннего врага. Роялисты советовали королю использовать для подавления антиправительственных настроений экспедиционный корпус де Бурмона, отозвав его из Алжира. Полиньяк и его единомышленники самонадеянно толкали короля на дальнейшее обострение конфликта с либералами, не просчитывая все возможные последствия такой тактики. Они даже не позаботились усилить столичный гарнизон надежными частями. К концу июля 1830 г. в Париже находилось всего 14 тыс. солдат, которых можно было считать более или менее лояльными.
Этого оказалось совершенно недостаточно для того, чтобы подавить вспыхнувшее в городе 27 июля 1830 г. стихийное восстание, сразу же переросшее в революцию.
Непосредственным поводом для вооруженного выступления парижан стала публикация 26 июля в правительственной газете «Le Moniteur universel» королевских ордонансов, по существу, отменявших Хартию 1814 г. Распускалась только что избранная Палата и вводился новый избирательный закон, по которому право голоса предоставлялось почти исключительно крупным землевладельцам; права Палаты депутатов существенно урезались, а ее численность сокращалась с 428 членов до 258; цензура получала самые широкие полномочия, сделавшие практически невозможным издание оппозиционных газет.
Когда Карл X подписывал эти роковые для него ордонансы, он сказал присутствовавшим при этом министрам: «Теперь, господа, мы связаны не на жизнь, а на смерть». Казалось бы, он понимал ответственность момента. Тем более странным и необъяснимым был его отъезд на следующий день на охоту в Рамбуйе. Король даже не отдал распоряжений усилить столичный гарнизон верными частями. Он лишь назначил маршала Мармона военным губернатором Парижа, но не дал ему никаких инструкций. Такую же беззаботность проявил и Полиньяк, отправивший министров отдыхать после трудов праведных и сам уединившийся в своем доме.
Июльская революция
Принятие ордонансов 26 июля было единодушно воспринято в Париже как начало государственного переворота с целью восстановления режима абсолютной монархии. Вечером того же дня депутаты оппозиции и либеральные журналисты собрались в здании редакции газеты «Le National» и составили протест против последних мер правительства, оценив их как противозаконные.
Утром следующего дня Полиньяк был разбужен звуком разбитого окна. Посмотрев на улицу, он увидел около своего дома толпу возбужденных парижан. Министр поспешил покинуть дом через черный ход.
В это же самое утро, в пять часов Гизо возвращается в Париж из Нима, куда он отправился накануне. В одиннадцать часов он «вступил в революцию».
С утра 27 июля между восставшими и правительственными войсками уже велись ожесточенные уличные бои. Достоверно не установлено, кто 27 июля первым бросил клич: «Долой Бурбонов!» Принято считать, что это сделали студенты во главе с Годфруа Кавеньяком.
Когда начались вооруженные столкновения, Гизо решил не оставаться безучастным зрителем и ждать развязки событий. В три часа дня он появляется на первом собрании у Казимира Перье, «где тридцать депутатов, напуганных собственной смелостью, вопрошали себя, имеют ли они право объединиться»[98].
Гизо присутствует на всех заседаниях депутатов, произносит много речей, его дом на улице Виль-Эвек, откуда были слышны ружейные выстрелы, является местом регулярных встреч. В то же время, его нельзя увидеть на баррикадах; более того, он противился всяким контактам с народом.
Призыв Кавеньяка низвергнуть Бурбонов напугал Гизо, как и некоторых других либералов, таких как Казимир Перье, Адольф Тьер и других, еще надеявшихся на компромисс с королем. Они готовы были удовлетвориться отменой ордонансов и отставкой Полиньяка. Им возразил ветеран революции, 73-летний генерал Лафайет, осознавший серьезность момента и настаивавший на том, чтобы поддержать начавшееся восстание и возглавить его.
Жена Гизо, Элиза, оставившая об этих днях воспоминания («Воспоминания мадам Гизо о революции») записала свои впечатления: «Начало восстания. Надежды мало»[99].
На следующий день, 28 июля, Гизо остается дома редактировать протест против королевских ордонансов. Среди депутатов не было единства по поводу дальнейших действий. Тьер, Каррель и Ремюза настаивали на взятии в свои руки руководства восстанием. Гизо высказался против.
