Легкий нрав, энергия, оптимизм, открытое сердце и общительность сбавляли ей добрых 20, а то и больше, лет. Для меня Одетт вобрала лучшие качества француженок старшего поколения из добропорядочных буржуазных семей. В ее отношении к жизни были доверие и оптимизм, присущие тем, на чью долю не выпали серьезные материальные испытания в детстве.
«Ох, код? Ну, конечно! Откуда вы? Из России? Вот это да! И вышли замуж за безансонца? Ну, скажите же, что они такие добрые, хорошие! Я сама родом из Бургундии. Не красивой королевской Бургундии, а с севера. Моя дочь влюбилась в безансонца, и я решила быть поближе к ней. И переехала сюда. Тогда я была молодой вдовой.
Дорога привела меня сюда из Парижа. Ох, я так любила его! Я хорошо его знаю, почти 40 лет жизни! Но тот город, который я знаю, совсем другой Париж. Пожалуй, даже тот старый Париж я знаю лучше. Я помню, когда еще в Марэ повсюду были сады. Но после Второй мировой войны стоимость земли в Париже так выросла. Лучше было построить что-то, чем иметь сад…
Монмартр был еще весь в виноградниках, то, что сейчас осталось, – Одетт лукаво улыбнулась, – маленький фольклорный сад. Я помню, что на праздниках были еще те, кто застал Монмартр XIX века. Монмартр Пикассо и Модильяни![87] Живописные были личности!
Мне 93 года, и этот год первый, когда я никуда не путешествую, не сажусь в самолет или на поезд. Я всегда любила путешествия и людей.
Да, я люблю людей, люблю открывать новые культуры, новые народы. Но и одной мне быть приятно. Ах, как хорошо, что вы пришли. Спасибо вам! Ваш визит сделал меня моложе!
Вы так хорошо одеты! Скажите, русские все еще приезжают в Париж одеваться? Я помню еще белых русских. Когда-то у них было много денег, русская аристократия была бездонным источником для ювелиров Вандомской площади. Старые ювелиры хранили о тех временах добрые воспоминания. Потом все изменилось…
Сейчас парижанки больше не тот образец стиля, которыми они были 100 лет назад. Меха, ювелирные украшения – это никто не носит. Люди боятся быть ограбленными и так не выходят. А юные мидинетки[88], какой был образец стиля!»
Этот комментарий Одетт меня особенно зацепил. Француженки и парижанки в особенности все еще будоражат наше воображение. Сегодня образ «parisienne» – мираж и результат работы команд маркетологов. Современная парижанка бегает в метро в кроссовках, красится и ест на ходу и гораздо меньше думает о моде, чем мидинетка Прекрасной эпохи.
Я ответила, что русские дамы часто расстраиваются, приезжая в Париж. Мало кому попадаются на пути героини Прекрасной эпохи. Одетт вздохнула и продолжила рассказ о героинях ее молодости.
«У нас была тетя. Она жила на востоке Парижа. Дама была небогатая, но могла нас разместить. Мы ходили в театр, оперу, гуляли. Нас отпускали, а девушкам из буржуазных семей не полагалось выходить в одиночестве по вечерам. Тогда весь цвет Парижа был на западе. Восток был бедным. Сейчас все так изменилось! А я вот очень его любила. Купила жилье в 20-м округе. Это была маленькая деревушка в Париже. Моя семья была против. Другой мир! Это сейчас восток Парижа становится модным.
Вы знаете, ведь я была в СССР! Для туристов все двери были открыты. Мы жили в гостиницах-дворцах. Ах, как сейчас помню, когда какая-нибудь богатая дама (видимо, из жен партийных) выходила из лифта, мы чувствовали ее духи. Неужели эти духи делали в России? Даже у нас, француженок, не было таких стойких и шлейфовых ароматов! У вас до сих пор такой разрыв в обществе? Россияне стали богаче?
А сколько еды было! Магазины были пустые, но у нас на столе была черная икра. Москва запомнилась мне удивительно чистой. Неужели ни у кого не было животных? В Париже невозможно было не наступить в собачьи дела.
Я была в ГУМе. Я помню его стеклянную крышу. Истинная красота! Но магазины были пусты… Скажите, теперь там есть люди?
Я взяла в путешествие старую одежду. И у меня хотели ее купить! Сказали, что в Москве можно гулять, не боясь быть ограбленной. И вот однажды я «перегуляла». Обожала выходить вечером, почувствовать атмосферу. Не нашла скамейки и присела около стены здания. Как на меня посмотрела милиция! Пришлось быстро встать. Из России я отправилась на Кавказ. О-ля-ля! Люди там были небольшого роста. А я – высокая брюнетка. Меня фотографировали, звали пить местное вино! Я бережно храню эти прекрасные воспоминания. Прекрасно! Я всегда любила путешествия, а моя сестра – современное искусство. Все картины современных художников у меня дома – это ее друзья с Монмартра. Вот та молодая женщина была моделью Пикассо. Такая красивая, но жизнь закончила в бедности».
Одетт указала на авангардный портрет красивой молодой женщины, судя по всему, 30-х годов XIX века. Жилетка в стиле персонажей Бальзака, накрахмаленная рубашка. Герой холста придавал большую значимость своему имиджу и обладал тяжелым серьезным взглядом судьи. «Наверно, кто-то из прадедов?» – задала я вопрос Одетт.
