— Взяли бы и обучили своих мужей хорошим манерам.
— Английский деревенский парень вряд ли может оказаться на высоте в любовных утехах.
— Мне приходилось слышать нечто в этом роде. Однако под чутким руководством он мог бы вполне усовершенствоваться.
— Как может женщина обучить своего мужа вещам, в которых она сама ничего не смыслит, откуда ей набраться знаний и опыта?
— Неужели у нее не хватает инстинкта?
— Один инстинкт не может заменить всего остального.
— В таком случае мне жаль ваших деревенских женщин.
Облокотившись на одну руку, другой он нащупал трубку в кармане своего длиннополого камзола и не спеша набил ее табаком — коричневым, едким, таким же, какой она некогда обнаружила в своей спальне. Придерживая трубку, Француз продолжал развивать свою мысль:
— Однажды я уже говорил вам, что французам совершенно незаслуженно присвоили репутацию покорителей женских сердец. Не бывает такого, чтобы на одной стороне пролива были сплошь настоящие мужчины, а на другой — одни увальни.
— Возможно, причина кроется в нашем английском климате, который расхолаживающе действует на темперамент.
— Климат здесь ни при чем, как, впрочем, и национальные отличия тоже. Как мужчина, так и женщина рождаются либо с естественным пониманием этих вопросов, либо нет.
— А если, положим, в браке один партнер имеет это понимание, а другой — нет.
— Тогда брак, без сомнения, окажется неудачным, что и происходит с большинством браков.
Кольца дыма окутали его лицо.
— Почему вы смеетесь? — обиженно спросила Дона, уловив в его лице оттенок шутливой иронии.
— Просто потому, что вы так серьезны, словно собираетесь написать трактат о несовместимости.
— Возможно, я так и поступлю — в преклонные годы.
— Осмелюсь дать совет: писать трактаты надо со знанием дела.
— Вы уверены, что у меня его нет?
— Может быть, и есть… Но чтобы дать полное представление о несовместимости, надо сформулировать, что же такое совместимость, — посвятить этому, например, заключительную главу. Иногда бывает, что мужчина встречает женщину, которая воплощает в себе все его мечты. Они понимают друг друга без слов — в простом и в сложном, в радости и в горе.
— Но такое встречается не часто?
— Далеко не часто.
— В таком случае мне не удастся написать трактат.
— Что крайне огорчит ваших читателей, но еще больше — вас саму.
— Зато вместо главы о совместимости я могла бы написать несколько страниц о материнстве. Между прочим, я образцовая мать.
— Неужели?
— Да, спросите Уильяма — он подтвердит.
— Если вы такая замечательная мать, то что же вы делаете здесь, на палубе «La Mouette»? Сидите, поджав под себя ноги, с растрепанными ветром волосами и обсуждаете интимные подробности брака — с кем? — с пиратом.
Дона не смогла подавить вырвавшийся смешок. Она подняла руки, пытаясь собрать разметавшиеся волосы и связать их лентой.
— Знаете, что сейчас делает Дона Сент-Коламб? — хитро спросила она.
— Хотелось бы узнать.
— Она лежит в постели с лихорадкой и головной болью. К ней никто не входит в комнату, кроме верного Уильяма, который приносит ей виноград, чтобы унять озноб.
— Всем сердцем сочувствую ее светлости. Особенно, если, страдая в постели, она еще пытается разрешить проблемы несовместимости полов.
— Ничем подобным она не занимается, для этого у нее слишком уравновешенный характер.
— Что-то не вяжется ваше утверждение об уравновешенном характере леди Сент-Коламб с тем, что она вытворяла в Лондоне, изображая разбойника с большой дороги.
— Просто тогда она разозлилась.
— Вот как, на что?
— На то, что жизнь не удалась.
— И, обнаружив сей прискорбный факт, она постаралась сбежать?
— Именно так.
— Опять получается неувязка: если леди Сент-Коламб прикована лихорадкой к постели и оплакивает свое незадачливое прошлое, то что за женщина сидит на палубе против меня?
— О, это ваш юнга, самый незначительный член команды.
— Остается признать, что у моего юнги завидный аппетит: он слопал весь сыр и три четверти буханки хлеба.
— Простите, — замялась Дона. — Я думала, что вы уже покончили с едой.
— Так оно и есть, — ободряюще улыбнулся он.
Дона отвела глаза — слишком откровенно они говорили о ее чувствах. Пожалуй, он примет ее за распутницу, впрочем, вероятно, так оно и есть.
Вытряхнув содержимое трубки на палубу, Француз спросил:
— Хотите повести шхуну?
— А можно? Она не утонет?
Засмеявшись, он вскочил на ноги и потянул ее за собой. Вместе они подошли к штурвалу. Француз перекинулся парой фраз с рулевым, и тот отошел в сторону.
— Что нужно делать? — деловито осведомилась Дона.
— Беритесь за ручки двумя руками — вот так. И держите корабль прямо по курсу — так. Не позволяйте колесу крутануться вверх, иначе вас отбросит к фок-мачте. Чувствуете ветерок, поддувающий сзади, в затылок?
— Да.
— Старайтесь держать так, чтобы его направление не изменилось. Не позволяйте ветру задувать вам в правую щеку.
