То, что он хочет подвести итог своей жизни, не вызывает сомнения, даже если он плутует, скрывая то, что ему не нравится, и не признает ответственности за собственное банкротство.
На этот раз речь идет о завещании, а не просто о серии даров. То, что невозможно объединить, он отбрасывает: несколько юношеских сочинений, несколько стихов по случаю, как, например, поэма, посвященная Марии Орлеанской, или прошение, обращенное к герцогу Бурбонскому, несколько поэтических вещиц, таких, как баллада пословиц.
Калят железо добела.
Пока горячее — куется;
Пока в чести — звучит хвала,
Впадешь в немилость — брань польется;
Пока ты нужен — все дается,
Не нужен станешь — ничего!
Недаром издавна ведется:
Гусей коптят на Рождество[283].
Точно так же Вийон не вводит в «Большое завещание» пародию на излишний педантизм, которую он написал, будучи молодым, и где иронизировал над недомыслием всезнаек.
Я знаю летопись далеких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю — богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю — нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю все, но только не себя[284].
Не считая примерно десятка вещей, поэт берет все, что сохранил из своих работ, и, не имея намерения демонстрировать в антологии разносторонность своего таланта, он объединяет их в нечто цельное, что можно назвать судьбой Франсуа Вийона. Поскольку у нас есть «Малое завещание» 1456 года, мы знаем, что он делал из воображаемой последней воли завещателя, которому нечего завешать. Что мы узнали бы из первоначального текста других поэм, включенных в «Большое завещание» в разное время? Мы знаем их такими, какими они попали в последнее произведение, и не можем сказать, перерабатывал ли их Вийон, как переработал тему завещаний.
Читая окончательный вариант «Большого завещания», мы найдем баллады, изданные в 1533 году Клеманом Маро, которые по большей части запомнятся своим рефреном. Посвятив свое перо вдохновению творчества или любовным разочарованиям, поэт в них более раскован, чем в риторических упражнениях, коими являются восьмистишия завещаний с двойным или тройным смыслом. Когда он обращается к традиционной лирике и народной морали или когда наполняет своим вдохновением уже устоявшиеся поэтические формы, использованные Аленом Шартье, Эсташем Дешаном или Карлом Орлеанским и Рютбёфом, Франсуа Вийону удается передать весь блеск своего гения. Вспомните только…
«Баллада о дамах былых времен» появляется первой после наводящего тоску описания смерти.
Скажи, в каких краях они,
Таис, Алкида, — утешенье
Мужей, блиставших в оны дни?
Где Флора, Рима украшенье?..
Но где снега былых времен?[285]
За этим тотчас следует «Баллада о сеньорах былых времен».
Затем идет «Баллада на старофранцузском».
На фоне размышлений о времени и жизни появляются «Жалобы Прекрасной Оружейницы» — вещь исключительная, не заимствующая свою форму ни у какого определенного типа стихов и не дающая возможности скандировать рефрен.
Сгорели вмиг дрова сухие,
И всех нас годы подвели![288]
А вот «Баллада-завет Прекрасной Оружейницы гулящим девкам» — образец эмоционального обращения, в котором прошлое высвечивает печальное настоящее, показывая преемственность поколений.
И подводит всему итог «Двойная баллада о любви».
Кончается остроумное завещание, за ним следуют «дары». Своей матери Вийон оставляет «Балладу-молитву Богоматери», на самом деле являющуюся молитвой самого Вийона.
Еще один подарок, с которым все непросто: и то, как он появился, и то, ради чего написан, — «Баллада подружке Вийона».
Ненавистному сопернику Вийон посвящает поэму, которую Маро назовет рондо:
Смерть, зову твою я кару…
В память о Жане Котаре написана великолепная «Баллада за упокой души мэтра Жана Котара», где восхваляется дружба пьянчуг.
Отец наш Ной, ты дал нам вина,
Ты, Лот, умел неплохо пить…
Я вас троих хочу молить
За душу доброго Котара[293].
«Баллада о Робере д’Эстутвиле» — песнь любви и верности.
Занялся день, и кречет бьет крылом
В предчувствии утехи благородной…
Вот почему должны мы быть вдвоем[294].
Вийон подводит итоги. Прежде всего следует обратить внимание на исполненную ярости «Балладу о том, как варить языки клеветников».
В горячем соусе с приправой мышьяка,
В помоях сальных с падалью червивой…
Да сварят языки клеветников![295]
Следом идет ироничная «Баллада-спор с Франком Гонтьо, где легкими мазками изложена философия наслаждения.
Толстяк монах, обедом разморенный,
Разлегся на ковре перед огнем…
Живется сладко лишь среди достатка[296].
Следующее завещание — всего лишь предлог, чтобы напасать о парижанках в «Балладе о парижанках».
Идет молва на всех углах
О языках венецианок…
Но что вся слава итальянок!
Язык Парижа всех острей[297].
Наконец, автора увлекает тема «бедняги Вийона». Он поет о печальном финале своей любовной эпопеи в «Балладе о Толстухе Марго».
Толстуху люблю, ей служу от души,
Хоть вовсе не глуп и собой не урод…
В борделе, где стол наш и дом[298].
Засим следует поэма неопределенной формы, которую Маро назвал «Урок Вийона».
Красавцы, не теряйте самой
Прекрасной розы с ваших шляп![299]
И этот «урок» заставит появиться на свет «Балладу добрых советов ведущим дурную жизнь» — наставления, где ясно высказаны пожелания всех баллад, написанных на жаргоне.
В какую б дудку ты ни дул,
Будь ты монах или игрок…
Где все, что накопить ты смог?
Все, все у девок и в тавернах![300]
Конец истории известен. Вийон смягчает его «Пастушкой», написанной в стиле классической любовной шутки, перегруженной аллегориями куртуазной любви — Карл Орлеанский от такой бы не отказался, — которая приобретает другой смысл, ибо поэт вышел из мёнской тюрьмы и ему не до интрижек.
Включение в сборник стихов, иногда стародавних, — возможность лишний раз отказаться от завещательного вымысла. Нотариус тут ни при чем, простому человеку возвращают его права: на любовь и дружбу, на ярость и месть. В этом подведении итогов вновь обретают жизнь стихи молодости и в то же время снова занимают свое место утерянная любовь и дружеские кабацкие связи. Имя любимой женщины обозначается в акростихе для того, кто умеет читать по вертикали: тут есть стихи, каждый из которых можно расшифровать во всех направлениях и во всех смыслах. Так, Франсуа перепутывает свое имя с именем Марты в стихах «Баллада подружке Вийона»; точно так же подписывает «Балладу о Толстухе Марго».