рови буквально ненависть, чувствуя себя беззащитной перед нею, отправляется в свою комнату, подпирает голову руками и плачет навзрыд. Спустя годы она посетует на то, что ей приходилось вести такую жизнь, что она чувствовала себя такой покинутой.
Император, разумеется, не может быть с нею целый день, он рано уезжает в Вену и только в шесть часов возвращается к ужину. Елизавета рвётся в Вену вместе с ним, но София охлаждает её пыл: «Императрице неприлично увязываться за мужем». Однажды Елизавете всё же удаётся уговорить Франца Иосифа взять её с собой. Если верить Елизавете, не успела молодая чета вернуться вечером назад, как тут же явилась эрцгерцогиня София и начала осыпать их упрёками, даже бранить. Разумеется, больше такие поездки не повторяются, и Елизавета остаётся в Лаксенбурге, словно в заточении. Молодая императрица совершенно забывает, что всё это не каверзы «злой» женщины, как она называет Софию, а что причиной всему забота о ребёнке, который только-только зарождается у неё под сердцем и, возможно, станет желанным наследником престола.
Императрице совершенно непонятен ход мыслей эрцгерцогини. Во время первого пребывания Елизаветы в Лаксенбурге сразу после свадьбы часть дворцового парка была отгорожена от остального мира и предоставлена в её полное распоряжение. Однажды она замечает, что ограждение снято и теперь гуляющая публика при желании может буквально заглядывать в окна дворца. После этого Елизавета в парке, где каждый разглядывает её именно теперь, когда она в «интересном» положении, больше не показывается. Но лишь только эрцгерцогиня это замечает, она является к Елизавете и буквально тащит на прогулку, объясняя, что она обязана демонстрировать всем желающим своё положение, чтобы народ мог порадоваться предстоящему событию. По словам молодой императрицы, это ей «просто омерзительно». Она в отчаянии, однако насколько хватает сил, скрывает своё настроение от мужа, чтобы не доставлять ему неприятностей, прекрасно зная и то, как сильно он её любит, и то, как он зависит от матери. Елизавета старается по возможности не допустить, чтобы он оказался между двух огней, ведь в сущности, говорит она себе, он тоже «страдает» от диктата Софии, но не решается протестовать.
Эрцгерцогиня даёт сыну советы по всем без исключения вопросам, в том числе и большой политики. Она занимает откровенно антирусскую позицию и в то же время воздерживается от явного союза с западными странами; целиком поддерживает молодого императора в его стремлении быть совершенно независимым от русского царя, который намного старше его. Только впоследствии выяснится, что в результате такой политики Австрия оказалась «между двух стульев» и растеряла всех друзей. Пока же складывается впечатление, что Австрия достаточно сильна, чтобы дать отпор и Российской империи.
Елизавета в эти дела не вмешивается. В них она абсолютно ничего не смыслит и полагает, что, может быть, хотя бы в этом её свекровь не допускает ошибок. Кроме того, императрицу занимает теперь собственное состояние. В конце июля она переезжает в Ишль, где эрцгерцогиня София приобрела для молодой пары виллу Марсталлир, где Зизи к своей радости застаёт мать, Карла Теодора и Нене. Теперь эрцгерцогиня София лишается прежней возможности вмешиваться во все мелочи повседневной жизни императрицы. Франц Иосиф и Елизавета очень надеются, что первым ребёнком будет мальчик, но их ждёт разочарование: пятого марта 1855 года у императорской четы рождается девочка, которую — не спрашивая мать — нарекают, разумеется, именем эрцгерцогини. Она — крестная мать новорождённой и ребёнку, которого крестят с большой помпой и бесчисленными церемониями, дают имя София.
На торжествах присутствуют дипломаты всех стран, недостаёт только представителя России, царь которой, раздражённый позицией Австрии и её императора, не захотел участвовать даже в таком далёком от политики семейном торжестве.
Елизавета безмерно рада первому ребёнку, но и здесь она упустила из виду свекровь: мать почти никогда не может побыть с собственном ребёнком наедине; что бы ни сказала императрица, на следующий же день отклоняется. Ребёнок, вместо того чтобы служить источником радости, только создаёт новый повод для противоборства и противостояния. Поскольку Елизавета в конце концов отказывается от борьбы и редко поднимается в детскую к малютке, которая, кстати, находится достаточно далеко от её апартаментов. От посторонних эта ситуация тщательно скрывается. Вскоре накапливаются просьбы о ходатайстве перед императором, и в секретариате императрицы уже готова резолюция «Её величество никаким влиянием не пользуется». Летом 1855 года встаёт вопрос о конкордате[28]. Елизавета — ревностная католичка, ежедневно посещает мессу и далека от того, чтобы выступать против религии. Однако императрица замечает, какое огромное влияние, в том числе и политическое, оказывает на её свекровь духовенство, и в частности, какой вес имеет при дворе архиепископ Раушер, поэтому её не удивляет, что заключается конкордат, который передаёт церкви бесконечно важные права в государстве. Елизавета смутно ощущает, что при этом её супруг лишился слишком значительной части своих прав государя.
