[239]. Гизо был прав, утверждая, что «забвение своего прошлого и презрение к нему составляют в народе важный недостаток и великую слабость»[240]. Итак, Гизо подчеркивал, что борьба за глубокие преобразования была далеко не новой в истории Франции, новыми были только формы, но суть – борьба за свободу и порядок, то есть борьба против деспотизма и произвола, началась задолго до революции. Гизо развивал эту мысль и в курсе лекций по истории цивилизации во Франции и в Европе (1828–1830 гг.). История Франции показывает, писал Гизо, что «мы не такие мечтательные утописты, как нас обвиняют. Цель, к которой мы стремимся, в сущности та же, что цель наших предков: подобно нам, они трудились над освобождением и воспитанием, нравственным и материальным, различных классов нашего общества; подобно нам, они старались создать гарантии хорошего заведования общественными делами, прав и вольностей частных лиц, в свободных учреждениях и в действительном участии народа в управлении»[241]. Таким образом, полагал Гизо, французская революция была не только изолированным кризисом, мечтой поколения, охваченного революционным пылом; она была естественным продолжением всего хода французской истории; революция – это ускоренное развитие того процесса, который уже в течение пятнадцати веков Франция рассматривала как прогресс в развитии цивилизации[242].
Главную причину революции Гизо усматривал в том, что королевская власть, особенно начиная с Людовика XIV, порвала все связи, соединявшие ее с формирующимся обществом, с третьим сословием, терявшим свое прежнее политическое значение и большую часть своих свобод. Королевская власть перестала быть выразителем общенациональных интересов и наряду с аристократией стала тормозом на пути прогрессивного развития французского общества. Именно отказ королевской власти от проведения коренных преобразований, требуемых обществом, явился, по мнению Гизо, главной причиной революции. Однако он не выступил с резкой критикой Людовика XVI и его окружения, поскольку «они так дорого заплатили за свои ошибки, и такою горькою ценою их искупили, что было бы очень жестоко постоянно бередить их память»[243]. Гизо полагал, что ответственность за революцию лежала не только на Людовике XVI, но и на всей французской нации: «Нация, стремившаяся стать свободной, не может оправдываться тем, что она, как толпа, была подчинена безумным или извращенным желаниям своих руководителей»[244]. Гизо считал, что возникновение революции во Франции было результатом общих ошибок, допущенных всем «поколением 1789 года». Как видим, в своей оценке причин Революции Гизо близок идеям, развиваемым в современной историографии: главные причины Революции – это причины социально-политического характера, неспособность власти адекватно отвечать на модернизационный вызов.
Каковы же были, по мнению Гизо, цели и задачи революции, цели «дворянства, духовенства, третьего сословия, всего этого народа, еще так мало привыкшего действовать вместе?»[245]. Эти цели он определил так: «справедливость в социальном порядке и свобода в порядке политическом; соблюдение личных прав всех граждан и эффективное участие всей нации в управлении государством; справедливое общество и свободное правительство»[246]. При этом «справедливость» Гизо понимал как установление равенства граждан перед законом. Он подчеркивал, что реформ требовало все общество, а не только его наиболее передовые представители, принимавшие участие в управлении государством, такие как Неккер, Тюрго; сама нация, по словам Гизо, «все классы общества: духовенство и дворянство, третье сословие, деревенские собственники и жители городов, вместе и активно вступили в бой»[247]. Он отмечал, что хотя между интересами различных классов общества, естественно, были противоречия, дух реформ и политического прогресса доминировал как в третьем сословии, так и в среде дворянства и буржуазии.
