В заключение же, переходя к делу, поэт просит: ему нужно три дня для устройства своих дел. Он хотел бы попрощаться. Кроме того, ему необходимо раздобыть денег, а их, конечно, ни в тюрьме, ни у менялы ему не достать. Пусть же поэту скажут «да». Как на прошениях к папе, где «да» заменяет слово fiat: «да будет так».
Принц, если б мне три дня отсрочки дали,
Чтоб мне свои в путь дальний подсобрали
Харчей, деньжишек для дорожной справы,
Я б вспоминал в изгнанье без печали
Суд милостивый, и святой, и правый[342].
Поэт в ударе. Возвращенный к жизни, он вдохновенно пишет стихи. Тюремный привратник, быть может, смеялся, когда осужденный взывал к судьям Шатле. Как бы то ни было, когда Вийона освободили из-под стражи, он подарил тюремному сторожу Этьену Гарнье новую балладу, в которой звучали одновременно и радость жизни, и раздумье о простых, всем понятных вещах, и некоторое тщеславие истца, обязанного своим освобождением собственной находчивости.
Ты что, Гарнье, глядишь так хмуро?
Я прав был, написав прошенье?
Ведь даже зверь, спасая шкуру,
Из сети рвется в исступленьи![343]
История, конечно, пристрастна, но не время вступать в полемику — «бедняге Вийону» надоела роль жертвы. Он выиграл. И этого достаточно. Хотя он сам и говорит: «Мне удалось уйти, схитрив».
Однако ему не до хитростей, когда речь идет о его более чем скромных способностях сутяги или записной храбрости. Он говорит об этом просто и естественно, ведь ему нечего терять.
Ты думал, раз ношу тонзуру,
Я сдамся без сопротивленья
И голову склоню понуро?
Увы, утратил я смиренье!
Когда судебное решенье
Писец прочел, сломав печать:
«Повесить, мол, без промедленья», —
Скажи-ка, мог ли я смолчать?[344]
Это последние стихи Вийона, дата которых точно известна. Несомненно, что после этого он брался за перо, чтобы выразить свое недовольство обществом, что видно из «Большого завещания». «Бедняга» Вийон не лишает себя удовольствия посетовать на свою физическую и моральную ущербность… Несправедливость вызывает у него бурное негодование. Возможно, первая треть «Завещания» написана именно в то время, когда поэт сводил счеты с обществом, прежде чем исчезнуть из виду. Протяжный вопль ярости в адрес епископа, негодование и горькая жалоба на Женщину и Любовь, болезненный страх перед уходящим временем и неумолимой старостью — все это являлось его мысленному взору в те ночи, когда он ожидал встречи с виселицей.
Но «Завещание» отмечено также надеждой. Искренний всегда, когда дает другому советы соблюдать осторожность — начиная от баллад на жаргоне до «Баллады добрых советов ведущим дурную жизнь», — поэт искренен и в приговоре самому себе. Ведь не случайно он восемнадцать раз упоминает Господа Бога и два раза Христа в тех трех сотнях стихов, которые предшествуют «Балладе о дамах былых времен». Даже если не считать общепринятых выражений, таких, как «Бог его знает» или «слава Богу», все равно, в этот новый час жизни Вийона, когда он придает окончательную форму оставляемому посланию, он более, чем всегда, думает о Боге.
Вийон арестован 5 января 1463 года. «Баллада-восхваление Парижского суда», видимо, должна быть датирована тем же числом. «Баллада-обращение к тюремному сторожу Гарнье» написана ненамного позже. Самое позднее 8 января Вийон покинул Париж.
На этом заканчивается история его жизни.
Поэт столько говорил о смерти, что, очевидно, не случайно не оставил историкам никакой возможности возвестить, как и где в конце концов ему довелось с ней повстречаться.