– О, Магда, как много красных точек! – заметила бабушка, а Кендл недоумевала – много? Потому что в данный момент она разглядывала большой белый квадрат с единственной красной точкой чуть в стороне от центра.
Но Магда ответила:
– Ага, неплохо продавалось, должна признаться.
И Кендл поняла, что имела в виду бабушка. Она оставила дам и направилась ко входу в галерею, где к стене был прикреплен лист бумаги. Красная точка, красная точка, красная точка – против списка с названиями и ценой, и все цены измеряются тысячами. Четыре тысячи, пять тысяч. Вон даже семь тысяч. Кендл вернулась к Мерси, которая продолжала осматривать выставку самостоятельно, потому что Магда ушла побеседовать с Вирджинией.
– Что думаешь? – спросила Мерси.
И Кендл честно ответила:
– Это правда… любопытно.
И поежилась, потому что вспомнила, как дедушка всегда говорит, если ему предлагают непривычную еду. «Очень… любопыыытно», – тянет он, и вся семья за столом обменивается понимающими улыбками.
Но Мерси лишь ободряюще похлопала Кендл по руке и сказала:
– А мне вот любопытно смотреть на подобную живопись и воображать, каково это, когда заканчиваешь такую работу. То есть откладываешь кисть, делаешь шаг назад и думаешь: «Да, вот именно это я и имела в виду». И тогда я понимаю, какое это, должно быть, грандиозное удовольствие. Недоговаривать, не доводить до конца, не испытывать потребности выплеснуть все наружу. Быть способным на такую… сдержанность. Я сама не способна, но, признаюсь, меня восхищает это качество. Разве не удивительно, как по-разному устроено сознание у разных художников?
– Ладно, – согласилась Кендл. – Но что скажешь насчет цен?
– А что с ними такое?
– Эти картины стоят тысячи долларов! Это нечестно!
– Нечестно?
– Ты вкладываешь в свои картины гораздо больше труда.
Бабушка рассмеялась:
– Солнышко, глупо заглядывать в чужую тарелку.
– В смысле?
– Просто иди своей дорогой. И не парься из-за других.
Сначала это показалось бессмыслицей, но потом до Кендл дошло. И как будто с ее плеч кто-то снял тяжкий груз, она благодарно улыбнулась Мерси, а Мерси улыбнулась в ответ.
Но все же бабушка казалась непривычно тихой – какой-то рассеянной, сосредоточенной на чем-то своем, внутреннем, и Магде пришлось дважды переспрашивать, не хочет ли она выпить тут неподалеку, когда они закончили экскурсию по выставке.
– Выпить? – запинаясь, переспросила Мерси.
А Магда поинтересовалась:
– Сколько у вас времени до поезда?
– Поезд! Ой! – Мерси взглянула на часы: – Нам пора на вокзал!
Магда остановила такси, царственным жестом вскинув правую руку; последовали объятия, и огромное спасибо, и непременно надо опять устроить что-нибудь.
– Господи, – выдохнула Мерси, когда они с Кендл устроились на сиденье. – Я должна была… надо было взять билет на попозже… я просто не предполагала, что все так затянется!
– Но мы можем зайти в «Натанс»? – спросила Кендл.
– Куда, милая?
– В «Хот-доги Натанс».
– О, я… Знаешь, я не планировала, что мы пойдем в галерею пешком. Оказалось так далеко. И заняло гораздо больше времени, чем я рассчитывала.
Вообще-то там было совсем не далеко, просто Мерси уже старушка. Кендл вздохнула, надеясь, что бабушка обратит внимание, но потом плюнула на это дело и просто наблюдала за дорогой. К счастью, доехали они без проблем, и когда подрулили к Пенн-стейшн, Мерси заметила:
– Вот видишь, – как будто и не паниковала совсем недавно, – уйма времени.
Но подойдя к информационному табло выяснить, подошел ли их поезд, она воскликнула:
– О, он уже здесь! – А потом: – Но мы должны купить тебе хот-дог! – словно эта тема возникла только что.
Но Кендл сказала:
– Брось, не надо.
И Мерси явно обрадовалась и тут же ринулась к эскалатору.
Они спустились в полумрак нижнего мира, где уже стоял, тихо жужжа, их поезд; в окнах сплошь склоненные головы, как если бы все пассажиры разом принялись обдумывать серьезные вопросы бытия, хотя, возможно, они просто читали. Мерси поднялась в первый попавшийся вагон, а когда Кендл, взбираясь следом, спросила: «А не лучше пройти вперед?» – лишь отрывисто бросила: «Я просто хочу найти два места рядом».
Кендл именно это и имела в виду, потому что вагон был битком набит и свободных мест не осталось. Так что им все равно пришлось пробираться вперед, и времени на это ушло гораздо больше, чем если бы они просто прошли по платформе.
В конце концов они нашли два места рядом, бабушка с облегчением плюхнулась на сиденье.
– Уф! – выдохнула она, потом обернулась к Кендл, которая еще устраивалась: – Ой, Кендал, ой, милая, – тихо и растерянно.
– Что?
– Ты же хотела купить хот-дог?
– А? Да все нормально, бабуль.
– Прости меня! Надо было напомнить!
– Я все равно не успела проголодаться после обеда.
И это правда. Кроме того, она отчего-то начинала тревожиться. А от волнения у нее всегда сводило живот.
