В этой цепочке баллад во всех звеньях — слова дружбы. Такое слово нашлось для доброго малого, завсегдатая таверны Жана Котара, и написано оно, вероятно, на другой день после попойки. То же самое и с прево Робером д’Эстутвилем, который был снисходителен к бродяге Вийону, барахтавшемуся в волнах немилости.
Точно так же, как и прежде, Вийон играет в очевидность нового и старого. Ключ к этой игре — в «Большом завещании», в восьмистишии ХЫУ, где проглядывает тоска человека, измотанного жизнью, которого избегают и грубо одергивают.
Когда он говорит, ему велят молчать.
Когда в 1461 году измотанный жизнью Вийон возвращается в Париж, находит ли он там прежний прием? В «Большом завещании» он заявляет о своей готовности превзойти самого себя. Он подхватывает тему комических завещаний, которые не соотносятся с размышлениями о жизни, но могли бы стать демонстрацией ее многообразия. «Бедняга Вийон» показывает, что сейчас способен глубже и серьезнее рассуждать на ту же тему, чем полный сил наивный сочинитель, в 1456 году создавший «Малое завещание».
Однако вымысел по-прежнему в чести. Разочарование в любви и обманутая дружба находят свое выражение в таких дарах, которые сводят на нет великодушие «Малого завещания». Ничуть не наслаждаясь ею, Вийон берет на себя роль того старика, который наказывает своих близких, вычеркивая их имена из своего завещания.
Это происходит и с богатым писцом Пьером из Сент-Амана, которому были завещаны некогда «Белая лошадь» с «Мулом», или, иначе говоря, жеребец-импотент и стерильная кобыла (в оригинале мул здесь женского рода). «Большое завещание» более определенно, чем «Малое», — ярость поэта растет. Вийон пересматривает свои дары, говоря более определенно о Жаннетте Кошро, жене могущественного чиновника. Это из-за нее поэт превратился в «каймана», бродягу. Не говоря уж о том, что она ввергла его в отчаянье. О чем тут речь: о деньгах, о любви? Как знать…
Вийон изощряется в своей игре. Он использует подмену. Когда-то он завещал Итье Маршану «стальной кинжал» — шпагу, конечно, но также, на жаргоне добрых парижан, мужской член и еще фекалии. Короче, непристойный дар для счастливого соперника… Теперь поэт возвращается к завещанному. «Кинжал» предназначается адвокату Шаррьо, несчастному герою недавнего происшествия — неожиданной смерти сына, — но также товарищу по лицею, ставшему модным адвокатом. Возможно, Шаррьо отказался помочь старому товарищу, впавшему в нищету. А возможно, стал вероломным соперником влюбленного Вийона, более удачливым, чем его друг. Что касается Маршана, он удовольствуется «De proftindis»[302] в память о своей возлюбленной.
Итье Маршану подарил
Я в дни былые свой кинжал;
Теперь стихи я сочинил,
Чтоб он мотив к ним подобрал,
О той, кого Итье знавал,
Сей De profundis без имен:
Я называть ее не стал,
Чтобы меня не проклял он[303].
«De profundis» — это только для отвода глаз. Вийон оставляет новому любовнику своей прежней подруги Катрин де Воссель — если речь идет о ней — рондо «О смерть, как на душе темно!», сочиненное им, Вийоном, ради прекрасных глаз другой своей подруги. Катрин живехонька, а та, кого любил Вийон, мертва. Но можно полагать, что с его смертью — или отъездом (не будем забывать двойственный смысл слова «смерть») — следующему любовнику не хватит таланта, чтобы воздать должное даме сердца. Вийон завещает Итье Маршану навсегда лишиться силы в любви. Эта пощечина, полученная глупцом Маршаном, задевает Катрин, которая предпочла его другому.
Но Вийон все же щадит даму, оскорбляя ее нового любовника. Лишив его «кинжала», который мог бы быть ему полезен, Вийон умалчивает о «ножнах». Нетрудно догадаться, что это такое…
Затем, получит пусть, вдвоем
С Итье Маршаном, мой кинжал
Наш адвокат Шаррьо Гийом,
А сверх того один реал
Ему за труд я завещал;
И пусть еще получит, коль не
Доволен тем, что мало дал,
Звон тамплиерской колокольни[304].
Шаррьо так просто не отделается от сих даров. К «кинжалу», отданному на службу тому, кто в нем нуждается, поэт добавляет реал, золотую монету. Ее подняли с пола храма или украли на большой дороге. У читателя не остается никакого сомнения насчет дополнительных «даров»: «чтобы кошелек раздуло». Так что Катрин или кто-нибудь еще может перейти из рук Итье Маршана в руки Гийома Шаррьо.