Франц Иосиф по-прежнему исполняет всё, что ему удаётся прочитать в глазах жены, и поэтому предлагает ей съездить 21 июня 1855 года на её горячо любимую родину — впервые со времени их свадьбы. Вместо милой, робкой, не вполне оформившейся девушки, что некогда покинула замок, в него вернулась прелестная исполненная достоинства молодая женщина. Мать досаждает ей вопросами о том, как ока себя чувствует, что дочери пришлось пережить и что её угнетает, и в ответ на её просьбы Елизавета высказывает Людовике и Нене свои жалобы на мать императора.
Даже теперь, когда Елизавета так далеко, она, выполняя желание императора, должна писать его матери письма, сообщая о себе и маленькой дочери. Эти послания носят довольно официальный характер, начинаются с обращения «Дорогая фрау свекровь», а заканчиваются ещё прохладнее: «Целуя Ваши руки вместе с императором, остаюсь Ваша преданная невестка Элиза».
Несколько фраз делового характера — вот каковы письма Елизаветы к эрцгерцогине Софии.
Императрица возвращается сначала в Ишль, а затем в Вену, и повседневная жизнь и ежедневная борьба получают своё продолжение.
Однажды ей пришлось испытать настоящий страх. В тот день, 14 декабря 1855 года, Елизавета и графиня Беллегарде ехали в Шёнбрунн в карете, запряжённой четвёркой лошадей. На улице Марияхильфкрштрассе одна из передней пары лошадей запуталась в постромках; животные испугались, увлекли за собой заднюю пару, кучер оказался сброшенным с козел, и неуправляемая карета помчалась по улицам. Графиня уже собиралась выпрыгнуть на ходу, но Елизавета, когда-то побывавшая в подобном положении в Поссенхофене, удержала её. Карета свернула в боковую улицу, и там возница крестьянской повозки, ехавший навстречу, перегородил ей дорогу. Императорские лошади рухнули наземь, дышло сломалось, но Елизавета и придворная дама не пострадали. Потрясённые женщины выбрались из разбитой кареты и, наняв фиакр, вернулись в Бург. Под впечатлением от произошедшего Елизавета рассказала испуганному императору о благополучном исходе инцидента.
Разногласия с эрцгерцогиней Софией продолжаются как прежде. Свекровь буквально завладела маленькой Софией. Если Елизавета хочет взглянуть на собственного ребёнка, ей приходится подниматься по лестницам в апартаменты матери императора. К тому же она никогда не бывает наедине с малышкой — кроме воспитательниц и прислуги, она неизменно застаёт там свекровь, а то и посторонних людей, которым та имеет обыкновение демонстрировать девочку. Всё это особенно неуместно в тот период, когда Елизавета снова ждёт ребёнка. Она мечтает, чтобы на этот раз родился мальчик. В семь часов утра 15 июля 1856 года императрица благополучно разрешается от бремени и очень расстраивается, что опять родилась дочь.
— Может быть, — шутливо замечает император, — всё дело в том, что ты не последовала совету того раввина из Пешта, что рекомендовал тебе приколоть к твоим дверям во время родов его стихи на древнееврейском языке.
На этот раз крестной матерью новорождённой становится мать императрицы, исполняя обязанности которой девочку держит над купелью опять эрцгерцогиня София. Малютке дают имя Гизела[29] в честь той баварской принцессы Гизелы Елизаветы, которая в 995 году была выдана замуж за языческого венгерского князя Байка из рода Арпадов, будущего Стефана Первого Святого[30].
Вся монархия подобно Францу Иосифу разочарована. Все страстно мечтают о наследнике престола, и это проявляется в многочисленных добрых советах, исходящих из гущи народной. А подарки, поступившие со всех уголков империи в связи с рождением дочери, заполнили целую комнату. Впрочем, с младшей дочерью Елизаветы происходит та же история, что и с маленькой Софией, и её помещают в детскую, находящуюся под покровительством эрцгерцогини Софии. Лечащий врач, доктор Зеебургер, рекомендации которого по поводу ухода за детьми выполняются безоговорочно, целиком идёт на поводу у эрцгерцогини Софии, доверию которой он обязан своим местом, равно как и Грюнне.
Елизавету безмерно раздражает всё это, и она принимается уговаривать мужа положить этому конец, переведя детей из их нынешнего жилья в Бурге в покои, расположенные на одном этаже с покоями императрицы и непосредственно с ними связанные. Это тем более необходимо, что маленькая София нередко болеет, у неё часто бывает рвота, а Зеебургер толком не знает причин. На этот раз император, который обожает супругу, ещё более похорошевшую после рождения второго ребёнка, подчиняется. Он пишет матери, что решил поместить детей в Бурге в апартаментах Радецкого, поскольку они просторнее и удобнее, а императрице, чтобы попасть к дочерям, не нужно подниматься по лестницам. Письмо отправляют 30 августа, так как оба супруга немного побаиваются последствий, а уже 2 сентября императорская чета отправляется в давно задуманную поездку по Штирии и Каринтии. У них появляется возможность провести эти двенадцать дней вдвоём, без присутствия свекрови.