Однажды я на деле столкнулась с французским понятием «честь». Я оказалась во Франции как раз в то время, когда в 2011 г. бушевал исландский вулкан и отменили полеты над Европой. Мы с подругой, исследователем-филологом Светланой Пушкарёвой, и из Москвы-то вылетели чудом: рейсы на Париж были отменены и нам предложили вместо Парижа полететь в Ниццу или Рим. Мы выбрали Ниццу, рассчитывая сесть на скоростной поезд TGV и добраться до Парижа.
Ницца – прекраснейшее место на свете. Когда самолет начинает снижаться, понимаешь, что такое – Лазурный Берег. Самолет словно опускается в пропитанную солнцем, сияющую, восхитительную лазурь. Небо и море здесь такого удивительного солнечно-аквамаринового оттенка, что при одном взгляде на них душе, уставшей от московских дождей и снегов, становится веселее. Ницца и ее окрестности напоминают ухоженный, комфортный Крым, в который вложили несколько миллиардов евро.
В Ницце мы со Светланой несколько расслабились и до железнодорожного вокзала добрались не сразу. На вокзале мы увидели огромную очередь, в основном состоявшую из тех пассажиров, которые, как и мы, вместо Парижа прилетели на Лазурный Берег и теперь намеревались как можно быстрее оказаться в столице. В итоге билеты на TGV до Парижа на тот же день нам взять не удалось. Пришлось ночевать в ниццской гостинице, тогда как нас уже ждала гостиница в Париже.
Из Ниццы я дозвонилась до парижской гостиницы, объяснила ситуацию и попросила подержать номер до нашего приезда. «Конечно, мадам, – ответили мне, – номер в вашем распоряжении…» «А вы сможете вернуть мне деньги за сутки, на которые я опоздаю в вашу гостиницу?» – робко поинтересовалась я, почти не надеясь на успех. «Конечно, вернем, – ответил мне портье. – У нас же есть честь…»
С французским понятием «честь» я столкнулась еще раз, когда ехала с той же Светланой Пушкаревой на скоростном поезде «Ницца – Бордо». Этот поезд опоздал на двадцать минут. На вокзале в Бордо пассажиров встречала сотрудница железной дороги, которая выдавала всем какие-то квитанции. «Что это такое?» – поинтересовалась я. «Мадам, подойдите с этой квитанцией в кассу, – ответила дама. – Вам выдадут компенсацию за двадцать минут опоздания. Ведь у вас, как и всех пассажиров, по причине опоздания могли сорваться деловые встречи. Мы несем за это ответственность и компенсируем вам задержку поезда. У нас есть честь…»
Такой ответ поверг нас со Светой в настоящий культурный шок. Никогда, на фоне нашей общей российской безответственности, мы не слышали ничего подобного. Напротив, мы подсознательно ждали отовсюду обмана. А тут – нам возвратили 10 евро за двадцать минут опоздания. Мелочь, а как приятно! Чувствуешь себя человеком, достойным внимания и уважения, а не обмана и надувательства!
И все же – вернемся к Вателю. Имя этого повара-виртуоза стало символом чести потому, что во имя профессионального мастерства он решился отдать жизнь. Конечно, в современной Франции никто не заставит кондитера упасть на шпагу, если круассаны подгорят, но тем не менее имя Вателя любой повар произносит с благоговением.
Франсуа Ватель родился в бедной крестьянской семье и начал свой профессиональный путь в качестве продавца вафель. В те времена, как, впрочем, и в современной Франции, делали горячие сладкие вафли, которые просто таяли во рту. Крестный отец Вателя был парижским кондитером, и Франсуа поступил к нему в ученики. Ватель изобрел немало кондитерских шедевров – например, фрукты в карамели или воздушные пироги с мякотью груш.
Способности Вателя были замечены тогдашними «властителями судеб», которые обожали вкусно и красиво поесть. Сначала Ватель поступил на службу к министру финансов Людовика XIV Николя Фуке, который управлял Францией вместо молодого короля. Когда король велел арестовать Фуке и заточил своего бывшего министра в крепость, Ватель ненадолго исчез с исторической сцены. Потом он появился среди ближайшего окружения друга Фуке – принца Конде. Принц назначил его своим управляющим.
Великий Конде, самый известный полководец той эпохи, был не в чести у короля. Людовик не мог забыть ему Фронду – недавнее восстание аристократов против королевской семьи и кардинала Мазарини. Но назревала война с Голландией – и кому-то надо было возглавить армию. Людовик решил простить принца и для этой цели заехал к нему в замок Шантильи. От того, как будет принят в Шантильи король, зависела судьба Конде.
Ватель превзошел самого себя – он приготовил королю поистине феерическое действо! Роскошный банкет длился три дня и три ночи. Три тысячи приглашенных заполнили Шантильи. Им полагалось по четыре роскошных трапезы в день!
Нервы Вателя были взвинчены до предела – три тысячи аристократов и барской челяди и попробуй хоть кому-то не угоди!
Вателя подвели поставщики, которые из-за шторма на море не успели вовремя снарядить телеги с рыбой. Узнав об этом, Ватель поднялся к себе и бросился грудью на шпагу… В тот день ему должно было исполниться 40 лет!
