{629}. О костюме египтян Догеро пишет следующее: «Одежда мужчин представляет собой вид летней голубой или белой рубашки; зимняя - из овечьей или козьей шерсти; некоторые носят кальсоны. Те, кто не ходит босиком, носят красные или желтые сандалии. Их головы покрываются красным колпаком (calotte), вокруг которого наматывается тюрбан. Одеяние женщин примерно такое же: их рубахи очень длинны, на головах покрывало, а фигуры покрыты полотном, которое постоянно грязно и называется “барко” (бурка); те, кто не ходит босиком, носят красные или желтые туфли»{630}. Однако богатые люди, как отмечает тот же Догеро, «имеют красивую внешность и очень хорошо одеты»{631}. Жобер пишет родственнику, что длинный наряд местных женщин скрывает все их тело, оставляя открытыми только глаза, что «немного напоминает одеяния кающихся грешников наших южных провинций»{632}. Моран подмечает нехарактерные для французского мужского костюма черты: «Они одеты в рваные рубахи, чаще всего голубые, и чалмы, намотанные из тряпок, ходят босиком. Только некоторых мы видели в штанах и в тюрбанах, решив, что они - вожди племени»{633}. Виван Денон считает, что сам костюм мусульман, равно как их привычки, располагают к праздности{634}. Только портной Бернуае, сравнивая французские и восточные костюмы, приходит к выводу, что именно вторые обладают большими преимуществами, так как более удобны: «Простой тюрбан придает больше привлекательности, уважения и величия, чем наши безвкусные украшения, более или менее удачно сделанные. Мода служит только для того, чтобы нас истязать, стесняя все части нашего тела. Я надеюсь, что однажды любовь к независимости нам откроет глаза на то, что наши члены хотят большей свободы»{635}. Примечательно, что когда Бонапарт надел восточный наряд, это вызвало недоумение среди армии. Как отмечает Детрое, говорили, что Бонапарт так оделся для встречи с членами дивана, дабы показать, что если французский генерал может перенять местные обычаи, то и члены дивана, возможно, наденут «цвета нашей нации»{636}. Однако, по словам Детрое, Тальен отговорил главнокомандующего постоянно носить восточную одежду. Очевидно, это было связано с тем, что Бонапарт выглядел в ней комично, о чем свидетельствует Бурьен в своих мемуарах{637}.
Тем не менее оккупанты были вынуждены если не носить восточную одежду, то хотя бы выглядеть в соответствии с местными обычаями. По словам Жоффруа Сент-Илера, французам пришлось отпустить усы, поскольку «голое лицо считается признаком раба, и, хотя мы - хозяева страны, сила предубеждения внушает туркам, что французы без усов являются рабами других»{638}.
Французы вообще довольно часто упоминают об обычаях и традициях жителей Египта{639}. Один из обычаев египтян, который они не раз отмечают, это мытье в бане. В дневнике адъютанта Клебера приводится рассказ о том, что Клеберу было предложено переделать бани в госпитали для французов, однако генерал отказался от этой идеи, поскольку, по его словам, «омовения и очищения всех видов являются неотъемлемой частью культа египтян»{640}. Как пишет Догеро, «закон Магомета предписывает туркам мыться»{641}, поэтому в Каире множество бань, в которых, однако, считает он, царит нечистоплотность, поскольку одни и те же полотенца используются разными людьми. Тем не менее одну из процедур, предлагаемых в бане - массаж, Догеро называет «божественным наслаждением, о котором говорил Савари, автор “Мемуаров о Египте”»{642}.
Еще один обычай Востока, о котором упоминают французы, это правило не воевать после заката. Как пишет Бернуае, «Коран запрещает мусульманам предпринимать что-либо после захода солнца»{643}, поэтому даже во время восстания жители Каира на ночь расходились по домам и прекращали огонь. То же отмечает и Франсуа, считая, что эта традиция характерна для «всех восточных людей»{644}. Он же называет еще одной особенностью, распространенной на всем Востоке обычай, надевать в бой самые лучшие одежды и оружие и брать с собой богатства{645}.
