(Род. в 1900 г.)
Андре Дотель родился в Аттиньи (Арденны), где прошли его детские годы. Среднее образование он получил в коллеже города Отена. Учился в Сорбонне, лиценциат философии.
Вот уже полвека Дотель учительствует в провинциальных городках Франции. У истоков его творчества — стихотворная «Ясная книжица» (1928), пиетет перед Артюром Рембо, которому он посвятил этюд «Последовательность творчества Рембо» (1933).
Дотель — художник патриархального мира, Франции ремесленников, крестьян, мелких торговцев, интеллигентов-мечтателей, юных путешественников. Во многих романах Дотеля — «Нигде» (1943), «Пути-дороги» (1949), «Неведомый край» (1955), «Небо предместий» (1956) — его юные герои мечтают о необычном, они полны, смутных стремлений, их манит фантастически прекрасное и неведомое. За пределами мещанской действительности и прозаического приобретательства им чудится волшебный мир романтики. Затем для них наступает время странствий, и тогда они обретают исцеление от зыбких, невнятных видений и грез. Герой примиряется с реальной повседневностью, которую его воображение прихотливо расцвечивает, открывая в обыденном существовании неистощимый источник романтического воодушевления.
Лауреат премии Фемина за 1955 год, автор фантастического романа «Остров железных птиц» (1956), Дотель — представитель романтизма во французской литературе середины XX века.
Andre Dоthel: рассказ «Радуга» («L'arc-en-ciel») опубликован в журнале «La nouvelle revue frangaise» I.X.1958, № 70.
Радуга
Замечу сразу, что семья Тароде жила целым кланом на окраине городка; у них был дом с обширным участком, а за ним простирался луг, на котором паслись три коровы. Отец, мать, два женатых сына с целой оравой ребятишек и младший сын, который в свои двадцать три года, казалось, не торопился обзаводиться семьей, — все жили вместе. У Тароде было два грузовика — они промышляли перевозкой грузов, а из живности, кроме коров, держали еще птицу и несколько коз, то и дело норовивших вскарабкаться на бочки с растительным маслом или на груды железного лома, которым торговали Тароде, — о чем я едва не позабыл сказать. Впрочем, трудно даже перечислить все, чем занимались Тароде, до того жадны были они до работы. Но, как говорится, в семье не без урода: младший сын их, Жермен, вырос на редкость беспечным малым.
Отец и старшие братья постоянно корили Жермена за лень, так что порой им даже казалось, что они придираются к нему, и тогда, без всякой видимой причины, они начинали вдруг все ему прощать. Собственно говоря, Жермен вовсе не отлынивал от работы: работа как бы сама отказывалась от него. Едва Жермен закончил школу, его посадили за руль грузовика. Но всякий раз, как он вел машину, грузовик непременно оказывался в канаве, однако при этом всегда выяснялось, что Жермен виноват лишь отчасти: Тароде — мастера на все руки — сами ремонтировали свои машины и что-то могли сделать не так. Но к этому они всегда были готовы и тут же исправляли любую неполадку. Даже если вдруг заклинивало руль или отказывали тормоза — даже такое дело было им по плечу. Один только Жермен… Решили отдать его в обучение к столяру. Но за какой кусок дерева он ни возьмется, тот сразу ломается. Со временем, правда, Жермен уразумел, что строгать дерево надо по волокну, и научился обрабатывать любые, самые трудные куски. Но вообще, что бы он ни брал в руки, все словно отказывалось подчиняться ему. Пошел работать в гараж, дело и там не клеилось. Он и себя-то чуть было не угробил. И всегда считал, что виноват он сам. Испытав его на самых разных работах, перечислять которые было бы слишком долго, ему в конце концов поручили ухаживать за садом, доить коров и коз. Эти мелкие домашние дела Тароде считали пустой тратой времени — настоящим делом была для них перевозка грузов и продажа металлолома. А Жермену нельзя было поручить даже сбор лома — в любой сделке он дал бы обвести себя вокруг пальца. Если он брался сложить лом в кучи, все рушилось с таким грохотом, что люди выбегали из дома смотреть, что случилось.
Злоключения эти не могли, само собой, нанести серьезный ущерб благосостоянию семьи. Однако прежним уважением в городке Тароде уже не пользовались. В этом проглядывали первые признаки того, что престиж семьи начал падать, и разве теперь женишь Жермена? Так прошел целый год; парень за это время успел переделать тысячу незаметных дел, и до чего же обидно было, когда какой-нибудь прохожий останавливался и, облокотившись на ограду, спрашивал: «Никак Жермен за работу взялся?»
