Был и еще интересный случай, уже в Марселе. Ужинали мы в польском ресторане, хозяин — француз, который когда-то, в глубине своего древа, имел в роду поляков. Повели мы себя с его точки зрения ужасно сразу: попросили выключить висящий над нами кондиционер и спросили, можно ли взять свиную рульку (известное своими размерами блюдо) на двоих. Официант был оскорблен и сказал, что «рульку вы можете взять на двоих, но я запишу на ваш счет, что скатерть вы пачкали вдвоем». Ладно. Я заказала бутылку пива «Зубр», и дальше ужин прошел уже более или менее ничего. Если бы не его завершение. Пиво я не допила, и решила взять его с собой — там была еще почти целая бутылка, и я вполне могла бы разобраться с ней по дороге. Но подлетевший официант отобрал у меня бутылку и сказал (цитирую), что у меня было достаточно времени, чтобы выпить пиво. Я была так поражена, что даже не нашлась, что сказать, как это обычно бывает с эффектом лестницы. Слова пришли позже, и я с удовольствием написала отзыв обо всем этом хамстве в Трипэдвизор. На следующий день появился ответ ресторана: «Вы сразу мне не понравились, — писал нам человек в открытом комментарии. — Я совершенно не обязан кормить вас и давать вам пиво, к тому же я хозяин, а не официант, больше не приходите».
Французский ресторанный бизнес и клиентоориентированность — понятия, находящиеся на разных полюсах и никак не связанные. У нас было много теорий, почему это так, и самые жизнеспособные из них — две. Первая — огромное количество туристов, которых совершенно не нужно никак очаровывать и удерживать — Франция давно уже выиграла суперприз, даже если вы прочтете эту книгу, вы все равно поедете туда, чтобы убедиться. И вторая — во Франции нет чаевых, это значит, что им абсолютно все равно, как вам понравится обслуживание, — их жалованье от этого не зависит никак, а значит, и тратить силы на вас ни к чему.
Так что мы довольно быстро разочаровались во всех местных ресторанах и посещали, как было желание, только два: монгольский и забегаловку с морепродуктами, в обоих — никаких официантов.
Другое дело — огромные супермаркеты. Поход в них — целое развлечение выходного дня.
Оказывается, в отделе замороженных продуктов «Казино» такая же температура, как в Каннельярви ночью, внутри лесов, когда собачьи лапы проваливаются в нетронутый снег, а от гудка последней электрички немного дрогнет огромная тишина, или рябь пойдет по подмерзшим с вечера лужам внизу у дома на улице Новолесная, где спят троллейбусы, грустно сложив рога, или когда проснешься ночью и не сможешь спать, потому что балкон весь светится бриллиантовым зеленым от висящего над ним фонаря, а все остальное — белое и молчит, или как такой же зимой 93-го в год Петуха, я перешла в третий класс и запомнила календарик, китайский брелок и еще мишуру и книгу Шарля Перро, которую подружки стащили и спрятали за огромной скрипучей дверью, и я страшно обиделась, и даже плакала, и шла домой в неудобной, несгибаемой шубе из кудрявого выхухоля, как муза Малевича с квадратными руками, расставив их в стороны, и думала, что нет у меня больше подруг.
Там мы часто брали мороженое или рождественское полено с солью/карамелью со скидкой.
А кстати, из чего состояла наша обычная продуктовая корзина, которая обходится нам в сто с лишним евро? О, только из необходимого.
Хлеб мы принципиально не берем. Если только для тостов. Потому что покупка свежего хлеба в булочной возле дома — это специальный ритуал. Булочники в большинстве своем люди надменные и часто делают вид, что не понимают таких простых слов, как «багет» и «пан де канмпань». Эти люди каждый раз переспрашивают: «Что?» Будто у них не булочная, а всевещная, и я могу заказать и золотые слитки, и тапки для пляжа, и плащ-палатку. Запомнить, «юн багет» или «ан багет», тоже решительно невозможно. Да и ни к чему — берите всегда два на всякий случай. Потому что первый багет всегда съедается сразу, поскольку свежий, а второй быстро превращается в тряпку — хрустящая корочка не выживает в пакете, а на открытом воздухе он просто засыхает весь — так что, как хранить багет, мы тоже так и не поняли. Очевидно, что хранить его не нужно — нужно его есть. Однако ведь французы всегда тащат по 4–5 багетов. Что они с ними делают? Говорят, замораживают в морозилке. Потом утром кладут в печь — и опа! — ты будто свежий испек. Не пробовали.
Вернемся в супермаркет.
Берем масло, сыр в пяти вариантах, колбасу в плесени, «Докторскую» (мы ее тут нашли — это вареная колбаса, чуть меньшего размера, чем мы привыкли), бекон для завтраков, йогурты, молоко, творог (мы его нашли — он называется «фромаж блан» — из него даже сырники можно сделать при желании). В отделе молочных продуктов дикий холод. Зима. Обычно к этому отделу мы уже устали, намотали 80 кругов и еле тащимся. Все силы ушли на мясо, курицу, стейки, колбаски, сосиски, рыбу, соки, отдел бессмысленной одежды, тысячи шампуней и гелей для душа, из которых нужно же выбрать вкусненький для нас, спортивный — для старших и розовый — для младшей. Потом отдел товаров из телемагазина, бытовой химии, пирожных, не нужных в хозяйстве вещей (автомобильных шин, игрушек, зонтиков, пляжных мячей, велосипедов, чемоданов и грилей, сковородок, посуды и постельного белья).