Что касается кулинарных традиций, то французы отмечают скудость питания египтян{646}, хотя, пишет Брикар, несмотря на это, они все равно практически не болеют и долго живут. Кордье, описывая обед у старосты одного из поселений в Дельте, отмечает, что все искусство местной кулинарии сводится к приготовлению блюда из «смеси мяса, овощей и коринфского винограда, поверх которой живописно разложены ломти баранины. Это их любимое блюдо. Самая большая похвала, которую можно ему сделать, это сказать, что оно неплохое»{647}. Детрое называет обычай приема пищи в Египте «грязным», поскольку люди не знают вилок и едят руками{648}. Виван Денон также сообщает, что на египетском столе нет привычных европейцам приборов и салфеток, но, хотя «у этой трапезы отсутствует привычность и элегантность, которая возбуждает аппетит, мы можем восхищаться ее изобилием, гостеприимством и умеренностью приглашенных за стол»{649}.
Участники экспедиции подмечают, что мусульмане не пьют вина. Буае пишет родителям: «Мы живем здесь под законом Магомета, который запрещает вино, но дозволяет воду в изобилии»{650}, Деженет в письме жене отмечает, что египтяне «почти ничего не пьют, кроме воды»{651}. Бернуае уточняет, что все алкогольные напитки под запретом, но египтяне употребляют много кофе и сиропа из фиников{652}. Моран сообщает, что шейхи Даманхура, встречавшие генерала Дезе, предложили ему молоко и фрукты, ибо вино у них не принято{653}. Дама же рассказывает, что когда Клебер позвал к себе на ужин членов дивана, то «чтобы не нарушать их обычаев и предоставить им полную свободу, для них сервировали отдельный стол, за который допускались только турки [мусульмане]», что вызвало одобрение одного из шейхов, «религиозного блюстителя закона Пророка», не желавшего сидеть за столом, на котором есть вино{654}. Для французов отсутствие алкоголя было не только непривычно, но и труднопереносимо. Так, А. Савари, адъютант генерала Дезе, писал из Каира своим товарищам в Александрию: «Вся армия мучается диареей из-за того, что пьет [местную] воду. Ради Бога, привезите вино, водку и ром»{655}, причем повторяет эту просьбу в письме несколько раз.
Необычна была для французов и музыкальная культура местных жителей. Вийер дю Терраж описывает «странные» песни и танцы египтян на празднике в честь дня рождения пророка Мухаммада{656}; Брикар пишет, что рождения, похороны и свадьбы сопровождаются танцами, которые представляют из себя «кривляния» и «непристойные движения»{657}; Детрое называет звуки, издаваемые арабскими музыкальными инструментами (тамбурином, цимбалами) «неприятными», равно как и танцы под эту музыку{658}; Виван Денон также считает, что местная музыка представляет собой какофонию, а танцы, у которых отсутствует (в отличие от европейских) веселье и радость, описывает как отталкивающе сладострастные{659}.
Отдельной темой в источниках личного происхождения является тема женщин и семьи. Жоффруа Сент-Илер описывает, как французы были удивлены тем почтением, которое младшие оказывают старшим. По его словам, когда на обеде у одного из шейхов французы пригласили внука хозяина сесть за стол, тот «покраснел так, словно мы ему предложили совершить преступление», а его отец объяснил, что внук «никогда не решится сесть в присутствии сидящего деда, и тем более есть перед ним, поскольку глубокое почтение к деду для него закон»{660}. Более того, как удивленно отмечает Сент-Илер, и сам отец мальчика, уважаемый и богатый земледелец, отказался сесть в присутствии шейха по тем же соображениям и проявляя такое же благоговение по отношению к своему отцу. Бернуае также отмечает, что египетская семья очень патриархальна: «Я должен уточнить... что в этой стране отцы имеют абсолютную власть над своими детьми, так, что они сочетают их браком, не заботясь об их вкусах или привязанностях. Таким образом, большая часть супругов не знакомы до свадебного торжества»{661}. Французы хорошо знали, что мусульмане могут иметь несколько жен, но с числом и статусом таковых путались. Деженет пишет, что у мужчины может быть четыре законные жены, помимо наложниц{662}. Брикар утверждает, что законная жена может быть только одна, но наряду с ней могут быть и другие, как он называет их, «любовницы в доме», в таком количестве, какое позволяют средства мужа - вплоть до двадцати. Бернуае пишет просто о «множестве жен», которых может взять себе мусульманин при условии, что сумеет их содержать