У Тароде была своя сыроварня. Однажды Жермен пришел туда, чтобы помочь, и тут же в погребе скисло все молоко. Узнав об очередной напасти, он, по наивности, рассмеялся, а Тароде пришли в уныние: ведь столько существует на свете поверий о том, как подвержены иные сыры влиянию нечистой силы. С той поры все члены семьи (включая детей и младенцев) стали с величайшим недоверием следить за каждым шагом Жермена.
Между лугом и двором у Тароде росло несколько ив. Время от времени Жермен уходил в рощицу покурить, и все просто радовались его отсутствию, которое затягивалось иногда на целый час. «По крайней мере, хоть за это время он ничего не натворит», — говорили в семье. Но однажды Жак, старший мальчуган, отважившийся подойти к рощице, бегом примчался домой с криком: «Идите, да идите же скорей, вы только поглядите!»
Все решили, что опять стряслась беда. Отец, мать и братья — они были в кухне и собирались садиться за стол — бросились во двор. Жак приложил палец к губам, показывая, что нельзя шуметь, и все, осторожно ступая, направились к рощице. То, что они увидели сквозь листву, наполнило их сердца восхищением, гневом, отчаянием и надеждой.
Жермен стоял посреди поляны, выпрямившись, точно аршин проглотил, и жонглировал, подбрасывая своими длинными руками более полудюжины различных предметов, — консервные банки, осколки тарелок, пузырьки. Жонглировал он ими с поразительной ловкостью, и солнце освещало мелькавшие в воздухе предметы, которые создавали впечатление непрерывной цепи, то короткой, то вытягивавшейся, по желанию жонглера, в виде высокого овала. Тут церковные часы пробили полдень, и с двенадцатым ударом Жермен изящным движением собрал в изгиб локтя нелепые предметы, падавшие с неба, точно капли дождя. Тароде — и стар и млад — поспешно вернулись на кухню, чтобы Жермен и заподозрить не мог о сделанном ими открытии.
Жермен явился следом за ними. Обед прошел в полном молчании. Даже отец не вымолвил ни слова, ибо не знал, как же отнестись к тому, что он увидел, и как начать об этом разговор. Все углядели тут вмешательство нечистой силы. Лишь через несколько дней Тароде остыли и смогли хорошенько обо всем подумать. Неужели их младший сын станет циркачом? Едва это слово было произнесено, отец не мог сдержать возмущения. Он немедленно позвал Жермена.
— Стало быть, ты хочешь фиглярничать, клоуном собираешься заделаться? А твоя семья…
Отец задыхался от ярости. Жермен ничуть не удивился, услышав такие слова. Он ничего не ответил. Подождав, пока отец даст выход своему гневу, то увещевая, то проклиная его, Жермен наконец сказал:
— Да это я просто для развлечения.
— Для развлечения?! — вскричал отец. — Ну, уж нет. Ты, как родился, только и знаешь, что дурака валять. Пора в конце концов на ноги становиться. Раз уж ты жонглер, так и жонглируй себе на здоровье, но только по-серьезному, не по-любительски, не как ярмарочный фокусник, нет: артистом надо стать, знаменитым артистом!
Но история Жермена повернулась иначе, опровергнув самые радужные и самые мрачные пророчества. Всеми событиями правил случай, и предугадать можно было лишь первое из них.
Произошло оно в тот же вечер: семейство потребовало, чтобы во дворе, между двумя грузовиками, Жермен показал свое искусство. А ему только того и надо было. Вместо грязных осколков мать дала ему старые тарелки, дабы представление производило больший эффект. Минуты две Жермен работал великолепно, а потом вдруг все тарелки выскользнули у него из рук и разбились вдребезги.
Жермен виноват в этом не был: просто тарелки оказались слишком скользкими. Правда, и в дальнейшем все его выступления перед своими неизменно оканчивались неудачей, хотя начинал Жермен всегда блестяще. Тем не менее после горячих споров семейный совет постановил, что Жермен все же не лишен кое-каких способностей и что он должен искать свою дорогу в жизни. На том и была поставлена точка. Итог всему подвел папаша Тароде, высказав суждение, на мой взгляд, несколько спорное: «Вообще-то говоря, Жермен у нас интеллигент».