Заняв место у штурвала, Дона храбро взялась за ручки, но уже через несколько мгновений с ужасом почувствовала, что шхуна лезет куда-то вверх, корпус ее словно ожил и заметался, шхуна то взлетала, то ухала вниз. Ветер свистел в снастях. Полотнище фока натягивалось на канатах и, выгибаясь, рвалось вперед. Команда отметила смену рулевого. Люди толкали друг друга локтями, улыбаясь, тараторили без умолку на своем бретонском наречии. А капитан стоял рядом с ней, по привычке заложив руки глубоко в карманы. Губы его были вытянуты, словно для свиста, глаза ощупывали море впереди. Наконец он отвлекся.
— Есть по крайней мере одна вещь, которую мой юнга постигает благодаря инстинкту, — сказал он.
— Какая же? — полюбопытствовала Дона. Она уже не пыталась противиться ветру, трепавшему ее волосы.
— Умение управлять кораблем.
Блеснув белозубой улыбкой, он отошел прочь, оставив Дону наедине со штурвалом.
Около часа она несла у руля свою вахту, получая откровенное удовольствие, сродни тому, которое получал Джеймс от новой игрушки. В конце концов руки у нее затекли, и, обернувшись, она поискала глазами рулевого. Он стоял невдалеке, не сводя с нее глаз, то и дело расплываясь в довольной улыбке. Он сразу выступил вперед, чтобы принять у нее руль. Дона спустилась в каюту капитана, легла на его койку и сразу же заснула.
Один раз, чуть приоткрыв веки, она увидела, как вошел Француз. Он склонился над картами, разложенными на столе, и начал что-то быстро записывать на листке бумаги. Затем она, вероятно, снова впала в забытье, потому что, когда проснулась окончательно, каюта была уже пуста. Дона встала, сладко потянулась и вышла на палубу, со стыдом сознавая, что снова хочет есть.
Было часов семь, корабль приближался к берегу. За рулем стоял сам Француз. Не говоря ни слова, Дона встала рядом с ним, вглядываясь в туманные очертания берега на горизонте.
Француз отдал команду, и матросы полезли по мачтам вверх. Маленькие гибкие фигурки, словно обезьяны, перехватывали руками канаты. Наконец самый большой парус повис, захлопав складками, и был убран.
— Когда корабль входит в зону видимости, — пояснил Француз, — то парус — это первое, что бросается в глаза с берега. До сумерек остается еще два часа, и нам ни к чему, чтобы нас заметили.
Дона не отрывала взгляда от далекого берега, сердце ее колотилось, она чувствовала, что охвачена, как капитан и все матросы на шхуне, огромным воодушевлением, какое бывает перед настоящим приключением.
— Сдается мне, вы собираетесь выкинуть какую-то безрассудную, даже дурацкую штуку?
— Вы же говорили, что хотите получить парик Годолфина, — не вдаваясь в подробности, сказал Француз.
Дона покосилась на него, удивленная его невозмутимостью и твердостью голоса. Таким он был, когда беседовал с ней в лодке во время рыбной ловли.
— Что вы еще затеваете? — всполошилась Дона.
Не торопясь с ответом, он отдал приказ убрать следующий парус.
— Вы знаете Филиппа Рэшли? — спустя некоторое время спросил он.
— Что-то слышала о нем от Гарри.
— Он женат на сестре Годолфина, но это к слову. Филипп Рэшли ожидал судно из Индии. Но этот факт, к сожалению, дошел до меня слишком поздно, не то я принял бы меры, чтобы перехватить его в пути. Сейчас, как я предполагаю, судно уже успело прийти. Я намерен захватить корабль, пока он стоит на якоре, связать команду и переправить добычу на тот берег.
— А если та команда превосходит числом вашу?
— Это та доля риска, на которую идешь сознательно. На моей стороне преимущество во внезапности нападения, оно меня еще не подводило.
Он взглянул на нее сверху. Его позабавило выражение недоверчивости на лице Доны и невольное пожатие плеч, будто она сочла его за умалишенного.
— Как вы думаете, чем я занимаюсь, когда запираюсь в каюте? Поверьте, я не валяю дурака и не делаю ставку исключительно на везение. И пока я прохлаждался в бухте, мои люди тоже не бездельничали. Несколько человек прочесывали округу, но в их намерения не входило причинять страдания бедным женщинам. Страдания — штука печальная.
— Так они знают английский?
— Конечно. Поэтому я и поручил им это задание.
— Что ж, сдаюсь, вы чрезвычайно предусмотрительны.
— Просто я не выношу работы, сделанной спустя рукава.
Мало-помалу линия берега обозначилась яснее — они входили в широкий, далеко простирающийся залив. Вдалеке на западе виднелись белые песчаные дюны, в сумерках казавшиеся серыми. Корабль забирал севернее, направляясь к темному мысу, хотя, на первый взгляд, там не было ни бухты, ни заводи для якорной стоянки.
— Вы не знаете, куда мы идем? — спросил Француз.
— Нет, — покачала головой Дона.
Он принялся насвистывать, выжидающе глядя на нее. И снова Дона отвела глаза, которые имели свойство выдавать самые сокровенные тайны. Она смотрела на гладкую поверхность моря, на видневшуюся впереди незнакомую землю. Вечерний бриз доносил до нее теплый запах травы, покрывавшей утесы, играл в ветвях деревьев и остывающем после знойного полдня песке. Дона подумала, что вот это и есть счастье, к которому она стремилась всю жизнь. Прекрасное мгновение минет, и на смену ему придет опасность, может быть, это будет смертельная схватка. Но и она пройдет, и они снова будут вместе создавать свой собственный мир, состоящий из тишины, покоя и красоты… Закинув руки за голову и смело посмотрев на Француза, она спросила: