Когда он захотел покинуть этот мир…
Что тут сказать? Добровольно ли он уходит? Испытывает ли горечь? Мученик любви смеется над всем и вся. И завершает завещание двумя балладами, обязанными своим появлением глубокой нищете, в которых по-прежнему ничего нельзя понимать буквально. Одна — тоска по миру, который будет после него. Маро назвал ее «Балладой, в которой Вийон просит у всех прощения» и где звучит один и тот же рефрен.
Другая завершает и словно запечатывает завещание печатью. Вийон объявляет законной свою последнюю волю и скрепляет ее клятвой. Но на чем же он клянется!
Вот и готово завещанье,
Что написал бедняк Вийон.
Теперь сходитесь для прощанья,
Для самых пышных похорон
Под громкий колокольный звон, —
Он умер, от любви страдая!
В том гульфиком поклялся он,
Юдоль земную покидая[318].
Осталось лишь умереть. Но клятва утверждает в обратном: умирать Вийон вовсе не желает.
Глава XXЯ ОТВЕРГАЮ ЛЮБОВЬ…
Вийон сам определил границы мира, где ему не отказано в нежности и где он в своих несчастьях находит некоторое утешение.
Речь идет о поэме, до такой степени сложной во всех отношениях, что Клеману Маро было угодно назвать ее «Баллада, в которой Вийон просит у всех прощения». В этой балладе, если вернуться к положениям «Большого завещания», обличающего общество, поэт, изображая умирающего, в последний раз взывает к всеобщему состраданию.
Кому предназначается этот крик отчаянья? Кого ищет его отчаянный взгляд? Тех, кто сбросил его со счетов? Тех, кто не понял при жизни? Тех, кто его презирал? Тех, кто отказывал ему в любви? Как бы то ни было, благодаря интонации, внезапно меняющейся с третьей строфы, и энергии, с которой он говорит о своих палачах, вопреки многочисленным угрозам, изреченным в конце баллады, Вийон смешивает в причудливом карнавале лицемеров, монашествующих братьев, молодых щеголей, щелкающих каблуками на новый манер, прохаживаясь по парижской мостовой, хорошеньких девушек, затянутых в узкие платья, и легкомысленных служанок, выставляющих напоказ свои груди, чтобы получить чаевые. Крик боли, которым заканчивается «Большое завещание», — свидетельство упадка духа. Милосердие, о котором молит поэт, является в образе радостей, пережитых когда-то; он настрадался и от равнодушия, и от вражды.
Прошу монахов и бродяг,
Бездомных нищих, и попов,
И ротозеев, и гуляк,
Служанок, слуг из кабаков,
Разряженных девиц и вдов,
Хлыщей, готовых голосить
От слишком узких башмаков,
Я всех прошу меня простить.
Шлюх, для прельщения зевак
Открывших груди до сосков,
Воров, героев ссор и драк,
Фигляров, пьяных простаков,
Шутейных дур и дураков, —
Чтоб никого не позабыть! —
И молодых, и стариков, —
Я всех прошу меня простить.
А вас, предателей, собак.
За холод стен и груз оков,
За хлеб с водой и вечный мрак,
За ночи горькие без снов
Дерьмом попотчевать готов,
Да не могу штаны спустить!
А потому, не тратя слов,
Я всех прошу меня простить.
Но чтоб отделать этих псов,
Я умоляю не шалить
Ни кулаков, ни каблуков!
И всех прошу меня простить[319].
Выдуманное завещание, на истинности которого столь настаивает Вийон, хорошо знакомый с судейским языком, свидетельствует: в свой последний миг умирающий просит прощения у всех, с кем имел дело. Баллада эта — перечисление ссор магистра Франсуа Вийона.
Есть люди, у которых он хотел бы попросить прощения — ведь в это мгновение он нуждается в сочувствии. Но есть другие, от кого ему вовсе ничего не нужно. Вийон то тих, как ягненок, то встает на дыбы.
Но у него были не только девки с постоялых дворов, позволяющие ласкать себя, не только жадные до денег шлюхи Толстуха Марго и Марион л’Идоль; Вийон познал истинную любовь. Он бредил ею. Ради нее он рисковал жизнью. Получив отставку, мэтр Франсуа никому не давал прикасаться к своей ране.
Катрин де Воссель остается тайной для историков, и слава Богу. Мы знаем только имя той, которая, несомненно, была главной любовью Франсуа Вийона и которая отвечала на его любовь лишь шуточками, публичными оскорблениями и побоями. Еще известно, что семья Воссель проживала вблизи Наваррского коллежа, недалеко от Сен-Бенуа-ле-Бетурне. Хотя в стихах ее полное имя появляется лишь как повод для упреков.