И вот, благодаря пущенным в ход связям, Жермен поступил на работу к городскому нотариусу.
На сей раз успех был полный. Писал Жермен грамотно. Он очень быстро усваивал юридические обороты. Вечерами учился печатать на машинке. И мэтр Ланд не мог им нахвалиться.
А пока Жермен Тароде готовился к тому, чтобы стать клерком, ему приходилось по нескольку раз в день бегать по городу с различными поручениями. Благодаря этому он и встретил Жюльетту Ланд.
Жюльетте исполнилось лет пятнадцать. Она была единственной дочерью, и родители исполняли все ее капризы. Она никогда не пользовалась их слабостью — лишь настояла, чтобы ее не отдавали в пансион, а разрешили заниматься дома с педагогом и учителем музыки. Так что Жюльетта почти всегда была в бегах. То она носилась, как мальчишка, забыв всякие приличия, то вдруг на нее что-то нападало — и она принималась красить губы и подрисовывать брови. На все это Жермен не обращал никакого внимания, да и Жюльетта тоже вовсе им не интересовалась.
Но случилось так, что они встретились. Это было летом. Жермен, выполнив все поручения, не спеша бродил по маленьким улочкам, а Жюльетта слонялась по городку, мечтая об идеальной любви. При первой встрече Жермен вежливо раскланялся с Жюльеттой и завел речь о погоде. Встретившись с нею второй раз, он сказал что-то насчет засухи, а потом довольно бессвязно и с самым безразличным видом сообщил девушке о том, чем занимается его семья, поделился своими невзгодами, поведал о том, как любит бродить по окрестностям. В свою очередь, Жюльетта упомянула общеизвестные события городской жизни и рассказала, куда собирается в ближайшее время. Свидания эти длились не более пяти минут, и ничего особенного в них не было. Иногда, уже распрощавшись, они оборачивались, чтобы еще раз обменяться взглядом. Жюльетта улыбалась. Но дальше этих бесед дело не шло — они даже не вспоминали друг о друге. Жермен был слишком взрослым для Жюльетты: она пока лишь по-детски мечтала о любви.
Никогда еще Жермен не ощущал вокруг такой пустоты, такого безразличия. Ни семья, ни знакомые не проявляли к нему никакого интереса. Он был теперь пристроен и жил словно в шапке-невидимке. Жермен по-прежнему любил одиночество и всякий раз, побыстрее выполнив поручения, делал крюк, чтобы пройтись по зеленым улочкам, опоясывающим городок. Иногда он вытаскивал из кармана несколько монеток и мимоходом начинал жонглировать ими. Жонглировать столь легкими предметами не так-то просто, но Жермену это удавалось, стоило ему очутиться одному среди домов или садовых изгородей. Однако куда бы Жермен ни забрел во время своих коротких странствий по городским закоулкам, редко случалось, чтобы он не встретил Жюльетту. По странной случайности, не меньше двух раз в день они внезапно сталкивались на каком-нибудь тротуаре или в переулке, и всегда это вызывало у них величайшее изумление. Перебросившись несколькими словами, они расходились, исполненные решимости избегать встреч. Но это им не удавалось. Они встречались на мосту через реку, во дворе и даже в коридоре нотариальной конторы.
Начались пересуды. Вскоре Жермен понял, что семейство недовольно им. А потом наступил день, когда мэтр Ланд, едва войдя в контору, вызвал его к себе.
— Вам должно быть стыдно, — сказал он Жермену, — увиваться за пятнадцатилетней девочкой, которая к тому же вам вовсе не пара. Мне было жаль вас, и я постарался сделать из вас хорошего работника. Вы же платите мне черной неблагодарностью.
Жермен словно упал с небес на землю.
— Я не прошу у вас объяснений. Моя дочь просто смеется над вами. Она ни в чем не повинна, но мне противны все эти разговоры. Люди в один голос утверждают, что вы с дурацкой настойчивостью преследуете Жюльетту. Грех невелик, потому и расплата будет легкая. Я разговаривал с вашим отцом. Он согласен с тем, чтобы вы сегодня же покинули нашу контору и перешли к моему коллеге и другу, практикующему в Верхней Вьенне. Выбора у вас нет. Месье Тароде обещал мне, что выставит вас из дома, если вы откажетесь. Вот ваше жалованье за последние три недели. Потрудитесь пересчитать.
