Сегодняшняя Бургундия – это живой музей.
Вместо того, чтобы стать Францией, нынешняя страна вполне могла называться Бургундией. Если б в XVI веке, незадолго до «винной победы», бургундским герцогам Валуа не пришлось сдаться на милость французской короны: у последнего Валуа, убитого в сражении, единственной наследницей была дочь. Так что если спросить, почему Бургундия стала французской провинцией, а не наоборот, и здесь подходит универсальный французский ответ: «Ищите женщину».
В сегодняшнем Дижоне о тех героических и смутных временах напоминает только музей – Дворец Герцогов и Государства Бургундского. Да еще сова, старинный талисман города, – барельеф в стене, полустершийся, потому что все туристы проводят по нему рукой: считается, что это приносит счастье. Общество потребления развернуло Бургундию в сторону бизнеса. Если виноградных улиток едят не все и в качестве сувенира их не купишь, заслышав запах сыра Эпуасс, непосвященные затыкают носы, то другие местные специалитеты идут на ура. Дижон – родина горчицы, кассиса (черносмородинового ликера) и пряников. Да-да, в Туле пряники стали делать гораздо позже, а изначально китайское изобретение подхватили бургундцы. Горчицу стали производить и вовсе в Древнем Египте, потом в Китае, но сегодня все знают, что родина горчицы – Дижон. Разнообразие ее сортов поражает туристов: горчица с малиной, черной смородиной, коньяком, ликером – с чем только ее не делают. Хватило на целый Музей Горчицы. Есть в Дижоне и магазин, где продают одну горчицу и специальные к ней горшочки.
В сегодняшнем Дижоне о тех героических и смутных временах напоминает только музей – Дворец Герцогов и Государства Бургундского.
Что касается черной смородины и ликера Cassis, то тут бургундский приоритет неоспорим. Черносмородиновые кусты вырастали рядом с тем местом, где виноградари сажали лозу. Кусты выпалывали как сорняк, пока один аббат не написал трактат о целебных свойствах черной смородины. Он считал ее «панацеей от ядов, температуры и даже против чумы». Наш герой Людовик XIV заинтересовался столь ценным лекарством, с тех пор кусты вырубать перестали, а из ягод и листьев наловчились готовить всякие отвары и настойки. Однажды дижонский ликерозаводчик решил выпускать черносмородиновый ликер, успех превзошел все ожидания. Когда французы говорят «cassis» (черная смородина), они имеют в виду исключительно ликер, поедание ягод во Франции так и не привилось. Кассис добавляют в белое вино, и это один из классических аперитивов под названием кир, а если добавить его в шампанское, то – королевский кир (kir royal).
Бургундцы, кажется, смирились с тем, что иностранцы более падки на горчицу и кассис, чем на их действительно волшебные вина, и если говорить о панацее – тут дело проверенное: хорошее красное вино не только продлевает жизнь как антиоксидант (убивающий свободные радикалы), но и гарантирует от сердечно-сосудистых заболеваний, по количеству которых Россия открывает мировой список, а Франция закрывает.
Сегодняшняя Бургундия – это живой музей. «Встретимся в углу зеркала», – говорят дижонцы, и звучит это для приезжих как предложение встретиться в зазеркалье. На самом деле так называется один из центральных перекрестков – Le Coin du Mirroir. Но Бургундия продолжает генерировать новое: здесь была изобретена фотография, фотопечать, цифровое телевидение, читающие головки компакт-дисков, даже автор Эйфелевой башни родился в Дижоне. С тех пор как появились скоростные поезда, парижане стали переселяться в Бургундию: час езды, зато живешь в сказочном королевстве.
2002
Эускади, страна басков
Мы знаем, что баски уже существовали в период расцвета Шумерского царства и становления египетской цивилизации.
Басков называют «таинственным народом», их язык, эускара, – «загадкой». Собственно, язык – то единственное, что их объединяет, для стороннего наблюдателя французские баски – просто французы, а испанские – испанцы. Испанских басков в три раза больше, чем французских, и именно они сохранили язык. Он не относится ни к какой группе, имея общие корни с грузинским, венгерским, наречиями кельтов, латынью (письменность латинская), хотя не похож ни на один из них. Наиболее вероятной считается гипотеза, что баски жили на Кавказе, а между 2 и 3 тысячелетием до н. э. бежали оттуда из-за нашествия индоевропейцев и добежали до Пиренеев, где и поселились навеки.
Почему они выбрали Пиренеи – понятно: тот же климат, горы, виноградники, пастбища, море, песчаные пляжи. Сегодня разница между Кавказом и Пиренеями велика, в одних горах – войны, нищета и разруха, в других – красота и благоденствие, но что было пять тысяч лет назад, сказать трудно. Закончился Всемирный потоп. В музее Аквитании (именно в Аквитании живут французские баски) в Бордо написано без обиняков: «Доплыв на ковчеге до горы Арарат, Ной посадил виноградную лозу, так виноделие стало заветом человечеству». Если верить аэрофотосъемкам, ковчег осел именно на горе Арарат, насчет виноградной лозы что и спорить. И баски, возможно, были первыми виноделами на свете и распространили эту традицию повсюду.
