Эрйылмаз его примеру не последовал.
– Сколько вы его здесь продержите? – спросил я врача.
– Думаю, еще несколько дней.
– Насколько это серьезно? – спросил Йоханн.
– Цирроз печени, печеночная недостаточность, абстинентный синдром, делирий. Мы колем ему успокоительные и обезболивающие, – медленно ответил врач. Сказал про «стабильное состояние», «возможные осложнения» и еще что-то про время, мол, «достаточно времени для размышлений».
Эрйылмаза нашли на террасе виллы в окружении пустых водочных бутылок. Очевидно, он пытался вытравить «жучка» из своих внутренностей.
Эрйылмаза перевели из реанимации в общую палату с пятью другими кроватями, но поправлялся он медленно.
В первые дни рядом с Эрйылмазом лежал только один мальчик с повязками на глазах. (Он набрал петард, оставшихся с прошлого Нового года, засунул их в микроволновку и стал с секундомером в руке ждать, что будет.) Потом в течение недели палата пополнялась – сложный перелом большеберцовой кости у спортсмена-наездника, аппендицит (который оказался раком кишечника) плюс эпизодические амбулаторные неотложности с каменными лицами из армейской учебки. Практически все, что может выйти из строя в человеческом организме, побывало в этой палате.
– Как дела, Эрйылмаз?
– Как в аду. Чертов жокей никому не дает спать, – недовольно пробурчал он. – Нет, в самом деле, я что, здесь для того, чтобы слушать истории о лошадях!
Теперь, когда Эрйылмаз таращился в пустоту или во время партии в нарды у себя на кровати двигал не те шашки, мне часто вспоминались сонные субботние или воскресные дни, бессмысленные разговоры и времяпрепровождение – не такое, как сейчас, и в менее печальных местах, чем здесь.
– Какого черта вы вечно третесь вокруг моей кровати, парни? Вам нужно книжки читать и контрольные писать!
– Пусть вас это не заботит, – пробормотал Йоханн. – Главное, чтобы вы поправились.
Мы с Йоханном стащили в палату все, что имело для Эрйылмаза какое-то значение. Постепенно обстановка вокруг его койки стала в точности как у него дома на Оберматтвег. На металлических столиках лежали несколько книг и альбом с порнооткрытками, который он, чтобы не шокировать медсестер, всегда держал закрытым. В шкафу висели его оранжевые рабочие штаны. Как только он их увидел, непременно захотел надеть. (У Эрйылмаза внезапно появилось множество причуд, которые я списывал на вынужденную трезвость и медикаменты.) Это оказалось дьявольски трудно. Когда мы наконец закончили, в палату ворвалась сестра, с ней случился припадок, и она бушевала до тех пор, пока Эрйылмаз снова не облачился в белую больничную рубашку. Йоханн вызвал работника с острова, и тот доставил пациенту полосатый костюм и бутылку граппы, которую мы вылили в раковину. Я срезал несколько веток бузины, засунул их в бутылку из-под траппы и поставил на столик рядом с порнооткрытками. Только желтый диван остался на своем месте в квартире, несмотря на жгучее желание Эрйылмаза иметь его при себе.
– Ну уж нет, – сказал я. – Его тут и поставить некуда. Может, вы еще захотите, чтобы Йоханн сюда весь Хасанкейф доставил?
– Минарет был что надо… – Он закрыл глаза, будто уносясь мыслями куда-то очень далеко. – Очень красивый минарет.
– Черт возьми, Эрйылмаз, вы же атеист!
– Религия – это дело старух, – произнес он тихо и внезапно посмотрел на меня очень серьезно. – Не позволяй старикам водить тебя за нос! – И затем с той же до странности непривычной настойчивостью в голосе обратился к Йоханну: – Йоханн! Знай, что ты солнечный шар! Выжги это в своем сердце!
(Лично я называл Йоханна жирной задницей, брюханом или толстопузиком. Эрйылмаз называл его Горовицем, Эйнштейном или солнечным шаром. В этом была разница.)
– Из тебя выйдет толк, Йоханн! – развил свою мысль Эрйылмаз. – Только не раскисай, черт тебя побери! Делай больше, чем от тебя требуют! Скажи, о чем тебе нужно всегда помнить?
– Я – творец своей жизни, – глухо ответил Йоханн.
Видно, они уже проходили это раньше. Перед музыкальным залом, наверное.
– Что, что?
– Самый лучший дриблинг не стоит ломаного гроша, если ты бежишь не к тем воротам…
Я попытался представить себе Йоханна на футбольном поле и не удержался от смеха.
– Именно. Потому что жизнь – она вроде экскурсионной поездки, причем водителю нужно время от времени приставлять пистолет к виску.
Яростным взмахом руки Эрйылмаз сбросил со столика альбом с порнооткрытками и опрокинул капельницу. Обессилев, он впал в беспамятство.
На следующий вечер я, как тать, прокрался в палату Эрйылмаза.
Он тяжело дышал.
– Франц! Чем ты должен сейчас заниматься?
– Не курить, хрумкать салат и долбить уроки, как последний зубрила.
– Тебе надо кучу книг прочитать, таких толстых, что стоя поставь и не завалятся, соображаешь?
– Не проблема, метельщик.
– Йоханн!
– Я творец своей…
– Позаботься, чтобы Франц не болтался без дела. Усади его за книги, заставь его бегать по потолку, можешь даже взгреть хорошенько, если понадобится. Франц, твои туфли страшно воняют. Когда я вернусь в «кубик»…
Он внезапно замолчал.