Жермен пересчитал. И бросил взгляд в окно. В эту секунду по тротуару проходила Жюльетта. Она взглянула на него и, как всегда, улыбнулась. Но это ничего не означало. Она была тут ни при чем, и ее ничуть не интересовало, здесь Жермен или где-то в другом месте. Жермен положил деньги в карман и поблагодарил мэтра Ланда.
— Через два дня вы получите письмо от моего коллеги, который даст вам необходимые указания. Я только что звонил ему по телефону.
«Верхняя Вьенна, — думал Жермен, — интересно, что там за места?» Он вышел из кабинета, прошел по коридору и толкнул дверь на улицу. Верхняя часть улицы была совершенно пустынна, тогда как внизу, возле большой площади, группами стояли люди и что-то обсуждали. Жермен предпочел подняться вверх: после того, что произошло, он не слишком спешил вновь очутиться в лоне семьи. Он миновал жандармерию и решил идти дальше по дороге.
Проходя мимо изгороди, он подобрал какую-то палку, затем увидел валявшийся в канаве старый кофейник и принялся подбрасывать его кверху и ловить концом палки так, чтобы каждый раз он падал на нее другим боком. Вскоре Жермен пустил в ход еще пару бутылок, которые нашел среди мусора, благо мусора на этой городской окраине хватало. Потом он свернул влево и по безлюдной дороге дошел до самого леса. Он думал, что в тот день не встретит Жюльетту. Впрочем, встретит или нет, было ему все равно, — просто он порадовался бы еще раз ее улыбке, которая значила для него не больше, чем васильки или цикорий, растущие у дороги. Знак дружеского участия, не таящий в себе особого смысла, всегда приятен.
А Жюльетта тем временем направилась к жандармерии. Она приходилась крестной малышу одного из жандармов, семье которого Ланды покровительствовали еще с давних времен (один из предков этого малыша служил егерем у деда мэтра Ланда). В тот день Жюльетта разыгрывала из себя даму. Однако, заметив человека, подбрасывающего концом палки кофейник, она заинтересовалась этим зрелищем и, не удержавшись, пошла следом за ним. Она не узнала Жермена, так далек он был от ее мыслей. Человек шел очень медленно, время от времени останавливался и усложнял свои упражнения, а когда он свернул на дорогу, ведущую к лесу, Жюльетта уже была как в плену. Человек между тем водрузил на палку весьма хрупкое сооружение из двух бутылок и легко нес его над зреющими хлебами. И то, что выглядит смешным и жалким на сцене мюзик-холла, вдруг обрело свежесть и новизну в исполнении незнакомца, проделывавшего сложнейшие трюки среди пустынных полей просто так, ни для чего. Жюльетта все ждала, что сооружение его вот-вот развалится, но ни один из предметов не падал.
Лес действительно оказался совсем рядом. Большим клином он вдавался в равнину. Клин этот пересекала широкая аллея, что вела прямо к реке. «Вернуться я могу берегом», — подумала Жюльетта. В самом деле, путь этот был не такой уж длинный.
Войдя в лес, Жермен прекратил свои упражнения. Он бросил бутылки, кофейник и даже палку. Остановившись, Жюльетта смотрела, как его силуэт мало-помалу растворяется в глубине широкой аллеи. Вот тут она и подумала, уж не Жермен ли это. Она знала, что в тот день он должен покинуть контору. И хотя Жюльетта не придавала этому никакого значения, ей вдруг захотелось перекинуться с молодым человеком несколькими словами и посмеяться над тем, как он будет удивлен, неожиданно встретив ее. Если только это действительно он… Пари, которое она сама с собой заключила, увлекало ее тем более, что ей до смерти хотелось узнать, кто же он, этот жонглер. Да и других дел у нее сегодня не было. И она побежала по аллее.
Когда живешь в городе, иной раз вовсе не замечаешь, какая стоит погода, пока дождь вдруг не спутает все твои карты. Этим летом по ночам часто бывали сильные грозы. Но днем светило солнце, и о грозе тут же забывали. В этот послеполуденный час ни Жермен, ни Жюльетта не обратили внимания на то, что тучи в необычное время все больше заволакивают небо. Жюльетта находилась в двадцати шагах позади Жермена, которого она теперь, когда полыхнула первая молния, безошибочно узнала. И почти тотчас на лес с оглушительным шумом обрушился поток воды.
