ной развязки»[447].
Видные отечественные специалисты по истории Франции А. И. Молок и Ф. В. Потемкин именно внешнюю политику Июльской монархии называли одной из причин падения режима Луи Филиппа. По их мнению, политика, проводимая королем французов на международной арене, была политикой защиты мира любой ценой, а именно ценой оскорбления французского национального чувства, систематических уступок политическим противникам Франции и ее торговым конкурентам[448]. Аналогичные выводы делал и крупный советский историк Н. Застенкер, отмечавший в работе «Революция 1848 года во Франции», что Июльская монархия «предпочитала вести пассивную внешнюю политику, делая уступку за уступкой соперникам Франции и избегая всяких столкновений с ними»[449].
Несомненно, что подобная негативная оценка, выдержанная в строгом идеологическом ключе, нуждается в глубоком переосмыслении. Франция, потерпевшая во втором десятилетии XIX в. тяжелейшее военное поражение и пережившая крушение внешнеполитического курса Наполеона I, направленного на установление преобладающего влияния Франции в Европе, стояла перед необходимостью разработки основ новой внешнеполитической концепции, учитывающей реальные экономические возможности страны и ее военный потенциал.
В отечественной исторической науке сформировалось мнение, согласно которому все усилия французских политиков и дипломатов в годы Июльской монархии были направлены на ликвидацию ненавистной французам Венской системы, олицетворявшей в их глазах национальное унижение Франции и препятствовавшей возрождению ее былого величия. Например, Е. И. Федосова считает, что внешнеполитическая концепция правительства Июльской монархии включала в себя стремление к ликвидации международной изоляции Франции путем разрушения Венской системы. По мнению исследователя, после революции 1830 г. сторонники Сопротивления полагали, что Франция могла выполнить свою основную задачу – значительно усилить свои позиции в Европе, только при условии развала всей Венской системы[450].
Действительно, широкие круги французского общества, жившие в плену «наполеоновской легенды», видели в Венских договорах главное зло для Франции. В правящих кругах Франции эту идею отстаивали либералы левого направления, представленные группой Движения (Ж. Лаффит, О. Барро, М.-Ж. Лафайет, Ф. Моген и другие). Однако только первые кабинеты Июльской монархии носили коалиционный характер, включая левых и правых либералов. В первом кабинете Июльской монархии семь министров являлись сторонниками политики Сопротивления, четыре – сторонниками политики Движения. Командующим Национальной гвардией стал генерал Лафайет, О. Барро был назначен префектом округа Сены. Однако такое правительство являлось очень нестабильным в силу противоречий по вопросу о путях дальнейшего развития Франции, существовавших между министрами. С созданием министерства Казимира Перье (министерство 13 марта 1831 г.) важнейшие министерские посты занимали сторонники политики Сопротивления. Министры, солидаризируясь с королем Луи Филиппом, выступали за проведение умеренного внешнеполитического курса в рамках сложившейся системы международных отношений, регламентированной решениями Венского конгресса. «Пока здание Венского конгресса стоит на ногах, – говорил Л.-В. де Брой, мы должны будем его уважать»[451].
Чем была обусловлена такая политическая линия, столь непопулярная в глазах большинства французов, усматривавших в деятельности сторонников короля Луи Филиппа отступление от принципов 1830 г. и пренебрежение национальными интересами Франции? Рассмотрим эти важные вопросы.
Июльская революция 1830 г., смена династии и провозглашение герцога Орлеанского «королем французов», который воспринимался консервативными дворами не иначе как «король баррикад», «выскочка», резко осложнили международное положение Франции, вновь появилась угроза ее международной изоляции и даже организации вооруженной интервенции против нового политического режима, рожденного революцией, к чему на первых порах склонялся император Николай I. Для легитимных монархов Европы революция 1830 г. во Франции означала возрождение революционной угрозы. Они опасались возможной военной экспансии со стороны революционной Франции.
Вот как сформулировал позицию европейских монархов французский политический деятель тех лет, сторонник политики короля Луи Филиппа, Ж.-Б. Капефиг: «Делайте во Франции все то, что на вас налагают ваши интересы и ваши прихоти; рано или поздно опыт докажет вам, что нет безопасности без порядка, а власти без сильного правительства. Концентрируйте сферу своих экспериментов в собственных границах; всякая попытка перенести их на внешнюю арену будет предотвращена. Повсюду, где на нашей территории вспыхнет революция, мы подавим ее нашими армиями. Если вы вмешаетесь, это будет означать войну; войну не только с одной из нас, но и со всей континентальной Европой, поскольку речь идет об общем благе монархов»[452].