Фрукты и вино мы тоже в супермаркете не берем. Для этого есть фермеры.
Обычно фермеры торгуют чем-то специализированным: клубникой и яйцами, помидорами и персиками, вином и вином.
Овощи мы обычно тоже не покупаем в супермаркете. Потому что есть же овощные ларьки. И они гораздо приятнее булочных — там тебе рады, ты накладываешь себе в мешки все сам, что немаловажно, — молча относишь на кассу и с широкой улыбкой оплачиваешь покупки (еще сто евро). Зато в подарок дают пучки петрушки. Всегда. В каждом овощном ларьке Франции можно попросить себе бесплатной петрушки.
На овощах я во Франции глобально повернулась. Это могу сказать с полной уверенностью. Жизнь там поменяла мои пищевые привычки.
Я открыла для себя, что запекать можно все, что лежит в холодильнике и растет на грядке. И все это — вкусно.
Обычный наш ужин выглядел так: я кидала в емкость для запекания (большую емкость, я хочу сказать, по-настоящему большую емкость) картошку, батат, помидоры, морковь, тыкву, луковицу, лук-шалот, головку чеснока (все это можно не чистить — только помыть и порезать), баклажаны, круглые кабачки, репу, артишоки, спаржу и еще всякие зеленые луковые палки, которые продают только там, а у нас нет. Ну и мясо. Сверху все это можно припорошить розмарином, прованскими травами, лимоном, винным уксусом, кремом-бальзамиком, медом, солью, перцем и — готово.
На выходе у вас высокая кухня. Вкусная и полезная.
Секрет: вы можете запечь даже салат-латук. В масле, лимоне, винном уксусе и дижонской горчице. И это тоже будет атас.
По возвращении в Москву именно этого мне больше всего не хватало — бедность овощных отделов и полное отсутствие овощных ларьков.
Как-то уже после возвращения мы ездили в Париж на премьеру фильма «Дау», а перед обратным самолетом зашли в «Карфур». Кроме понятного набора сыров, колбас и паштетов мы положили в чемодан букет артишоков и три пачки жавелевой воды — это самая настоящая французская хлорка, которая у нас как-то повывелась.
Спасибо, что не взяли замороженное полено с соленой карамелью.
Кстати, про замороженные продукты и про пельмени — снова.
Однажды я решилась (отчаялась) и повезла с собой в Марсель пачку пельменей. Надо ли говорить, что в чемодане меня ждал один большой пельмень, который я смешала, раскатала и снова поделила на шарики. Сложила в коробочку и больше никогда не ела.
Глава тринадцатая«Я нажала на курок, и он выстрелил»
Иногда люди долго не могут найти себе места. Мечутся между городами и странами, ищут себя. Мы думали про это и пришли к выводу, что есть города для души, а есть — для мозга. Один говорит, мой город для дела — Берлин, мои картины там лучше всего продавались, но сердце мое — на Крите.
Не знаю. Буду банальной. Мой город для дела — Москва, и в сердце — Москва, пока без изменений, но я уже верю, что они возможны.
Получаю сообщение: «Еду в такси через Сену домой. Боже! У меня нет никаких жалоб на Париж. Извините, я так рада, я дома!»
Поздравляю, пишу, значит, вы нашли свое место.
Ответ: «Место отличное нашла, это правда, мужика только нормального никак не найду!»
Где бы ты ни присел на дорожку: на месяц, год или десятилетие, твои страхи, комплексы и чаяния все равно с тобой. Никуда от них не уедешь.
«Я со всеми своими мужиками дружу, — говорит она. — Это мой бич, мой крест, моя травма. Достало ужасно. А все потому, что мы с первым мужем вместе росли, вместе уехали, вместе жили в бедности, вместе на что-то надеялись. Когда он ушел от меня, я решила, что буду не такой, как все бабы, буду особенной: ненавижу его, козла, ненавижу, мудака, но буду дружить — пусть поймет, что я не такая, как все, сильнее и выше этого. До сих пор дружим. С французами было сложнее. Как объяснить французу, что я хочу с ним дружить? Вот второй мой муж долго не мог понять. Но потом смирился. Сейчас у меня этих друзей… Иногда спасает. Лежишь в больнице, напишешь: принеси сигарет. Он придет — ну вино там, сигареты, яблоки. От французских мужчин, в целом, денег можно не ждать, но по мелочи помогают. Сейчас с очередным рассталась. Ремонт в его квартире сделали такой классный, теперь дружу. Не понимаю, вроде бы который раз уже, а все равно каждый следующий — больно».
Может, тебе снова с русским попробовать?
«Нет, это уже все, теперь невозможно. Мозг у них, конечно, иначе устроен совсем — у наших кривее, занятнее. Я и расстаюсь с французами, знаешь… Книги не те читают, вот это все. Но в сексе… Наши тираны. Им чаще всего на женщину наплевать. А французы такие любезные во всем, они прежде всего о женщине думают, борются за оргазм, причем желательно, чтобы она — чаще. Потому что они всегда живут в страхе, что женщина уйдет к другому, более ловкому любовнику. А русские мужики ничего не боятся, знают, что баб им всегда хватит».