Надо сказать, что подобные дробные государственные образования — вассальные республики — Франция создавала и до наполеоновских завоевательных походов, отхватывая куски территорий от соседних стран. В их числе можно назвать Рурикскую республику, созданную на территории Базеля в 1792 г., Майнцкую республику, образоаанную на территории Рейнланд-Пфальца в 1793 г., Булонскую (1794–1795) и Батавскую республики, существовавшую в 1795–1806 гг. в Нидерландах. Но что касалось политического будущего завоеванных областей Италии, то придавать им какой бы то ни было государственный статус правящая во Франции Директория пока не собиралась. На этой почве между нею и главнокомандующим Итальянской армией продолжались разногласия на протяжении всей кампании. Вот как описывал точку зрения правительства по этому вопросу А. Манфред: «Распоряжения Директории сводились к двум основным требованиям: выкачивать из Италии побольше золота и любых других ценностей — от произведений искусств до хлеба и не обещать итальянцам никаких льгот и свобод. По мысли Директории, итальянские земли должны были оставаться оккупированными территориями, которые позже, при мирных переговорах с Австрией, следует использовать как разменную монету, например можно отдать их Австрии в обмен за Бельгию или территорию по Рейну и так далее, или Пьемонту как плату за союз с Францией».
Бонапарт же не соглашался с политикой, навязываемой ему Директорией. Нет, его не смущала необходимость накладывать на побежденную страну контрибуцию, да и монархическую власть он считал возможным на какое-то время сохранять «там, где это было выгодно или целесообразно» (так это случилось в Пьемонте и в Тоскане). Но в остальном его политика противоречила директивам, получаемым из Парижа. «В очевидном противоречии с предписаниями Директории, — пишет А. Манфред, — которые он практически саботировал, прикрываясь разными отговорками, он вел дело к скорейшему созданию нескольких итальянских республик. Позже он пришел к мысли о необходимости создания системы дружественных Франции и зависимых от нее республик. Как писал Дюмурье[6] Павлу I, в 1797 г. Бонапарт, выступая в Женеве, в Сенате, говорил: „Было бы желательно, чтобы Франция была окружена поясом маленьких республик, таких как ваша; если он не существует — его надо создать”». И как мы уже увидели из приведенных здесь данных, за два года Итальянского похода генерал в этом преуспел. Он действовал так, как если бы инструкций Директории, которые предписывали «сохранять народы в прямой зависимости от Франции», не существовало.
Генерал активно способствовал созданию независимых итальянских республик, связанных с Францией общностью интересов. Но при этом он исправно отправлял в Париж немалую контрибуцию, налагаемую на население завоеванных земель. «Могла ли Директория отказаться от такого важного источника пополнения всегда пустой казны, а заодно, может быть, и собственных карманов? Обеспечит ли этот непрерывно поступающий из Италии золотой поток другой генерал?» Ответ на эти вопросы, поставленные А. Манфредом, был очевиден: пока Бонапарт обеспечивает приток денег в страну, приходится смотреть сквозь пальцы на его своеволие.
Что же касается внешнеполитических устремлений Директории по отношению к завоеванным итальянским землям, то в трактовке Талейрана они выглядели довольно узкими и прямолинейными. Вот что он писал в своих «Мемуарах»: «Если бы Директория хотела в эту эпоху превратить Италию в оплот для Франции, она могла бы достигнуть этого, образовав из всей этой прекрасной страны единое государство. Но, далекая от этой мысли, она содрогнулась, узнав, что в Италии тайно подготовляется слияние новых республик в одну единую, и воспротивилась этому, насколько это было в ее власти. Она стремилась к образованию республик, что делало ее ненавистной для монархий, но желала вместе с тем образования только слабых и мелких республик, чтобы занимать военной силой их территорию под предлогом защиты их, а в самом деле — чтобы подчинять их себе и продовольствовать за их счет свои войска, вследствие чего она делалась ненавистна тем же самым республикам».
В отличие от «ослепленной жадностью» Директории, молодой генерал видел свои задачи шире и глубже. По мнению А. Манфреда, он вел в 1796 г. «исторически более прогрессивную политику», стараясь приобрести для Франции «союзника в лице итальянского национально-освободительного движения». Но в то время как итальянцам из среды республиканцев казалось, что он «действует прежде всего как итальянский патриот», на самом деле его политика определялась исключительно интересами Франции. Достаточно четко и определенно это прозвучало в его заявлении австрийскому дипломату, графу Людвигу фон Кобенцлю на переговорах с Австрией, в котором им было сказано: «Французская республика рассматривает Средиземное море как свое море и намерена в нем господствовать». Другими словами, Наполеон стал первым в Европе, кто попытался превратить Средиземное море во «французское озеро». А его пылкие итальянские почитатели поначалу и не заметили, как, избавившись с его помощью от австрийской зависимости, они сразу же стали зависимы от Франции. Только с весны 1797 г. итальянцы стали отчетливо обнаруживать в политике Бонапарта проявление завоевательных тенденций.
