Кафе, названное в честь величайшего русского поэта и расположенное на Тверском бульваре в Москве, имеет репутацию одного из лучших заведений города. Сюда принято водить иностранных гостей, деловых партнеров, которые искренне восторгаются стилем и изяществом интерьеров, богатой библиотекой и, разумеется, вкусными, хотя и очень дорогими, блюдами. Впрочем, большая их часть стоит того, чтобы переплачивать, считал Антон.
Очевидный бонус — отменная сноровка обслуживающего персонала. Нередко новичка, впервые оказавшегося в кафе, поражает откровение о происхождении самого особняка, приютившего столь яркую составляющую кулинарной репутации древней русской столицы. Именно тот факт, что этот особняк — искуснейшая копия, а не историческое здание, отчего-то вызывает восторг и неподдельное удивление образованного иностранца.
— Никогда еще не пробовал ничего подобного, — признался Жерар, вытирая салфеткой руки и отставляя в сторону тарелку, на которой недавно была подана «завороженная» стерлядка. — Даже у нас в Лионе.
— А у вас в Лионе подают такую рыбу? — с улыбкой поинтересовался Антон.
— У нас в Лионе очень много чего есть, — ответил Жерар. — Но такую рыбу точно нигде не найти. Not even in Lyon[1]. Чисто русская вещь. Но в разнообразии я нахожу очарование этой жизни, — философски произнес француз.
— А я — в тайнах. Но особенно в их разгадывании. Вы ведь поэтому искали со мной встречи? Мой друг Ральф сказал, у вас для меня интересное дело. Он отчего-то считает, что я могу захиреть от размеренной жизни. Возможно, он прав. Итак…
— Прямо сразу? Без водки? — Жерар надел на лицо маску удивления.
— А при чем здесь водка?
Не то чтобы Антон не знал, при чем здесь водка. Обычный, набивший оскомину дремучий стереотип. Если русский, то обязательно водка. Сколько ни обряжайся в европейское, ни заказывай в ресторанах приличное по качеству и цене вино, ты для них все равно «водочник», агрессор и манкурт, почем зря швыряющий налево и направо купюры, предварительно наверняка отмытые с помощью криминальных схем. А еще ты чуждый тип в тельняшке, балдеющий от цыган и при первом удобном случае непременно пускающийся вприсядку.
— Говорят, у вас, у русских, без водки дела не делаются.
— Это верно, но отчасти. Во-первых, подойдут и другие напитки, хоть абсент. Во-вторых, прежде чем дела пойдут, надо договориться. А уж потом… А вообще у нас еще говорят, что кур доят!
— Как это, кур доят?
— Такой рифмованный афоризм. Образный намек на то, что надо меньше верить стереотипам и всяким небылицам.
— Да я шучу, Антон, — воскликнул Жерар со смехом. — Примитивный французский юмор. Хотя я где-то читал, что русские как раз его понимают и любят. У вас даже Пьер Ришар считается гениальным актером, а Депардье вы сделали гражданином России. О’кей, мне тоже неохота морочить вам голову дипломатическим трепом, поэтому сразу переходим к сути вопроса. Прежде всего, имею честь сообщить вам, что этот ресторан принадлежит мне… — Жерар горделиво откинулся на стуле и в ожидании реакции уставился на собеседника.
Однако на Антона его заявление никакого эффекта не произвело. Даже несмотря на то, что фраза this restaurant belongs to me[2] прозвучала недвусмысленно и четко, он посчитал, что француз ошибся, ведь английский-то для него тоже не был родным языком. Именно поэтому Антон продолжал оставаться невозмутимым, а лишь только кивнул в ответ, из вежливости.
— Чертовски приятно иметь дело с человеком, умеющим слушать, — воскликнул француз с досадой. — Казалось бы, произносишь нечто из ряда вон выходящее, а собеседник не перебивает тебя, а терпеливо ждет объяснения. Мы с вами сработаемся.
Жерар засмеялся, но вышло у него это нервно. Антону было и вовсе не до смеха. Выходит, этот подозрительный человек из Лиона, «сосватанный» Антону его старинным немецким приятелем Ральфом Мюллером, не оговорился, а он не ослышался. За последние годы, наполненные невероятными приключениями, Ушаков повидал всякое, но не отвык подозревать некоторых людей в неадекватности, особенно если они в самом начале знакомства начинают нести ахинею. Он ведь прекрасно знал, кто владелец заведения, даже виделся с ним несколько раз.
И все же для верности Антон переспросил:
— Этот ресторан принадлежит вам, так вы сказали? Быть может, вы имели в виду, что это место как раз для вас? You meant «you belong to this place»?
— А, вы все-таки не так невозмутимы, как мне показалось? Вас можно понять. Я имел в виду, что это фактически мой ресторан. И самое смешное, это правда. Другое дело — доказать этот факт будет чрезвычайно сложно, и ваша помощь мне как раз в этом и нужна.
«Ладно, Ральф, я тебе это припомню: подсылать ко мне ненормальных — это что-то новенькое», — мысленно возмутился Антон.
И поскольку он молчал, французу пришлось поспешить с разъяснением.