«Однажды во время войны к нам постучалась обедневшая знатная дама. У нее в детской коляске лежал этот портрет. Она умоляла мою маму его купить: «Мадам, пожалуйста, купите у меня эту картину. Мне нечего есть» …
Ну, вы знаете, как было раньше, никаких пенсий. Многие так заканчивали, если неумело распоряжались состоянием или по ним бил кризис. Забавно, что консервативный дворянин на моей стене соседствует с натурщицей Пикассо».
Ее гостиная похожа на дом-музей: старинные кресла, картины, с которых смотрят другие эпохи. Я помню, что, когда я опубликовала в блоге фотографии из дома Одетт, многие удивились: «Неужели французские пенсионеры так хорошо живут?» Мы забываем, что во Франции последнее большое потрясение было в 1789 году. Остальные революции в большей степени задевали Париж и формировали новые кабинеты министров. Поэтому для многих семей с историей и неким «состоянием» нормально жить в окружении антиквариата. Это часть истории. Интерьеры а-ля Икеа стали популярны лишь недавно. И большая часть людей просто живут в том, что оставлено предыдущими поколениями. Но меня всегда впечатляет такая любовь к старине и хороший вкус. О чем я и сказала Одетт: «Мадам, у вас такой красивый дом!»
«Спасибо! Это все из дома моей мамы и напоминает мне о детстве. Я люблю, когда вещи рассказывают историю».
Одетт осмотрелась по сторонам, бросила взгляд на стол и возмущенно крикнула: «Ну что же я ничего вам не предложила? Я принесу вам холодной воды. Может, вы хотите к ней капельку джина или рома? Ну что ж вы просто так будете пить воду!»
Мы пошли за Одетт на кухню. Интересно, кто же ее обычные гости, потому что она выставила перед нами две бутылки крепких напитков. Такого поворота мы не ожидали! Пожалуй, мне надо было захватить с собой валокордин.
Одетт серьезно не понимала, почему, когда нам предлагают капнуть чего покрепче в стакан, мы отказывается. «Вы ничего не будете? Однажды в Узбекистане меня позвали пить местное шампанское. Оно было не очень хорошее, и я не знала, как отказаться. А еще коньяк. Они хотели, чтобы я взяла бутылку. Оказывается, что у вас его дарят дорогим гостям, но я больше люблю наш, французский. Ох, какие воспоминания!»
Одетт совсем не хотела нас отпускать. Признаться, и мне не хотелось уходить. Количество историй, которое она могла нам рассказать, будоражило воображение. Я могла часами слушать солнечную Одетт.
«Приходите ко мне еще! Ах, спасибо, что вы пришли! Я чувствую себя моложе. И вы, безансонец, приходите еще!»
Эта потрясающая женщина должна стать примером для всех нас. Годы не властны ни над нашим нравом, ни душой. Как бы я хотела сохранить такую энергию и открытое сердце в эти годы!
Клеманс: француженка с русской душой
«Я вижу, вы интересуетесь женским вопросом?» Одним зимним промозглым днем я решила погреться в любимом книжном рядом с Лувром. Теплый оранжевый свет, обволакивающий, словно пуховое одеяло, запах дерева и свежих напечатанных страниц, деревянная зеленая рама витрины – этот книжный похож на сокровищницу Али-Бабы для интеллектуалов. Публика под стать. Магазин находится в двух шагах от Лувра, прямо напротив изящной площади Коллет. Среди соседей книжного – Дворец Пале-Рояль, один из старейших театров Парижа Комеди Франсэз, Конституционный совет, Министерство культуры и другие почтенные обитатели светлейшей округи.
Коллектив магазина молодой, но кажется, что он из параллельного измерения. Круглые винтажные оправы, богемные шарфы, «правильно» элегантно растянутые свитера крупной вязки. Именно такая девушка подошла ко мне. Ее милое, словно прорисованное аккуратными карандашными линиями, лицо украшала матовая красная помада. Из тонкой круглой золотистой оправы смотрели бархатные карие глаза, на лицо спадали пряди каштановых волос.
Я ответила, что делаю лекции про королев. «Это очень хорошо, что вы рассказываете о женщинах у власти!» – как и многие француженки, она поддерживала феминизм. Прекрасная незнакомка предложила мне свою помощь и отправилась искать новую книгу про историю женщин у власти. Ее шарф сбился и открыл православный крестик…
– Простите за любопытство… я из России, вы православная? – сама от себя не ожидая, я позволила нетактичный вопрос. Во Франции не принято спрашивать о вероисповедании.
– Да, я русская! – ответила мне юная леди. Мое любопытство разгорелось еще больше, потому что ни в ее образе, ни в манерах, ни в речи не проскользнуло ни капли русского акцента. Я осмелилась спросить:
– Вы говорите по-русски?
Девушка смутилась. Оказалось, что Клеманс, так ее зовут, потомок белых эмигрантов. Ее прадед-казак сражался на стороне белых в Гражданской войне.
– Это сумасшедшая история. Он хотел бежать, но его остановили. Он отработал в лагерях и все же бежал. История сбивчивая, мутная. Как и все истории Гражданской войны. Почему вы так интересуетесь? – удивилась Клеманс.
– Белая эмиграция – наше пропавшее культурное ядро, это утерянная совесть…