Образование на завоеванных территориях многочисленных «дочерних, сестринских или клиентских республик» с правительствами, основанными на национальном принципе, воспринималось как свежий глоток свободы и способствовало росту национального чувства на всем европейском континенте.
На самом же деле эти государственные образования были всего лишь одним из вассальных по отношению к Французской республике режимов, установленных Бонапартом по мере оккупации различных частей Европы в период наполеоновских войн. Он очень толково и умело использовал республиканские принципы в качестве способа управления оккупированными территориями путем сочетания французских и местных органов власти. Существование этих республик обычно зависело от присутствия французских войск, а французская администрация часто имела своей единственной целью выкачать из них как можно больше ресурсов (продовольствия, денег и солдат) в пользу Франции. В качестве примера могут служить данные, приведенные в статье «Сколько стоили наполеоновские войны» российского журналиста А. Н. Волынца: «Только из Милана в 1796 году он выкачал 20 млн франков контрибуции (или почти 6 тонн золота). Римскому Папе в том же году пришлось отдать корсиканскому «рэкетиру» 21 млн франков и большое количество не поддающихся оценке произведений искусства эпохи Возрождения». Так что, официально являясь суверенными государствами, по сути, все эти пресловутые республики мало чем отличались от колоний.
Необходимо отметить, что к концу первого Итальянского похода в поведении и образе жизни Бонапарта произошли заметные изменения. Его реальная власть в Италии стала огромной, а вместе с ней к нему пришли большие деньги и роскошь. После Леобенских соглашений (17 апреля 1797 г.) у генерала армии победителей даже появился свой блестящий двор, весело проводивший время на больших приемах и званых обедах. Некоторые из биографов Наполеона поспешили усмотреть за всем этим появление у него планов овладения троном. Но скорее всего они зародились в его голове во время второй Итальянской кампании, еще более успешной, нежели первая. По ее результатам Австрия отказалась от Бельгии, Люксембурга, германских владений на левом берегу Рейна и признала образованные Наполеоном Батавскую республику (Голландия), Гельветическую республику (Швейцария), Цизальпинскую и Лигурийскую республики (Генуя и Ломбардия). Французские войска также заняли Пьемонт.
Хотя республиканский генерал, ставший к тому времени уже Первым консулом Франции, по-прежнему создавал в Европе новые республики, в его внешнеполитической деятельности все отчетливее стали проявляться «монархические нотки». Особенно это обнаружилось при решении судьбы Тосканы. «Во Флоренции была смещена старая династия, — писал А. Манфред, — это никого не удивляло, к этому с некоторых пор привыкли. Но Тоскана не стала еще одной дочерней республикой, подобно Лигурийской или Гельветической. Она была превращена в королевство Этрурии, и королевский престол был отдан инфанту Пармскому. Объяснили, что это результат сделки в Сент-Ильдефонсе с Испанией, но эти объяснения не устраняли чувство неловкости: Французская республика учреждает монархии. Когда в мае 1801 года король Этрурии и его супруга, сестра испанского короля, прибыли в Париж и в их честь министры стали давать балы за балами, это чувство неловкости возросло». «Генерал Бонапарт создал много республик, Первый консул умудрился создать короля», — писал Тибодо[7]».
Совсем скоро Наполеон сам приобщится к царственным особам, став императором французов, и с тех пор будет щедро раздавать монархические титулы всей своей родне, не забывая при этом и о себе. В связи с этим достаточно упомянуть хотя бы такой факт: в 1805 г. он провозгласил Королевство Италия вместо Цизальпинской республики, объявив себя итальянским королем. Описывая это событие, А. Манфред заключает: «Рассчитывая решить все проблемы европейской и мировой политики одним ударом — прыжком через Ла-Манш, Бонапарт вел в Европе открыто агрессивную политику, не заботясь о последствиях. В июне 1804 года Лигурийская республика была попросту присоединена к Франции. В мае 1805 года с помпой и шумом он совершил торжественное путешествие в Италию. Император французов, мог ли он оставаться президентом Итальянской республики? В Милане в торжественной обстановке он возложил на свою голову железную корону итальянских королей. Он хотел теснее привязать к себе Италию и вторым лицом в Итальянском королевстве — вице-королем — назначил своего пасынка Евгения Богарне». Следующей представительницей семейства Бонапартов, получившей владения в Италии, стала сестра императора Элиза Бачокки. Таким образом, как справедливо отмечает историк, «с 1804 года в политике Бонапарта, в политике Франции появляется новый элемент, которого не было ранее, — династические интересы, интересы, связанные с новой формой организации государственной власти, с превращением Франции в империю — наследственную монархию».