Чтец в «Плон» и журналист «Пари-Матч» Мишель Деон[29] инстинктивно чувствует в восемнадцатилетней девушке зерно таланта. Секретарь худсовета Мишель Брутта, плененная романом с первой страницы, передает ему рукопись. В конце недели он возвращает рукопись Шарлю Оренго, советуя принять ее безоговорочно. На этот раз Административный совет «Плон» было не обязательно об этом уведомлять, поскольку, если бы эти господа принялись судить да рядить, проказница рисковала ускользнуть у них прямо из-под носа. Но Шарль Оренго тем не менее выждал три недели. В нетерпении узнать его мнение, Франсуаза наконец переступает порог издательства. Литературная дирекция «Плон» решает опубликовать рукопись с условием, что автор внесет в нее изменения. «Он просил переписать целые страницы — я категорически отказалась исправлять или выкидывать что бы то ни было», — вспоминает она.
Так Мишель Деон невольно упустит писательницу, которая побьет все рекорды продаж. Чуть позже они встретятся и между ними возникнет нежное дружеское чувство. Убежденный в таланте дебютантки, он предложил главному редактору «Пари-Матч» написать о ней статью.
И получил отказ под предлогом того, что Франсуаза Саган неизвестна. Несколько месяцев спустя еженедельник отправляет его в Оссегор в качестве корреспондента. Между тем «Здравствуй, грусть!» завоевывает Премию критиков и роман собираются экранизировать.
«Во время путешествия по Франции, — вспоминает сегодня Мишель Деон из Французской академии, — я встретился с Франсуазой Саган на вилле, которую снял ее отец, около площадки для гольфа. Вероника читала вслух «Литейщика» Жоржа Огне. Атмосфера была не слишком веселая. Мы выпили вместе. Франсуаза показала мне свои стихотворения, одно из которых потом было напечатано в “Матч” с моей неподписанной статьей».
Роман «Здравствуй, грусть!» появился без предварительной шумихи, но поскольку патрон был убежден, что книгу отметят, в издательстве все были расположены к автору. Никто не сомневался, что книга будет продаваться.
«Мы рассчитываем на успех», — говорит один из сотрудников издательства, Жан Декамп, встречая на лестнице Роланда Прета, который работает в коммерческой дирекции. Его брат Жан, также представляющий издательство, уже предупредил его, что книга должна разойтись весьма бойко, несмотря на отсутствие рекламы.
Действительно, через несколько дней после выхода романа в свет стало очевидно, что необходимо переиздание. Рене Жюйар и Пьер Жаве в отпуске, Роланд Прета один принимает решение выпустить еще тираж в три тысячи экземпляров. «Я бы решился на четыре тысячи», — говорит, вернувшись, Жюйар, а Жаве недоволен поспешно принятым решением даже при том, что оно имело положительный результат.
Франсуаза Саган, будто заклиная дурную судьбу после такого замечательного дебюта, обещает Роланду Прета, которому она посвятила «Здравствуй, грусть!»: «Роланду Прета, чьей прилежной ученицей я являюсь», — 1 франк за каждую книгу, проданную после стотысячного экземпляра. В итоге в декабре 1955 года она подписала чек на сто тысяч франков служащему Рене Жюйара, который совершенно не рассчитывал на подобный подарок.
17 марта 1954 года, как только появился ее роман, Франсуаза Саган отправляется за экземпляром «Здравствуй, грусть!» на бульвар Сен-Жермен.
С бьющимся сердцем она спрашивает у продавщицы, есть ли у нее «самая лучшая новинка». Ей предлагают с трогательной готовностью десяток книг, среди которых ее романа нет. Франсуаза набирается смелости и показывает книгу в белой обложке с зеленым прямоугольником, на которой написано: «Здравствуй, грусть!» и внизу буковками поменьше: Франсуаза Саган.
— Мы ее получили вчера, — говорит продавщица. — Честно говоря, я ее вам не рекомендую. Ее написала маленькая бесстыдница. Я ее посмотрела и, право, мадемуазель, там какие-то отвратительные истории.
Франсуаза едва различает ее слова, берет свой экземпляр и уходит. Она заплатила за него триста девяносто франков, нормальную цену за роман в сто восемьдесят восемь страниц, тоненькую рукопись которого в сто шестьдесят машинописных листов Лена Ботрель, заведующая отделом производства издательского дома «Жюйар», доверила своей заместительнице Мадлене Верье со словами: «Посчитайте количество знаков!»
С «этим» Франсуаза Саган заработает сумасшедшие деньги и, оказавшись перед выбором из двух ролей: юной скандалистки или буржуазной писательницы, скорее предпочтет нечто третье. Под одобрительным взглядом продавщицы, убирающей в кассу триста девяносто франков, из которых сорок возвращаются автору, она чувствует себя и юной скандалисткой, и буржуазной писательницей.