Пока парламентская оппозиция пыталась выработать общую программу действий, уличные сражения приобретали все более ожесточенный характер. Часть депутатов, в том числе и Лафайет, в этот день присоединились к восставшим, объехав возведенные на улицах баррикады. Появление Лафайета в рядах восставших породило слух о воссоздании распущенной Карлом X Национальной гвардии, создателем которой в июле 1789 г. был генерал Лафайет. Бывшие национальные гвардейцы стали собираться, формируя роты и батальоны.
В полдень Гизо зачитывает свой проект протеста: депутаты констатировали ситуацию, создавшуюся ордонансами, протестовали против этих мер, рассматривали себя законными избранниками, которым помешали осуществлять их полномочия. Депутаты выражали свою преданность королю. Текст не содержал ни окончательной резолюции, ни средств действия; в нем не говорилось о народном движении. Единственное требование – это отмена ордонансов и смена министерства. Некоторые из присутствующих нашли, что этот проект слишком резок, другие считали, что надо идти дальше и создать Временное правительство. Гизо защищал свою позицию; он полагал, что не следует содействовать народному бунту; депутаты не должны участвовать ни на стороне народа, ни против него. Они являются только посредниками при короле, а не руководителями народного восстания. Всякое неосторожное поведение может скомпрометировать их благие намерения[100].
Эта позиция легального и умеренного сопротивления нашла поддержку большинства депутатов. В то же время, из протеста, составленного Гизо, были исключены выражения почтительности по отношению к королю.
Утром 29 июля Лафайет взял на себя прежние функции главнокомандующего Национальной гвардии, чем вызвал смятение в рядах правых либералов. Первым из них, кто верно оценил новые реальности, оказался Гизо, неожиданно поддержавший Лафайета. Понимая, что развитие событий грозит анархией, он решает направить движение в организованное русло. «Безопасность Парижа зависит от решимости почтенного генерала», – заявил он и предложил сформировать Муниципальную комиссию для обеспечения обороны и снабжения революционного Парижа. В комиссию вошли пять депутатов от оппозиции. Лафайет был утвержден в должности главнокомандующего Национальной гвардии.
В этот же день восставшие заняли здание Ратуши, куда переместилась Муниципальная комиссия, взявшая на себя функции управления городом. Новый орган власти превратился и в руководящий центр разворачивавшейся революции.
К 29 июля соотношение сил изменилось в пользу восставших; народ грабил Тюильри и архиепископство. В ночь с 29 на 30 июля вся власть в городе перешла в руки Муниципальной комиссии и главнокомандующего Национальной гвардии. В Ратуше народные делегации провозгласили создание народного правительства во главе с генералом Лафайетом.
Между тем Казимир Перье, Дюпен, Брой и Себастьяни пытались добиться отмены ордонансов и замены министерства. Эти меры, вырванные у Карла X к пяти часам, и учреждение министерства Мортемара – Казимира Перье многим казались выходом из кризиса. Гизо, не ставя под сомнение королевскую легитимность, не мог простить королю жестокости по отношению к народу и отказался примкнуть к новому правительству[101].
30 июля появилась тенденция рассматривать муниципальную комиссию в Ратуше в качестве Временного правительства. Тьер редактировал прокламацию в пользу герцога Орлеанского и расклеивал ее по Парижу. Для Гизо победа парламента была одержана, теперь речь шла о консолидации сил. Он не хотел, чтобы под давлением народного движения был изменен государственный строй или чтобы народ овладел властью. Когда Бенжамен Делессер предложил объявить о лишении прав на престол Карла X и восшествии герцога Орлеанского, он отказался принимать участие в этой акции[102]. Однако вскоре Гизо изменяет свою точку зрения и присоединяется к депутатам, предложившим герцогу Орлеанскому звание генерал-лейтенанта королевства.
Гизо был избран секретарем палаты (наряду с Бераром, Бенжаменом Констаном и Виллеменом). Он составил Адрес, предназначенный герцогу Орлеанскому. Речь шла о просьбе принять функции генерал-лейтенанта при условии сохранения трехцветного знамени и сохранении за Лафайетом командования Национальной гвардией. Как отмечал Г. де Брой, в тот момент Гизо еще не допускал мысли, что народное движение могло изменить конституционный порядок.