и, обезглавив тысячи несчастных, они принялись за статуи! Я – сторонница мирной эволюции, дамы и господа! А о величии и гневе Великой французской революции поговорите с кем-нибудь другим!
Помню, что когда я, еще во времена буйной студенческой юности, сдавала экзамен на международный диплом углубленного изучения французского языка DALF, то вступила в горячую дискуссию с французами-экзаменаторами. Одним из экзменационных испытаний была свободная беседа на тему исторического или литературного текста, который предлагался каждому для чтения и осмысления. Полчаса на чтение текста, а потом беседа по его поводу с экзаменаторами… Мне попался текст о Великой французской революции, и помню, что я безмерно поразила экзаменаторов-французов своим нежеланием воздать ей почести.
Я напомнила им о тысячах казненных, о том, что и сами вожди революции, один за другим, попали под нож Мадемуазель Гильотины, упомянула, что «революция пожирает своих детей», с некоторой теплотой отозвалась об «умеренных» – жирондистах – и завершила свое выступление комплиментом в адрес Вандеи. Один из экзаменаторов, очаровательный молодой человек с дворянской приставкой «де» в длинной фамилии, был поражен. Этот мсье Марк де… (опустим его подлинное имя), конечно, сочувствовал своим предкам-дворянам, с которыми Прекрасная, но Жестокая Дама Революция, по-видимому, обошлась немилостиво, но при этом испытывал обычное для французов почтение к 14 июля – Дню взятия Бастилии – и Декларации прав человека и гражданина. Когда же я упрямо заявила мсье Марку, что взятие Бастилии было спровоцировано воплями отъявленного негодяя – маркиза де Сада в канализационные трубы, этот потомок голубокровных аристократов не выдержал и задорно рассмеялся! Мое упрямство показалось ему «очаровательным» – он так и выразился – и поставил мне высший балл…
Тогда я добавила – от чистого сердца, что единственным достижением революции была Декларация прав человека и гражданина, которая, увы, не выполнялась якобинцами. «Даже если она не выполнялась, этого все равно немало!» – парировал Марк де… Я кивнула головой в знак согласия. А потом неуверенно пожала плечами, ибо между «де юре» и «де факто», как известно, лежит огромная пропасть.
Зал отрубленных королевских голов в Музее Средневековья
Итак, психологически Париж вечно юн. Но физически – он очень стар и умудрен многовековым опытом. Поэтому, для удобства дальнейшего рассказа, я разделю этот город-океан не только на районы, но и на эпохи. Сначала мы поговорим о восхитительных средневековых уголках современного Парижа, потом о ренессансных дворцах и кварталах и, наконец, о стиле модерн и ультрасовременном районе Дефанс. Но обо всем по порядку… Начнем со средневековых соборов, домов и улиц.
Строгое обаяние Средневековья
Однажды я прочитала, что в раннем Средневековье король и его придворные оставили старый добрый собор Сен-Жермен-л, Оксерруа ради «новомодного Нотр-Дама». Меня это страшно удивило. Оказывается, что древний, величественный и строгий собор Парижской Богоматери в начале Средних веков называли «новомодным изобретением»! Я заинтересовалась собором Сен-Жермен-л, Оксерруа и узнала, что именно здесь ударили в набат в Варфоломеевскую ночь, чтобы подать знак озверевшим католикам о начале избиения гугенотов.
К этому собору я пришла со стороны улицы Риволи, роскошной и стильной, полной шикарных бутиков и ресторанов. Сен-Жермен-л'Оксерруа расположен в двух шагах от станции метро «Лувр-Риволи», на площади Лувра. Я увидела пять веков развития архитектуры, соединенных в одном здании! Романская колокольня, хоры в стиле лучистой готики, паперть и неф – в манере пламенеющей готики, ренессансный портал… А когда зазвонили колокола… Такого торжественного, полновесного, звучного, как церковная латынь, звона я не слыхала даже в Нотр-Даме, звонарем которого, если верить Виктору Гюго, был горбун Квазимодо!
Если подойти к роскошному универмагу «Самаритен» («Самаритянка»), где мои друзья-дипломаты отчаянно советовали мне ничего не покупать и где любая мелочь стоит головокружительно много, и посмотреть с его стороны на собор, то можно увидеть апсиду и романскую колокольню, пристроенную к трансепту. Меня приводил в крайнюю степень восхищения центральный портал XIII в., скрывавшийся за портиком! Я очень любила благоговейно взирать на изображение покровительницы Парижа, святой Женевьевы. У Женевьевы в руках свеча, которую тщетно пытается погасить чертенок…
Внутри собора можно услышать орган XVIII в., перенесенный сюда из Святой Капеллы – Сен-Шапель. А еще прикоснуться к королевской скамье, изготовленной в 1684 г. Считается, что именно на этой скамейке восседала королевская семья во время богослужений. На прихожан струят мерцающий, таинственный свет великолепные витражи XVI века.
Сен-Жермен-л, Оксерруа – один из древнейших соборов Парижа. Первое упоминание о христианском храме на этом месте относится к XII веку. В XIV веке, когда к власти пришла династия Валуа, этот храм стал приходской церковью французских королей. Здесь похоронены многие великие мужи Франции: поэт Франсуа Малерб, художники Франсуа Буше, Жан-Марк Натье, Жан-Батист Шарден, Карл ван Лоо, скульпторы – Антуан Куазевокс, Никола и Гийом Кусту, архитекторы Луи Лево и Жан-Жермен Суффло… Покоиться в храме – высшая честь для любого гения, поэтому современные французы приходят в церковь и для того, чтобы отдать почести Расину, Малербу или Буало.