Все зависит от того, как на это посмотреть, и Франсуаза, — которую так и не перестанут судить на все лады, — в тот день, в книжной лавке Латинского квартала, поняла, что самое главное — это репутация, пусть даже основанная на недоразумении.
Юго-восточные книжные магазины, особенно в Бордо, Биарицце, Байонне, в Тулузе и Каркассоне, активно пополняют свои прилавки продукцией Жюйара, и теперь, после того как в три недели были проданы полученные два десятка, требуют сотню или даже три сотни экземпляров «Здравствуй, грусть!». Рене Жюйар на этот раз не позволяет застать себя врасплох: третье переиздание — 25 тысяч экземпляров; следующее, накануне отпусков, 50 тысяч, — таким тиражом роман будет переиздаваться в последующие годы.
Книжные магазины Пуатье, Ангулема, Лиона срочно заказывают книгу. Весть о том, что восемнадцатилетняя девушка написала рискованный роман, мгновенно распространяется повсюду.
«Не позволяйте ему приходить к вам. Если его застукает ваша мать…» — говорят о тех, кто в возрасте меньше двадцати лет осмелился заявить о себе. Франсуаза Саган (ничего общего с Леонтин Саган, которая поставила «Девушек в униформе») окрашивает любовь в меланхолические тона и пишет о тоске, в которой пребывает поколение, терпящее кризис нравственности.
Как подчеркивает Франсуа Мориак, «эта романистка совершенно уникальна: она заставляет миновать взглядом хрупкость и обманчивую красоту тел, чтобы сказать, как Боссюэ, о тумане лжи и жалости, который колышется над ними, когда они сливаются в объятии»[30].
Он посвятит ей редакционную статью на первой полосе в «Фигаро»[31] в связи с Премией критиков, а потом окрестит «очаровательным монстром[32] восемнадцати лет» и «озорницей» — мрачновато-едкое[33] красноречие авторитета литературного мира. Статью обсуждают в буржуазных домах, где газета Пьера Бриссона воспринимается как выражающая убеждения состоятельного слоя общества.
Не лишенные колкости размышления академика на первой странице их любимого еженедельника приводят в смятение благонамеренных отцов и матерей, которые после появления романа «Здравствуй, грусть!» ужасаются по поводу того, как можно печатать подобный кошмар. Что говорить, если эта развязная несовершеннолетняя романистка заставляет самого Франсуа Мориака задаться вопросом о состоянии современной нравственности…
В самом деле, сама того не ведая, мадемуазель Франсуаза Куарэ, скромная молодая девушка из семьи потомков промышленников и мелкопоместных дворян, вскоре внесет свой вклад в грядущий переворот в общественном сознании.
Без тени смущения она станет вестницей эмансипации вместе с Брижит Бардо, появившейся надменно-обнаженной на пляже Сен-Тропе в фильме Роже Вадима, и Симоной де Бовуар. Автор книги «Женский пол» так вспоминала
свою неожиданную союзницу: «Франсуаза Саган… обладает милой способностью иногда выходить из своего образа чудного ребенка… я любила ее легкий юмор, ее сдержанность и естественность; расставаясь с ней, я всегда говорила себе, что в следующий раз мы поговорим еще лучше; а потом что-то не получалось, я даже не знаю почему.
Ей нравятся эллипсисы, аллюзии, недосказанности, она не оканчивает фразы, и мне казалось чересчур педантичным заканчивать мои, а разбивать их тоже было как-то странно, и, в конце концов, оказывалось, что сказать мне нечего. Она приводила меня в смущение, как это делают дети, некоторые подростки и все люди, которые говорят иначе, чем я. Я предполагаю, что сама в чем-то стесняла ее»[34].
Говорят, что восхищение обходится без дружбы, что оно самодостаточно. Так можно думать об отношениях Симоны де Бовуар и Франсуазы Саган, чего не скажешь о Сартре, к которому Саган питала интеллектуальную страсть, имевшую источником общую этику и внутреннее благородство, столь редкое в век «безумный, бесчеловечный и коррумпированный»[35].
1954 год, когда Эрнест Хемингуэй[36] получает Нобелевскую литературную премию[37], явился венценосным для Симоны де Бовуар и Франсуазы Саган: роману «Мандарины» была присуждена Гонкуровская премия[38], а «Здравствуй, грусть!» получила Премию критиков.
В понедельник 24 мая жюри, состоящее из Жана Поль-хана, Эмиля Генрио[39], Жоржа Батая[40], Габриэля Марселя[41], Мориса Бланшо[42], Роже Кайуа[43], Марселя Арланда[44], Доминики Ори[45], Мориса Надо, Роберта Кемпа[46], Роберта Кантерса собралось у директора издательства «Дё Рив», чтобы присудить Премию критиков, которую первым получил в 1946 году за «Чуму» Альбер Камю