— Эта история тянется с 1812 года…
— В 1812 году этого ресторана еще не было, — уточнил Антон. — Вообще в Москве нет ни одного ресторана, который просуществовал столько лет, даже в виде бренда, названия.
— Я знаю, — Жерар расхохотался. — Я имею в виду не это здание, оно ведь, как это у вас говорят, novodel, так? И все же меня привели сюда события, происходившие именно в 1812 году в Москве.
— Прошло уже больше двухсот лет, — заметил Антон.
— Верно, все случилось ровно за двести лет до начала третьего, но, я убежден, не последнего президентского срока Владимира Путина.
Француз вновь рассмеялся, теперь уже собственной шутке. Антон через силу улыбнулся. Несколько посетителей кафе обернулись, услышав столь родную фамилию.
— Видите ли, в чем дело, — продолжал Жерар, — мой предок — русский офицер и дворянин. В силу неизвестных мне обстоятельств он вынужден был после войны осесть во Франции. Есть легенда, будто он уходил из вашей страны как все наши, вместе с армией Наполеона в районе Березины. О, Березина, Березина… Позор и трагедия Франции! Такая славная победа при Бородино, взятие Москвы — и такой унылый и бесславный конец на Березине!
— Так уж прямо и победа, — проворчал Антон. — Так уж и «взятие» Москвы. Прямо не Наполеон, а Девлет-Гирей.
— Простите?
— В Бородинском сражении как минимум не было победителей. Это признанный факт. А Москву вам просто так отдали. Точнее, не вам, а им, раз вы русский.
— Точно, немного русский. Но Бородино! Да что вы говорите такое? Наполеон одержал победу при Бородино! Русские потеряли там десятки тысяч человек. Именно поэтому Александр, ваш император, оставил столицу, бросил Кремль и бежал в Санкт-Петербург.
— Стоп. Стоп! Кто бежал, куда? Столицей России тогда был Питер. В нем, а не в Москве находились царские резиденции, например в Зимнем дворце. Жерар, извините, но у вас в голове, хоть вы и немного русский, как и у всех иностранных гостей, чудовищная каша. Ну, типа мюсли, сборная солянка, то есть буйабес из не связанных между собой сведений… Нет, разумеется, до американцев вам в этом смысле еще далеко, но все-таки… Кстати, однажды я встречал в аэропорту своего коллегу из США, так он на полном серьезе спросил у меня, принимал ли я участие во Второй мировой войне… А то, что я родился в 1967 году, его не смутило.
— Ха! Так это ж американцы! — воскликнул Жерар. — Что вы от них хотите? Надутые, бесцеремонные невежды!
Антон в который раз поразился, как легко объединяются представители любых народов в своем желании обсуждать и осуждать за глаза несчастных американцев, продолжая при этом пользоваться их технологиями, правилами корпоративного управления, обещая, но не отказываясь от фастфуда и кока-колы, ожидая новых голливудских релизов или очередной версии айфона.
— Но все же, Антон, — Жерар решил все-таки развить историческую тему. — Победа французов под Москвой — исторический факт.
— Перенесем наш исторический спор на другое время, — Антон с грустью посмотрел на собеседника.
— Ну, как знаете. Итак, мой предок русский, и он бежал из России.
— А почему?
— Не имею понятия. Подробности его бегства утрачены.
— Ага, — задумчиво произнес Антон. — У меня, кстати, сразу было ощущение, что вы не совсем француз.
— Поверьте, это не из-за моих дальних предков. Это потому, что я из Лиона. Лион — это не Франция.
— А что?
— Лион — это Лион. И родился-то я французом. Да и столько поколений сменилось.
— Согласен с вами, хотя смешанные браки надолго накладывают отпечаток на характер…
— О нет! Все значительно интересней. У моего предка не было смешанного брака. Он приехал в Париж уже с женой. А она, насколько мне известно, тоже была русская.
— Ого…
— Да! Итак, в нашей семье я с самого раннего детства слышал одну и ту же историю (или сказку, если угодно) про то, что основатель нашей династии спрятал в Москве клад. Или не клад, а что-то другое. Что? Опять же по легенде, это «нечто» имело баснословную историческую ценность. Все состояние своей семьи, короче, он умудрился зарыть в подвале одного дома. Потом, как известно, был пожар. Я, кстати, не понимаю, как можно было поджечь свой собственный город?
— Жерар, а кто вам сказал, что Москву подожгли москвичи? — недовольно перебил собеседника Антон. — Вы сами-то верите в такое? В те времена города с землей не ровняли и не хотели затопить, как Гитлер Москву. Завоеватели приходили и уходили. Наполеон, я читал, не очень-то планировал задерживаться в России. Делать ему тут было нечего, потому что скучно, грустно, ресторанов таких, как этот, не существовало и зимы тогда были совсем холодные. Тем более что принадлежность тогдашней России к Европе никто не оспаривал, плюс родство монарших фамилий по всему региону, так сказать… А во всех европейских столицах, им завоеванных, ваш Бонапарт вел себя более-менее прилично. Никто из читающих газеты людей в Москве не мог тогда и предположить, что у нас его солдаты начнут так безумствовать, как это случилось уже после бегства из Москвы. Так зачем москвичам было уничтожать собственные дома, в которых им предстояло долго жить?