В этих условиях французская дипломатия в своих действиях должна была исходить из утверждения о том, что Франция является страной со стабильной внутриполитической системой, что она не вынашивает экспансионистских планов, а является полноправным партнером европейских держав, заинтересованным в сохранении европейского равновесия сил и в предотвращении возможности новых социальных потрясений в Европе. Король Луи Филипп так говорил по этому поводу: «Франция оставила истории достаточно памятников своей военной славы, чтобы добавить к этим трофеям трофей не менее славный – быть гарантом мира во всем мире и гарантом спокойствия человечества»[453].
В течение сентября – октября 1830 г. король Луи Филипп и возглавляемый им политический режим были признаны всеми государями Европы, за исключением португальского короля дона Мигеля, которого Франция со своей стороны не признавала законным монархом, и герцога Моденского, категорически отказавшегося признать власть, порожденную революцией[454]. В целом европейские монархи понимали, что без участия Франции стабильность в Европе была невозможна: изолированная, и, как следствие, нестабильная Франция всегда оставалась бы очагом возмущений, пропаганды, катализатором революционных событий в европейских государствах.
Непременным условием возвращения Франции в «европейский концерт» являлось признание ею существовавшего в Европе статус-кво, а именно системы международных отношений, регламентированной решениями Венского конгресса. Так, например, император Николай I в письмах Луи Филиппу подчеркивал: «В согласии с моими союзниками я удовлетворен принятым Вашим Величеством решением поддерживать отношения мира и дружбы со всеми европейскими государствами. Пока они будут основаны на существующих договорах и на твердом убеждении уважать права и обязательства, как и территориальное состояние, Европа получит гарантию мира, так необходимого для спокойствия самой Франции»[455].
Однако в самой стране в рамках орлеанизма началась острая политическая борьба между сторонниками правого, умеренного либерализма (так называемая группа Сопротивления) и приверженцами левого либерализма (так называемая группа Движения), предложившими две программы решения внешнеполитических проблем. Именно по вопросам внешней политики развернулась острая политическая борьба, именно внешнеполитические проблемы вызывали наибольшую полемику на страницах печати и в парламенте. По словам современника событий Луи Блана, в эти годы «Франция жила больше жизнью других наций, чем своей собственной. События, будоражившие тогда Польшу, Португалию, Бельгию занимали умы в манере почти исключительной…»[456].
Если сторонники политики Движения полагали, что необходимо углублять и расширять революционные преобразования, содействовать развитию революционного движения за пределами Франции и рассматривали события 1830 г. как начало коренных преобразований в Европе, требуя продвижения Франции к Рейну, присоединения Бельгии к Франции, то лидеры политики Сопротивления (Ф. Гизо, Л.-В. де Брой, К. Перье) считали, что с победой Июльской революции и установлением власти Луи Филиппа Орлеанского революция является оконченной, и все усилия должны быть направлены не на дальнейшее совершенствование политических институтов, а на их стабилизацию, на упрочение уже достигнутого. Они исходили из осознания того факта, что Франция будет допущена в концерт европейских государств только при условии признания сложившейся системы международных отношений, не требуя пересмотра Венской системы.
В то же время разногласия внутри блока орлеанистов и между ними и их политическими оппонентами не являлись антагонистичными. Это уже не была борьба между Старым порядком и новой, постреволюционной Францией, как в годы Реставрации: и сторонники Сопротивления, и сторонники Движения поддерживали монархию Луи Филиппа и осуждали нарушение конституционной Хартии Карлом X. Это была борьба за поиск государственных институтов, адекватных потребностям модернизирующегося французского общества, борьба, прежде всего, по тактическим, а не стратегическим вопросам, когда основополагающие принципы нового политического режима сомнению не подвергались.
Одилон Барро, талантливый адвокат, сторонник политики Движения, в 1840-е перешедший в левый фланг Сопротивления, возглавив группу «династическая левая», писал по этому поводу в своих «Мемуарах»: «Разница между королем и нами в вопросах внешней политики не заключалась в различных принципах, но только в степени твердости в их применении или в степени веры в силу нашей революции»