Меня ж трепали, как кудель,
Зад превратили мне в котлету!
Ах, Катерина де Воссель
Со мной сыграла шутку эту[320].
!кагрин велела его «трепать, как кудель», при этом поэт жалуется, что ему «зад превратили в котлету». Та ли это Катрин, о которой речь шла уже в «Малом завещании» 1456 года? Возлюбленная юного поэта неизвестна, но упреки, адресованные ей тогда, те же, что и в «Завещании» 1461 года. Она его завлекла. Она бросала на него нежные взгляды… Она всех водит за нос… И совершает неблаговидный поступок в то время, когда поэт полагает, что она принадлежит ему. «Вероломная и жестокая», она сама рвет любовную связь, соединявшую их.
Лицом к лицу с Селименой Альцест-Вийон ведет себя так, как только и возможно в подобном случае: он делает вид, что ему все нипочем. Он скоморошествует. Он ищет прибежища в бессмыслице, которая будет дорого ему стоить: «Из-за нее умирают здоровые члены». Он смеется над собой: в высоком тоне куртуазной, условной поэзии, которая еще царит в аристократическом обществе, он завещает возлюбленной свое сердце — в оправе.
Затем, тебе, подруге милой.
Из-за которой вдаль бегу,
Кто радости меня лишила
И мысли спутала в мозгу,
Оставлю сердце. Не могу
Столь тяжкий груз в груди нести!
Оно погибло, я не лгу, —
За это Бог ее прости![321]
С полной очевидностью Вийон являет совершенное безразличие в ответ на безразличие дамы, которое превращается в вызов в силу того, что другие женские образы наделены одной и той же добродетелью. И он отправляется искать новых приключений. Пожав плечами, он сообщает, что идет «возделывать другие поля».
Пятью годами позже Вийон вернется в Париж. Катрин по-прежнему будет холодна к этому поклоннику, в котором, должно быть, она видела лишь продрогшего и изрядно потрепанного бродягу. Но поэту приятнее думать, что его отвергли, потому что место занято.
Он попытался забыть свою парижскую любовь. В его жизнь вошла Марта — Марта, чье имя появляется в акростихе так же, как имя Франсуа в конце «Баллады подружке Вийона». Марта сослужит ему в Блуа добрую службу, представив Карлу Орлеанскому, доброму сеньору, принцу влюбленных.
Он написал это имя, потому что знал одну Марту и потому что, возможно, в это время она отвечала на его чувства. Но баллада — не что иное, как упражнение на заданную тему, весьма традиционную: речь идет об отвергнутой любви, «Баллада подружке» прекрасно соответствует риторическому контексту куртуазной любви, где сталкиваются пороки и добродетели, скрываясь за условными аллегориями и клише, заимствованными у рыцарской этики, которая лежит в основе куртуазности. Бегство и бесчестие в словаре куртуазной любви — то же самое, что вероломная прелесть и вводящая в заблуждение фальшивая красота. И в этих поединках умирают, не нанеся ни одного удара.
Ни Марта, ни Франсуа не являются персонажами баллады. Имена здесь — ради посвящения, а истинные персонажи — герои «Романа о Розе», слегка переименованные: Гордость, Лицемерие, Безжалостный взгляд… Вийон не открывает своего сердца, так же как его не открыли два столетия назад Гийом де Лоррис или Жан де Мён в 21 780 стихах «Романа». «Роман о Розе» был антологией чувства, свойственного человеческому обществу; «Баллада подружке Вийона» — лишь свидетельство мастерства изголодавшегося клирика, который старается отличиться, дабы ублажить мецената.
То ли бесплатное развлечение — что маловероятно, — то ли возможность быть принятым при дворе, «Баллада подружке Вийона» явно послужила трем целям. Для принца это было напоминание о Вийоне и, быть может, в пользу Вийона. Марте она напомнила о Франсуа. Помещенная позже в «Большом завещании» после грубых слов, обращенных отвергнутым любовником к Катрин де Воссель, баллада явилась своеобразным средством отмщения.
Фальшивая душа — гнилой товар,
Румяна лгут, обманывая взор,
Амур нанес мне гибельный удар,
Неугасим страдания костер.
Сомнения язвят острее шпор!
Ужель в тоске покину этот мир?
Алмазный взгляд смягчит ли мой укор?
Не погуби, спаси того, кто сир!
Мне б сразу погасить в душе пожар,
А я страдал напрасно до сих пор,
Рыдал, любви вымаливая дар…
Теперь же что? Изгнания позор?