Сегодня разница между Кавказом и Пиренеями велика, в одних горах – войны, нищета и разруха, в других – красота и благоденствие, но что было пять тысяч лет назад, сказать трудно.
Известно, что родина вина – Кавказ, затем виноделие пришло в Венгрию. Очевидно, через нее лежал путь басков в Пиренеи, там они обогатили свой язык местной речью, потом попали на территорию нынешней Италии и еще не существовавшей Римской империи, и уж оттуда добрались до нынешних Пиренеев, которые теперь поделены между Францией и Испанией. Другие баски, возможно, пошли через греческие земли (Древней Греции тоже еще не было), привив культ виноделия тамошним племенам. И отовсюду набирали частицы своего языка. Кельтские же вкрапления – от соседства по Пиренеям.
Французы то и дело писали о басках как о людях диких, говорящих на варварском языке, носящих большие береты и отгоняющих посторонних от кучки камней со словами: «Не троньте, это мое».
Мы знаем, что баски уже существовали в период расцвета Шумерского царства и становления египетской цивилизации, но если те оставили письменные памятники, мифологию, живопись, скульптуру и архитектуру, то у басков не было ни письменности, ни искусства. Неизвестно, вспоминал бы сегодня кто-нибудь об этом народе, если б не Сабино Арана Гоири, живший в конце XIX века и положивший начало баскскому национализму. Именно он придумал неологизм «Эускади» – страна басков, и определил ее границы: четыре провинции с испанской стороны и три с французской, он же придумал баскский флаг: два креста, белый и зеленый, на красном фоне, – и создал в Гернике единое баскское правительство, уничтоженное в 1937 году фашистами. В Гернике было убито 2 тысячи человек. Еще в XV веке Фердинанд и Изабелла Католические поклялись здесь, что не будут притеснять басков, а генерал Франко своими преследованиями сплотил их, и желание отделиться от Испании с тех пор их не покидало. Французские же баски, не подвергавшиеся репрессиям, но все же читавшие о себе во французской прессе уничижительные характеристики, остались мирными скотоводами, виноделами, сыроделами и ткачами. Французы то и дело писали о басках как о людях диких, говорящих на варварском языке, носящих большие береты и отгоняющих посторонних от кучки камней со словами: «Не троньте, это мое». Смешило французов и то, что баски носили имена своих домов, как бароны и графы, будто речь шла о целых поместьях, а имелся в виду просто собственный домик.
Басков называют «таинственным народом», их язык, эускара – «загадкой».
Архитекторы и строители баски, надо сказать, отменные. Их дома – разноцветные, «разодетые», в ромбик и в полосочку (наружные балки) – как игрушечные, и вместе с тем, крепкие и солидные. Оригинальная баскская архитектура относится в основном к XVI–XVII векам, чем моложе дома – тем больше в них общефранцузского, а затем и общемирового влияния. Но это речь о французских басках, в чьих краях я гостила дважды. В последний раз решила пересечь границу, чтоб посетить Сан-Себастьян, оплот баскских сепаратистов, и удостовериться, что это одна страна, один народ, одна культура, как утверждают сами баски. Но я с ними не соглашусь. Французская страна басков – пастораль, буколика, кажется, что даже дикая природа здесь окультурена: деревья пряменькие, кроны шариком, травка ровная, все аккуратно, ни соринки, пейзажи дивные – долины, обрывы, горы с проложенными повсюду прекрасными дорогами, дома чистые и ухоженные, овечки пасутся как нарисованные, всё вокруг – ожившая живопись XVIII века. Океан внизу то наступает и пенится, то пятится, в реках Ниве и Адуре стайки рыб отливают серебром, а в горных деревнях баски в национальных костюмах танцуют и поют. Кстати, женские национальные платки издали кажутся павлово-посадскими, и лишь вблизи видны различия: баскские такие же цветастые, но рисунок у них более геометрический.
Переезжаешь испанскую границу, и дикая природа предстает в своем дикобразии: все вперемежку, дубы и крапива, кроны разлохмачены, за бурьяном не видно просторов, вдоль дороги пыль столбом. Въезжаешь в центр – типичная испанская архитектура периода империи, а еда – теоретически та же, что у французских басков, не считая паэльи, – но после французской она кажется почти несъедобной. Всё сильно поплоше у испанских басков, тем не менее, французские им завидуют.
Океан внизу то наступает и пенится, то пятится, в реках Ниве и Адуре стайки рыб отливают серебром.
Владелица отеля и ресторана в горной деревушке Аиноа, модно одетая дама лет пятидесяти, советует мне заказать к ужину вино Rioja, вместо Irouleguy, которое я прошу (Риоха – тоже баскская провинция). «Риоха – испанское вино, а мы во Франции, – настаиваю я, – я хочу местных специалитетов». Хозяйка, конечно, приносит ирулеги, вино, которое мне очень нравится, – почти черное, один из присутствующих там сортов винограда – танат, очень редко используемый, он придает вину терпкость. А каким еще быть баскскому вину – кавказский темперамент требует ядреного вкуса. Но приносят мне ирулеги все же с комментарием, что все лучшее – испанское: «Они за нас борются, иногда насильственными методами, но ведь и выхода другого нет! Мы – один народ, мы не Франция и не Испания, но