Портрет Франсуа Вателя
По странному капризу судьбы через несколько часов после трагической гибели Вателя в Шантильи прибыла вереница телег, нагруженных рыбой. Король получил свое постное меню, но величайшего кулинара и церемониймейстера Франции уже нельзя было вернуть! Тем не менее имя Вателя вошло в историю как символ высокого профессионализма и профессиональной ответственности. И поныне, говоря «Ватель», французы подразумевают – «честь»…
Принцы Конде – коллекционеры, меценаты и полководцы
«Добрый король» – Генрих IV – был необыкновенно влюбчив. Последней его любовью стала пятнадцатилетняя Шарлотта де Монморанси, которую король выдал за своего родственника и тезку, принца Конде, больше интересовавшегося кавалерами, чем дамами. Пятидесятичетырехлетний король рассчитывал, что гомосексуальные пристрастия племянника заставят его пренебречь молодой женой, тогда как для самого Генриха Шарлотта будет в пределах досягаемости. Но вышло наоборот – принц Конде неожиданно поменял свои пристрастия и влюбился в Шарлотту. Его любовь к жене была настолько велика, что он пренебрег королевским гневом и сбежал вместе с Шарлоттой в Бельгию, подальше от любвеобильного короля. Вскоре после бегства четы Конде Генрих IV был убит фанатиком-католиком Равальяком…
После смерти короля молодая чета вернулась во Францию и поселилась в фамильном замке семьи Конде – Шантильи. У этой супружеской пары родился сын Людовик, которого злые языки называли бастардом короля Генриха, а добрые – законным сыном принца Конде. Прекрасная Шарлотта занялась переустройством и без того великолепного замка. И, благодаря усилиям Шарлотты и ее сына Людовика, названного современниками «Великим Конде», владение Шантильи стало вдвое прекраснее!
Сыном Шарлотты де Монморанси-Конде был тот самый Людовик II де Бурбон, «Великий Конде», фигура которого в истории Франции занимает такое же важнейшее место, как, пожалуй, Минин или Пожарский для России. И настолько же его имя и деяния известны каждому французскому школьнику. С той только разницей, что эта крайне разносторонняя, мощная и амбициозная личность преуспела не только на поприще войны и политики (где, кстати, успех далеко не всегда сопутствовал ему), но и в области науки, изящных искусств и, конечно же, в области столь милого изнеженному сердцу французских аристократов искусства жить в умопомрачительной роскоши, и при этом с непередаваемым изяществом. Даже простое перечисление дворянских титулов, принадлежавших «Великому Конде», займет несколько строчек. При жизни своего отца, Генриха II Конде, он носил титул герцога Энгиенского. Помимо гордого звания принца де Конде, он являлся также герцогом де Бурбон, де Монморанси, де Бельгард, де Шатору и де Фронсак, графом де Сансерр и де Шароле, пэром Франции и первым принцем крови. Согласитесь, человеку с таким громким именем просто нельзя было не прозвучать в истории!
С детства мечтая о лаврах воинской славы, в 17 лет честолюбивый аристократ поступил на военную службу – разумеется, с собственным полком. Отлично проявив себя в сражениях опустошавшей Европу Тридцатилетней войны, в 1643 г. 22-летний отважный кавалерист уже командовал французской армией в сражении при Рокруа. Это название, раскатистое, как грохот старинных пушек, не менее на слуху во Франции, чем у нас в России, к примеру, взятие Измаила («Вовочка, кто взял Измаил?» – «Я не брал, это Суворов, товарищ учительница!» – «Суворов, завтра с родителями – к директору!»). Принц Конде одержал там свою самую блестящую победу над испанцами, имевшими репутацию сильного и опасного противника. Конечно, настоящими победителями при Рокруа были тысячи простых французских солдат, выстоявших под огнем страшной неприятельской артиллерии и сломивших врукопашную ощетинившиеся пиками терции испанцев… Однако кто помнит о солдатах? Лавры победителя увенчали овеянную пороховым дымом и элегантно завитую личным кауфером голову юного триумфатора.
Портрет «Великого Конде»
Наслаждаясь всенародной популярностью, дерзкий аристократ, умевший нравиться и блестящему придворному обществу, и шумной парижской толпе, заносчиво противостоял кардиналу Мазарини, имевшему в те годы власть куда большую, чем молодой король Людовик XIV, и диктаторскую по своей сути. Мазарини не снес оскорбления и жестоко подрезал крылья «орлу Рокруа». «Великий Конде» был схвачен и брошен в каменный мешок Венсеннского замка. Через год утративший былой лоск и сильно потолстевший от недостатка движения (кормили высокопоставленных узников в Венсенне, в прямом смысле, на убой) Конде сумел добиться своего освобождения. И тотчас решил снова испытать фортуну и выкроить к своему лавровому венку еще и мантию удельного властителя. Он присоединился к Фронде, охватившему Францию мятежу сословий против зарождавшейся абсолютной власти монарха. Сплотив вокруг себя дворянство любимого Бордо, Конде двинулся на Париж. Однако знаменитый полководец оказался скверным политиком и недооценил расстановку сил. Потерпев сокрушительное поражение, преследуемый по пятам гончими кардинала Мазарини, «Великий Конде» вынужден был бежать из страны и, озлобленный и отчаявшийся, передался своим бывшим врагам – испанцам. После заключения мира между Францией и Испанией пристыженный Конде вернулся на родину, смирил гордыню и просил милости у утвердившего, наконец, единоличную власть Людовика XIV, «короля-солнце».