Святая Капелла
Рассказывая о средневековых уголках современного Парижа, я не могу не упомянуть о Капелле, о Сен-Шапель с ее божественными витражами во все стены и мраморной статуей святого Людовика у входа. В Капеллу можно попасть со стороны Дворца Правосудия (станция метро «Сите»). Витражи Сен-Шапель – самые старые в Париже. Они – творение мастеров из Шартра. 1134 сюжетных сцены, из которых сохранилось, увы, только 720. Сюжеты для витражей – Страсти Христовы, великие библейские пророки и их предсказания, земная жизнь Иоанна Крестителя. Великолепное окно-роза, выполненное при короле Карле VII, поражает воображение сценами из Апокалипсиса Иоанна Богослова – здесь и снятие семи печатей, и всадники, и ангелы с трубами, возвещающие конец света.
Сначала попадаешь в Нижнюю часовню, своды которой расписаны звездами и похожи на ночное небо. Эта часовня буквально оплетена мраморными и каменными лилиями. Королевские лилии – символ Людовика Святого – чередуются здесь с башнями герба Кастилии. Этот герб принадлежал матери Людовика Святого, королеве Бланке, всесильной регентше Франции во время малолетства ее сына.
В Верхнюю часовню с ее знаменитыми витражами можно подняться по винтовой лестнице. Парижане называют эту часовню «Стеклянной шкатулкой». При виде огромных витражей и их переменчивого таинственного мерцания буквально теряешь дар речи! Сфотографировать их очень трудно – свет преломляется с таким эффектом, что на фотографиях остается огромное мерцающее пятно. У каждого опорного столба витражей можно увидеть статуи апостолов с крестами в руках.
В одном из пролетов находится дверь в молельню Людовика XI. Проем двери закрывала решетка, благодаря которой король присутствовал на богослужениях незаметно для прихожан.
Людовик же Святой построил Капеллу для того, чтобы поместить в ней величайшие христианские святыни: Терновый венец Иисуса Христа, выкупленный у венецианцев за огромную для того времени сумму – 135 тысяч ливров, частицу креста, на котором был распят Спаситель, и один из Священных гвоздей, пригвождавших Христа к кресту.
По приказанию короля часовню возвели за 33 месяца (по числу земных лет Иисуса) и освятили 25 апреля 1248 г. Первоначально Капелла была частью королевского дворца: маленькая галерея соединяла Верхнюю часовню с покоями Людовика Святого. В Нижней часовне проводились богослужения для прихожан.
В XVIII в., в результате реконструкции королевского дворца, вид Сен-Шапель несколько изменился. С 1841 по 1867 г. проходила вторичная реконструкция капеллы – под руководством Жака-Феликса Дюбана и Жана-Батиста Лассю.
Реликвии, выкупленные у венецианцев Людовиком Святым, хранились в Капелле до эпохи «величия и гнева» Французской революции. Потом, на волне атеистического беснования, Сен-Шапель разорили. Чудом уцелели Терновый венец Христа, частица Истинного Креста и один из Священных гвоздей. Теперь эти святыни находятся в Сокровищнице собора Парижской Богоматери.
Район вокруг станции метро «Сите» – сердце и исторический центр Парижа. Отсюда начинался великий город. Для меня символ Парижа – отнюдь не громоздкая и малоэстетичная Эйфелева башня, а собор Парижской Богоматери на острове Сите. Каждый раз я привожу сюда студентов и туристов: смотреть на Нотр-Дам при любом освещении, от утреннего до ночного. Ночью Нотр-Дам особенно загадочен: он похож на огромный корабль, плывущий по каменной реке. Однажды мои друзья-дипломаты рассказали мне, что в Средние века Нотр-Дам был белым, ибо многие каменные церкви красили тогда в белый цвет, дабы они, словно Невесты Христовы, оделись в подвенечный наряд. А статуи на порталах храмов были раскрашены в разные цвета и размещались на золотом фоне, символизировавшем сияние Вечности!
Был поздний вечер, и мы стояли перед Нотр-Дамом, у «нулевого километра» – бронзовой пластины с восьмиконечной звездой, от которой отмеряют расстояния до других французских городов. Мы были на площади Парви Нотр-Дам (слово «parvis» обозначает «паперть»). Именно здесь танцевала цыганка Эсмеральда, а священник Клод Фролло смотрел на нее сверху, из собора, снедаемый страстью. На этой площади разыгрывались грандиозные спектакли на религиозные темы – «мистерии». Некоторые из мистерий длились по четыре дня!
Удивительные чувства охватывают тебя при виде ночного Нотр-Дама. Собор кажется огромной темной скалой, на которой вырезаны причудливые иероглифы, открытой для многочисленных читателей каменной книгой. Невольно вспоминаешь, что типографский станок убил «каменные книги», и все предпочли строгому камню хрупкую бумагу. Собор Парижской Богоматери всегда казался мне тайнописью, понятной только посвященным. Я могла долго рассматривать три портала собора, каждую статую, каждый архитектурный элемент, словно карту с нанесенным на нее таинственным маршрутом.