Поезд качнулся, еще и еще, и поплыл из тьмы в предвечерний свет; мужской голос в динамиках приветствовал пассажиров и перечислил города, через которые они поедут. Кендл расслабилась, только услышав Балтимор. Мерси наконец-то тоже успокоилась и стала больше похожа на себя и, как только появился кондуктор, с готовностью сунула ему билеты.
– Итак, – сказала она, когда кондуктор отошел. Вытащила из сумочки цветастый платочек и промокнула лицо. – Ну и переполох мы устроили, правда?
– Точно, – согласилась Кендл, потому что хотя она и не слышала никогда такого слова, нетрудно было догадаться, что оно значит.
Поезд набрал скорость. Пассажиры тихо беседовали друг с другом – все балтиморцы, показалось Кендл, притихшие, взъерошенные и явно с облегчением возвращающиеся домой. Бабушка почему-то молчала, и Кендл, обернувшись к ней через несколько минут, увидела, что она спит, привалившись головой к стеклу.
В этот раз Мерси не предложила Кендл сесть у окошка. Еще по пути, на эскалаторе, она уточнила этот момент. Со своего места Кендл и так все было видно, но она все равно почему-то чувствовала себя немножко брошенной. Почему-то вдруг поймала себя на мысли: «Я еще маленькая! Она должна больше обо мне заботиться!»
Мерси спала, платок на ее коленях медленно, сам собой, расправлялся.
Поезд останавливался в разных городах Нью-Джерси, потом была остановка в Филадельфии, потом в Вилмингтоне, штат Делавэр. Кендл с самого обеда не была в туалете, но решила, что может еще потерпеть. Она глазела в окно на пролетавшие мимо деревья, все еще покрытые листвой и даже не думавшие желтеть, и выводила пальцем по сиденью кресла их невидимые контуры. Наблюдала, как женщина, сидевшая по диагонали от них, рассматривала себя в зеркальце уже в третий раз, – может, она волнуется перед свиданием с тем, кто будет ее встречать.
– Следующая Балтимор, – наконец объявил кондуктор – не в микрофон, а лично, появившись в начале вагона. Он направился в их сторону, собирая по пути отрывные талоны, висевшие на некоторых креслах.
Кендл повернулась к Мерси.
– Бабушка? – позвала она. – Пора просыпаться.
Бабушка спала. Кендл легонько тронула ее запястье:
– Мы подъезжаем, бабуль.
Без ответа. Кендл придвинулась поближе и вновь было заговорила, но то, что она увидела, заставило резко отшатнуться. Глаза Мерси были чуть приоткрыты. Узкая блестящая полоска посверкивала из-под век.
Кендл вскочила и выпрыгнула в проход, больно ударившись бедром о ручку кресла. Спотыкаясь, метнулась к кондуктору, который как раз снимал талон над головой дамы с зеркальцем. Он был большим, медлительным, с приятным смуглым лицом – сразу чувствовалось, что на него можно положиться.
– Мистер кондуктор!
– Да, мэм? – И голос у него был глубокий, мягкий, умиротворяющий.
– Я никак не могу разбудить бабушку.
Он не подал виду, что встревожился, просто сказал:
– Что ж, бывает. Давайте посмотрим, чем мы можем помочь.
Кендл обернулась еще раз проверить, как там бабушка.
Мерси так и сидела, привалившись головой к окну. Вот было бы здорово, если бы она сейчас спокойно выпрямилась и принялась безмятежно сворачивать и укладывать платочек в сумку! Вот тогда Кендл почувствовала бы себя дурочкой – о, с какой радостью она почувствовала бы себя дурочкой! Но лишь посторонилась, пропуская кондуктора; тот наклонился – все еще не выказывая ни малейшей тревоги, – взял Мерси за запястье, подержал мгновение.
– Ну что ж… – выговорил он наконец. – Вот что я вам скажу, юная леди. Пойдемте со мной, пока ваша бабушка не станет чуть поживее.
– А что с ней?
– Ну, как по мне, она чертовски устала, полностью измотана. Знаете, Нью-Йорк именно так действует на людей.
«Н-Йоок», – мягко и округло произнес он. И этот город будто стал сердечнее, чем на самом деле.
– Но с ней все будет хорошо? – спросила Кендл.
– Э… да. Да. Просто пойдемте пока со мной.
И она пошла за ним, чувствуя не передаваемую словами радость, что можно сбежать от бабушки, и одновременно терзаясь чувством вины за эту радость. Кондуктор провел ее в следующий вагон впереди и усадил на первое сиденье справа. Рядом лежали чьи-то вещи, возможно, его, – полотняная сумка и коробка для ланча.
– Устраивайтесь здесь, – велел он. – Пока я не вернусь.
И ушел. Глядя в его спину, удаляющуюся по проходу, Кендл уже соскучилась.
Потом случилось еще несколько поводов для волнения. Отчасти потому, что они въехали в тоннель, а значит, их станция уже близко; в окнах потемнело, пассажиры начали вставать и собирать багаж. Потом вернулся кондуктор и спросил, кто будет встречать ее на вокзале. Или нет, сначала поезд остановился, все еще в тоннеле, и только потом он пришел спросить, кто ее встречает.
– Папа, наверное, – сказала она.
А он спросил:
– Как зовут твоего папу, детка?
– Кевин Лейни, – сказала она, и кондуктор ушел.