Дальше — мой любимый дом, по всем признакам — увеселительный. На первом этаже — бар с футбольными трансляциями и двориком для петанка. Там громко болеют и весело пляшут, напившись. На втором — квартира, которая располагается аккурат напротив нашего балкона. Там живет молодая семья хипстеров: парень с задранной челочкой, блондинка и их дочь-младенец. По вечерам парень выходит на террасу и чистит зубы электрической зубной щеткой. Вокруг него жужжит пространство — примерно десять минут. По утрам он выходит, чтобы поговорить по телефону, я внимательно слушаю разговоры, хотя больше их никто не слышит. Несколько раз в неделю к ним приходят бабушки (в украшениях), дедушки (свитера в ромбик), друзья, которые пьют вино и остаются ночевать. Однажды я видела, как они ругались. Парень активно жестикулировал и кричал (не слышно — стеклопакеты — немое кино), девушка рыдала. Он то кидался к двери, то кричать, то обнимать. В шесть утра мы вместе вставали кормить детей. Зимой вместе елку. Я должна была подать ему какой-то знак, но я не говорю на языке французских знаков.
Слева от тех — женщина, которая часто висит в окне с сигаретой, и ее любовник, который приходит поздно вечером. Они вместе готовят ужин и целуются, в спальне у них красные стены.
На первом этаже живет строитель-мигрант, у которого в закутке со строительным мусором, называемом садом, долго валялись две наши простыни, унесенные ветром, и мы никак не могли застать его дома, чтобы забрать. Я подсунула ему под дверь записку: «Здравствуйте, у вас наши простыни. Мы соседи с третьего этажа». На следующий день простыни лежали под нашей дверью.
Справа возле бара в полном бардаке и детских рисунках живут девчонка, парень и маленькая дочка. Ровно в семь вечера они приходят домой, раздеваются, проходя из комнаты в комнату и бросая по пути вещи, а девочка бегает за ними.
На террасе напротив, чуть выше, если поднять глаза, стояла я — катала коляску взад-вперед, глядя, как соседка-перфекционистка снова развешивает белье — рядок из десяти одинаковых черных футболок (на прошлой неделе были белые), а соседка-йог сидит в синей майке на крыше, задрав одну ногу вверх.
Я ненавидела эту квартиру и этот район.
Глава одиннадцатаяНеси меня, пельмень, в свою страну Пельмению
Пишу эту главу и ем сухари — эти два действия как-то связаны у меня между собой. Когда мне нужно сосредоточиться на крупной мысли, в помощь приходит мелкая моторика и жвачный рефлекс. Никогда я так не любила ржаные сухарики к пиву, как в эмиграции без всякого пива. В русских магазинах за границей сухарики почему-то не продают. Плохие пельмени есть, подсохший зефир есть, гречка в некрасивых пакетиках, огурцы соленые польские, конфеты «Аленка», конечно. А вот сухарей нет. Я без них очень страдаю. Набиваю ими чемоданы и высылаю себе по почте посылки. Дома я прячу их в тайных местах, чтобы до них не добрались дети — им все равно, что грызть, а у меня это прямой выход в портал творчества. Наверное, это заменяет мне курение. Или какой-нибудь другой тактильно-вкусовой невроз.
В первую ходку мы привезли с собой шпроты и лавровый лист. Шпроты, между прочим, сыграли огромную роль в нашей интеграции — я писала об этом, вы помните. А потом я нашла шпроты в местных магазинах. Они внешне очень похожи, а на деле — пресные сардины в масле. То есть делать еще не умеют, но уже на верном пути.
Каждая новая поездка пополняет наши запасы новыми совершенно необходимыми в хозяйстве продуктами. Творожные сырки. Батончики. Горький шоколад. Мармелад. Рисовые хлопья. Ржаные хлебцы. Шоколадные конфеты. Детские каши. Кефир. Ткемали. Аджика. Печень трески. Квашеная капуста. Фруктовый чай. Водка. Докторская колбаса. Красная икра. Варенье. Зефир. Пряники. Леденцы. Сушки. Баранки. Сухари. Сушеные грибы. Соленые грибы. Маринованные грибы. Ириски. Соленые помидоры. Халва. Вобла. Селедка. Семечки. И желтый полосатик. Единственное, что никак нельзя с собой привезти, — пельмени.
А по ним я скучала особенно сильно. Все-таки я их ела в течение семи лет — как переехала из Питера в Москву — почти каждый день. Ела и не разлюбила. Как вообще их можно разлюбить? Сейчас в России это еда не студентов и не менеджеров среднего звена, а практически миллионеров. В какой-то момент они превратились в модный продукт: теперь они стоят тысячу рублей, подаются в лучших ресторанах в горшках и бульонах, уксусе, хлебе и укропе, обязательно с пометкой «домашние». Елена Леонидовна Пастернак рассказывала, как в детстве ей запрещали есть магазинные пельмени, которых был ровно один вариант — с ложкой на коробке. И вот мечтала она, как накопит денег, купит себе личную пачку и целиком съест. Одна была проблема: а как их варить?
Точнее, первая проблема: где их хранить, чтобы не увидели, а вторая решалась так: возьму кастрюлю, пойду во двор, разведу костер… По-моему, это прекрасная мечта. У нас после переезда была почти такая же. Мы решили делать пельменный бизнес. Идея казалась мне гениальной: я так и видела торжественный фастфуд-ларек с горячими пельменями в крафтовых коробочках, на котором написано красивым хипстерским шрифтом Pelmeni Russe.