Именно в дворянстве и духовенстве третье сословие должно было найти, по мнению Гизо, своего искреннего и естественного союзника. Он настаивал на необходимости социальной гармонии, единства действий всех классов общества, представителей «новой» и «старой» Франции. К сожалению, полагал Гизо, этого гармоничного взаимодействия достичь не удалось, и страна оказалась, по его выражению, «втянутой в революцию». Может быть, несколько переоценивая результаты Английской революции, Гизо полагал, что в Англии «установились и никогда не прекращались тесные связи между различными классами общества. Там аристократия и демократия умели жить и процветать вместе, взаимно поддерживая и сдерживая друг друга»[248]. Во Франции же «дворянство и буржуазия не соединились, чтобы бороться с деспотизмом, или чтобы положить прочные основания свободы и пользоваться ею, а остались раздельными: они горячо хватались за каждый удобный случай, чтобы удержать или оттеснить друг друга…»[249] Во Франции, продолжал Гизо, различные классы общества не сумели усвоить «сопряженного с собственной выгодой уважения к чужим правам…»[250]Именно отсутствие согласия между дворянством и буржуазией привело, как считал Гизо, к революции: «Они не сумели действовать заодно, чтобы быть вместе свободными и сильными и тем отдали себя и Францию на жертву революциям»[251].
Гизо во многом унаследовал от своего наставника и друга Руайе-Коллара отношение к аристократии. Аристократия, по мнению Руайе-Коллара, «защищала колыбель народов», «была богата великими людьми», «украшала человеческую природу великими добродетелями»[252]. Но время аристократии, продолжал Руайе-Коллар, прошло, она осталась только «историческим воспоминанием», французская почва завоевана равенством. Гизо же подчеркивал мысль о том, что аристократия не должна остаться в стороне от развития «новой» Франции, тем более она не должна этому противодействовать. Аристократия должна примириться с потерей своих привилегий и объединиться с другими классами общества, содействуя прогрессу французской цивилизации.
Гизо полагал, что французское дворянство в целом не выполнило своего исторического предназначения; «вследствие тщеславия или недостатка просвещения и политического духа оно самоизолировалось, хотело остаться привилегированным классом в самом себе, а не стать во главе нации»[253]. Дворянство, по мнению Гизо, не стало союзником королевской власти, а было то ее соперником, то ее слугой[254]. Растущая демократия, то есть народ, которому не хватало союзников для достижения своих свобод, могла освободиться от гнета дворянства только с помощью королевской власти, и королевская власть в период борьбы за централизацию, «воспользовавшись этим демократическим союзом, смогла какое-то время быть одновременно и народной, и абсолютной»[255]. Как видим, Гизо справедливо отмечал прогрессивную роль абсолютной монархии в борьбе за централизацию государства, против феодальной раздробленности и сепаратизма. В то же время он был прав, утверждая, что в дальнейшем королевская власть отказалась от взаимодействия с различными классами общества, что и явилось главной причиной революции.
Важное место в работах Гизо занимают вопросы об идейных истоках революции. В работе «Три поколения» Гизо выделял три основные идеи, доминировавшие в обществе накануне и в ходе революции и, по его мнению, оказавшиеся ложными: «никто не должен повиноваться законам, с которыми он не согласен»; «легитимная власть – это власть численного большинства»; «все люди являются равными»[256].
Первая идея, по мнению Гизо, является деструктивной для власти и ведет к анархии. Гизо, как это часто он делал, обращается к примеру семьи: разве законам, устанавливающим власть и повиновение в семье, дети всегда охотно и добровольно подчиняются? Повиновение авторитету родителей, по мнению Гизо, – это нравственный долг, без чего не было бы самой семьи. Те же процессы, по его мнению, происходят и в обществе: разве законы, даже в самых свободных странах, являются предметом постоянного обсуждения и оспаривания? Ведь какими бы правильными и справедливыми они ни были, в обществе всегда найдутся люди, которые будут действовать вопреки закону. А если так будут поступать все члены общества, то это приведет к анархии. Гизо полагал, что большинство людей испытывает обязанность повиноваться законам вследствие не своих желаний, а «справедливости и мудрости, присущих законам и власти»[257]. Хотя скорее люди соблюдают закон из-за страха ответственности и наказания за его нарушение. В этих рассуждениях Гизо есть что-то и от патриархальной теории происхождения королевской власти, и от Николло Макиавелли. Итак, Гизо был убежден, что законы должны быть обязательными для всех, и все члены общества должны быть равными перед ними. В то же время, он отмечал, что «люди имеют право на справедливые законы (то есть равные для всех. – Н.Т.), на справедливый порядок, и, следовательно, на учреждения, которые им это будут гарантировать»[258]. В этом, по мнению Гизо, заключается цель и высший закон общества.