По мере того как шутка превращается в откровенную атаку, Вийон делает ее все более язвительной, отказываясь от простой игры слов наподобие той, что велась в «Малом завещании», когда он обыгрывал название лавок и возникавшие в связи с этим образы. Теперь он заменяет имена партнеров в этих гротесковых дарах именами животных, что изображены на вывесках таверн. «Мул» становится «Клячей». «Белый конь» превращается в «Красного осла», супруга меняет таким образом «ленивого» мужа на распутного любовника.
Не является ли это плутовство пересмотром подношений? Нисколько. Просто Вийон переходит от иронии «Малого завещания» к оскорбительным выпадам, которые понятны только проницательным друзьям, разбирающимся в языке «Большого завещания» и знающим факты, о которых говорится в стихах. Знатоки легко разгадают, что поэт ведет речь о муже-рогоносце и распутной жене.
Затем, подарок всех щедрей,
К чете Аман любовь храня,
Им оставляю, чтоб детей
Они плодили и, меня
Напрасно больше не кляня,
Утешились любовным пылом:
Ей дам не «Зебру», а коня,
Ему — не «Мула», а кобылу[305].
Постепенно продвигаясь вперед, поэт, который становится все более красноречивым, поистине дает образцы словесной эквилибристики. Тем хуже для читателя, если он этого не замечает. Так, наполняется значимостью завещание сутенеру сержанту Перренэ Маршану. В «Малом завещании» просто употребляется имя человека, данное ему при рождении. Рифма бедная, поэт не мудрствует.
Затем… но что мне дать Маршану?
Ему ла Барр слывет отцом,
Да, видно, согрешил он спьяну:
Маршан, увы, не стал купцом![306]
«Большое завещание» усиливает оскорбление и усложняет чтение.
Пернэ Маршан, ла Барра чадо,
Кто всех знатнее и честней,
Получит от меня награду:
В герб — пару шулерских костей
И карты с крапом всех мастей.
Но если, где-нибудь играя,
В штаны навалит рыцарь сей,
Чумою труса покараю![307]
Среди тех, кому завещают, есть новые лица, но есть и друзья, которым Вийон не завещает ничего, и это часто гораздо хуже. У семьи Пердье печальное преимущество: они относятся и к тем, и к другим. В точной бухгалтерии долгов и претензий поэта в 1456 году для них еще счет не открыт. Сыновья менялы с Большого моста, ставшего одним из именитых парижских финансистов, конечно, современники мэтра Франсуа, но совершенно ясно, что пути их не пересекаются. Ни Жан, который добьется благородного сана, ни Франсуа, который так и останется торговцем, не пытались получить образование. И однако в 1461 году в «Большом завещании» промелькнули две посвященные им строфы, которые послужили зачином для небывалой силы баллады.
Пердье — люди богатые. Франсуа чем только не торгует, от рыбы для простых горожан до соли для королевских амбаров. Было бы преувеличением говорить об огромном состоянии Пердье, но они, без сомнения, занимают видное положение в деловом мире. Шлепок, который они поначалу получают от поэта, не случаен: они отказались ему помочь. В чем именно — мы не знаем.
Точно так же мы не знаем, почему болтовня Франсуа Пердье чуть было не привела поэта на костер. Что он сделал? Вернее, что сказал? Костром наказывали еретиков…
Пережитое потрясение вызвало поток слов, ярость взяла верх над разумом. Видя себя уже поджаренным, Вийон взывает к авторитету Тайевана, повара Карла VI, чья «Мясная кулинария» является одной из первых наших кулинарных книг.
В конечном счете неосторожность или недоброжелательство Франсуа Пердье, которого поэт называет кумом, дали нам возможность увидеть любопытный рецепт, «ресипт», который явно не в компетенции Тайевана. Вийон обязан этим рецептом злому повару из «Хвостов Макэра», сатиры XIV века.
Затем, ни Франсуа, ни Жану
Пердье, хоть с ними и знаком,
Я ничего дарить не стану,
На гроб земли не брошу ком!
Их злобным, лживым языком
Перед епископом из Буржа
Я выстанлен был дураком —
Нет в мире униженья хуже!
Я книги Тайлевана взял,
Искусство поваров постиг,
С усердием рецепт искал,
Как мне сварить такой язык.
Но только маг Макэр, кто вмиг
Хоть черта превратит в жаркое,
Мне вычитал из черных книг
И средство передал такое…[308]
Эти стихи толковали вкривь и вкось. Какое преступление чуть было не привело поэта на костер? Каково участие в этом деле Пердье? Почему речь идет о Бурже? Но явно эта история и привела к тому, что в результате явилась на свет «Баллада о том, как варить языки клеветников».