Ну или хотя бы популярные обеды с доставкой.
Да, это даже чуть более гениально, чем ларек. В моих снах все французы, как подорванные, скупали эту новинку-бестселлер, потому что это вам не пицца и не суши. Как все медиаменеджеры, мы перво-наперво сделали сайт, нарисовали логотип, обозвали так свой вайфай и наклеили соответствующую наклейку на звонок входной двери. Теперь дело было за малым: налепить пельмени и найти покупателей.
Тихими зимними вечерами лепили мы свои пельмени: бабушка даже прислала нам из России бронзовую пельменницу. Можно было бы использовать ее как оружие, но мы лепили. Налепили четыре килограмма. Продали два. На бензин потратили больше, чем заработали. А потом гля — в армянском магазине-то есть пельмени! Прямо из Германии. Называются «Под водочку». Отступила тоска.
Пельменный бизнес на этом закончился, но название на двери осталось. Однажды пришла к нам волонтер из мэрии района и спрашивает, довольны ли мы жизнью, то да се. Но на пути ей попалась я со своими жалобами. Все триста приготовила сразу. «Интересуют ли вас закрывашки под дверь, чтобы не дуло?» — спрашивает она. Резонно, кстати, учитывая мистрали.
Но я говорю: мне не нравится, что на улице перед домом лежит собачье дерьмо.
«Выключаете ли вы на ночь мобильный телефон, чтобы экономить электроэнергию?» — спрашивает она.
Но я говорю: «Мне не нравится собачье говно на асфальте».
«Чувствуете ли вы себя в безопасности в этом районе?» — спрашивает она.
Но я говорю: «В этом районе очень грязно».
Она говорит: «Спасибо, я пришлю вам по почте отчет. Ваша фамилия Pelmeni, все верно?»
Я говорю: «Нет, конечно. Ха-ха-ха».
На следующий день получаю из мэрии письмо, где они пишут, что я в числе других ответственных жителей района записана на тестирование новых форм экономии электроэнергии, сортировки отходов и распространения биопродуктов. А про говно ни слова.
«Мы рады видеть вас в числе благодарных жителей, — торжественно сообщали они. — Логин для доступа к нашей электронной системе ваша фамилия — PELMENI».
…А в обратную сторону мы все время возили только сыр. Тонны сыра. Кубометры вагонов сыра. А между прочим (и это большой секрет) на Новослободской в no name продуктовом у метро есть такой стеклянный ларь, а в нем импортозамещающие сыры — с плесенью и без, вонючие и нет, твердые и жидкие, и газообразные, родом из Подмосковья, а по вкусу — не отличишь!
Глава двенадцатаяВремя пообедать
Не секрет, что во Франции все едят, как сказал Наполеон: с 12 до 14 и ни минутой позже. Не один турист (имя им — легион) попал и остался голодным, забыв про это правило или просто не успевая приехать вовремя.
При этом ресторанный сервис — один из самых ужасных провалов французской цивилизации. Не берем мишленовские рестораны, в которых официанты ходят в белоснежных платьях, а одно блюдо стоит от 60 евро. Берем обычный, среднестатистический ресторан, где цена за блюдо дня все равно будет выше цены в ресторане «Пушкинъ» за borsch, а официанты будут смотреть на вас, как на говно.
Расскажу историю, которая произошла с нами в Каннах, в одном из самых известных ресторанов — «Калифорния» — аккурат напротив Дворца, где ежегодно проходит Каннский кинофестиваль и Телерынок.
Там я впервые в жизни кидалась мебелью (хотела сначала пристрелить официантку и менеджера, но забыла дома ружье). Вышло так, что в этот день в Каннах было дождливо, у нас была назначена пара рабочих встреч — в этот день много-много наших коллег приехали в Канны, и все встречи происходили вокруг Дворца. Первая наша встреча прошла спокойно, человек поговорил, поел и ушел, однако на стол, стоящий на веранде, и на нас, конечно — постоянно лилась вода с тента. Следом пришел второй человек, и мы, готовые пообедать, пересели за соседний сухой стол. Подошла официантка и с известной французской грубостью сказала, что меню она принесет, как только мы рассядемся уже и не будем мельтешить. Приказ мы исполнили, однако меню не пришло. Пришла другая, третья и четвертый официанты и начали выгонять нас: якобы на этот, именно на этот стол случилась резервация. Мы начали объяснять им, что уже сидим здесь не первый час, полностью вымокли и теперь хотим есть. Официанты смерили нас угрожающими взглядами и ушли за менеджером. Пришла менеджер и приказала официантам не обслуживать нас. После этого появилась уже армия официантов, они молча вытащили из-под нас стол, а у ребенка забрали стакан и булку. Ребенок начал рыдать. Тут уж я и не выдержала. Сначала в бездну свалился стул, потом упала кровать. Я показала менеджеру известный международный жест и начала метать стулья на соседние столы, получилось громко и эффектно. Пока они все стояли, замерев в восхищении, мы вышли в дождь. Помните тот скандал, когда в одном российском заведении отказались пожарить стейк велл-дан для беременной посетительницы, так как это противоречило их принципам обращения с мясом? Сущая ерунда — посетите Лазурный берег!