– Все в порядке, метельщик?
– Я этого не вынесу! – крикнул он яростно. – Они решили уморить меня жаждой!
Пегги из букмекерской конторы
На большой перемене в кружении десятиклассников, прислонившись к перилам лестницы, стояла девушка и со скучающим видом смотрела по сторонам, будто кого-то высматривая. Увидев меня, она отделилась от остальных и направилась в мою сторону.
– Привет, Франц! Боже мой, ну ты и бледный!
Моя старая знакомая – пухленькая и обаятельная десятиклассница в облегающих брюках.
– Пегги, малышка.
На самом деле она никакая не Пегги. Я не знал, как ее зовут. Называл, как в голову взбредет, по настроению. В прошлые разы Пегги бывала и Мерилин, и Краут, и Тамтам. Пегги на это не обижалась. Наоборот. Она любила представлять себя в разных ролях. Мечтала стать знаменитой характерной актрисой.
– Ты не заболел?
Я махнул рукой и пригласил ее на чашечку кофе из автомата – в благодарность за ее потрясающе круглое лицо, сумевшее слегка поднять мне настроение, несмотря на жирный слой губной помады, которой хватило бы полакировать корабль.
– Как дела? – спросил я.
– Паршиво. За три круга третий раз попадаю в молоко.
– Ты о чем?
– Мы заключаем пари, кто из вас, двенадцатиклассников, пролетит, а кто будет на коне. – Она самодовольно улыбнулась. – Спорим на ваши оценки.
– Наши оценки? – недоверчиво переспросил я. – И что, на этом можно заработать?
Обычно Пегги разговаривала со мной (и со всеми другими) на свою любимую тему – о Голливуде – и заключала пари, кто из актеров в каком фильме сыграет и какие будут кассовые сборы. Я смотрел только то кино, что показывали по телевизору на первом канале. Один раз я хотел поспоритьс ней на пять франков, что кристальная репутация Майкла Корлеоне в начале «Крестного отца», возможно, дело рук Вито, ведь на последней встрече дон признается, что надеялся увидеть Майкла в сенаторском или губернаторском кресле. Пегги разозлилась и сказала, что на сценаристские заморочки она не спорит. Забрала пять франков и даже не высказала своего мнения.
Пари на оценки – это было что-то новенькое. От Пегги всего можно ожидать.
– Есть у меня одна темная лошадка – по франсу и матике вполне может побить Йоханна Ферри. Но по музыке и биологии толстяка никто не переплюнет – там я ставлю на него. Правда, сейчас он сдает позиции. По музыке ставки три к одному. – Пегги сделала озабоченное лицо.
– Если хочешь совета, я думаю со ставками на Йоханна лучше повременить, – сказал я. – Из-за этого несчастья с завхозом он сейчас сам не свой… – Я откашлялся. – Но ничего, Эрйылмаз поправится.
– Вот и отлично. – Пегги выдержала приличную паузу, потом схватила меня за руку и насмешливо улыбнулась.
– Как у тебя с музыкой, Франц?
– Ты заключила пари?
– На тебя я не ставила, если ты об этом. Просто любопытно. Разобрался уже с нотами?
– Да вообще без проблем, – сказал я.
Пегги все не отпускала мою руку.
– Ладно, тогда скажи, как выглядит пауза в одну восьмую.
– В одну восьмую?
– Да, в одну восьмую.
– Не хочу об этом говорить за кофе. Тоску нагоняет.
Пегги наградила меня своей сладчайшей улыбкой.
– Теперь я знаю, на кого ты похож.
Она назвала какого-то актера и придвинулась ко мне ближе, так что мы оказались с ней живот к животу. Я застыл на месте, будто девчонка, которая, заскочив в туалет, увидела перед собой писсуар.
– Погоди, Пегги, по-моему, это довольно странно…
У меня случилась эрекция, шум в ушах, и я покрылся потом.
Пегги положила ладони мне на бедра. Наверняка есть мужчины, которые о таком мечтают.
– Черт побери, Пегги! Это уж… – я подыскивал слова, – интимность какая-то.
Я почувствовал на лице ее дыхание и раскрашенные губы.
– До сих пор ты вел себя хорошо, Франц. Не хочешь и дальше быть хорошим мальчиком? – томно прозвучал ее голос.
– Знаешь, как говорят у нас дома? – спросил я как можно таинственнее. – Золото – клад, деньги – прах.
Я услышал эту фигню в какой-то радиодискуссии про распродажу золотых резервов и, само собой, запомнил.
Пегги перестала меня лапать и убрала руки.
– Знаешь, Франц, когда-нибудь…
Нас разделила группа десятиклассников. Они окружили Пегги, что-то тараторили и набивали кофейный автомат мелочью (наша маленькая ферма).
Удобный случай, чтобы отнести пластиковый стаканчик к мусорному ведру для пластиковых стаканчиков.
Пегги крикнула мне вслед:
– Когда-нибудь, Франц, найдется девушка, которая будет не прочь заняться с тобой чем-то кроме дурачеств. – Она на меня не злилась, просто подсмеивалась. – Обещай, что не станешь вырываться и постараешься не умереть со страха. Хорошо?
Во дворце султана
«Заставь его бегать по потолку, можешь даже взгреть хорошенько, если понадобится!» Интересно, подобная чуть только с похмелья в голову приходит, или он подцепил это, когда подтягивал болты в кресле у школьного психолога.