Все вокруг переменилось. Жермен вдруг резко обернулся, и Жюльетта бросилась к нему. Конечно же, они должны были встретиться, куда бы они ни шли, какая бы ни стояла погода, хоть и не было между ними никакой любви, никаких чувств — ничего. Сквозь пелену дождя Жюльетта ласково улыбнулась ему. В ответ Жермен лишь положил руку ей на плечо.
— Что вы тут делаете? Идемте, надо побыстрее куда-нибудь спрятаться.
Он потянул ее за собой. Они побежали под проливным дождем, мгновенно вымокнув до нитки.
— Река здесь совсем рядом, — произнес Жермен, переведя дух. — А прямо на берегу стоят две-три рыбацких хижины.
Лес кончался на вершине холма, спускавшегося к реке, Жюльетта и Жермен быстро добежали до конца аллеи. Аллея же упиралась в дорогу. Чтобы добраться до реки, нужно было свернуть на борозду, разделявшую два поля. Еще сотня шагов — и начинался луг, сбегавший к невысокому, не больше метра, обрыву — как раз под ним вдоль реки вилась тропинка.
Выйдя из леса, Жермен и Жюльетта на мгновение замерли, остановленные порывом ветра, плеснувшим в лицо им ушаты воды. Своею косой Жюльетта больно хлестнула Жермена по щеке. И тут же они услышали, как позади них, в лесу, молния расщепила дерево. Раскаты грома раздавались почти непрестанно.
— Ну и гроза! — промолвил Жермен.
Жюльетта схватила его за руку. Он обнял ее. Легкое платьице так плотно облегало тело Жюльетты, что казалось, будто платья на ней вовсе нет.
Они прошли по борозде, пересекли луг. Жюльетта не произнесла ни слова. Когда они добрались до обрыва, она высвободилась из объятий Жермена и улыбнулась ему.
В эту секунду ветер подул с такой силой, что едва не оторвал их от земли. Ослепительная молния сверкнула совсем рядом. И они единым рывком спрыгнули с обрыва.
Они не знали, что от частых гроз, бушевавших на прошлой неделе, вода в реке сильно поднялась, и сразу очутились в ней по пояс. Все было бы ничего, если бы дно не оказалось таким скользким. Но оно тут же ушло у них из-под ног, и их, точно перышки, понесло на середину реки.
Они поплыли, даже не сообразив еще, что произошло. Они думали только о том, чтобы держаться рядом. Дождь и ослепительные молнии мешали видеть берег. Уцепиться за торчавший из воды куст они не успели. И тотчас очутились посреди необъятного, как им показалось, водного пространства.
Однако, несмотря на водовороты и изрядные волны, на реке было все-таки довольно спокойно, словно гроза обрушилась лишь на землю и на то, что произрастало из нее. Жермену удалось наконец прижаться плечом к плечу Жюльетты.
— Ну, как, держитесь? — спросил он ее.
— Стараюсь. А ты?
«Ты?» Разумеется, она произнесла это просто так. Но вот она повернула к нему лицо. И Жермен увидел сияющие и восторженные, карие лучистые глаза. Он повторил: «Ты».
Однако ничего от этого не изменилось, словно ничего и не было сказано. Были просто Жермен и Жюльетта, продрогшие и слившиеся с этим мутным потоком; они чувствовали, как бьются рядом их сердца, но сердца эти были пусты. «Что с нами будет?» — подумал Жермен.
Выбраться из воды оказалось труднее, чем они предполагали. Неожиданно они наткнулись на колючую проволоку и поцарапали себе лица, а Жюльетта, к тому же, запуталась в проволоке волосами. Целых десять минут Жермен помогал ей высвободиться. Когда же наконец ему это удалось, оба начали терять дыхание, ибо все это время им приходилось еще бороться с сильным течением.
— Переворачивайся на спину! — крикнул Жермен.
И они поплыли на спине, уже не видя друг друга. Внезапно Жермен ударился головой об острую корягу и потерял сознание. Жюльетта вдруг увидела на себе ноги Жермена. Она быстро перевернулась и ухватила его за щиколотки. К счастью, вскоре их прибило к берегу в том месте, где начинался пологий луг. Девушка поднялась на ноги и вытащила Жермена на сушу, однако тут же, обессиленная, рухнула возле него. В эту секунду Жермен открыл глаза. Совсем рядом сверкнула ослепительная молния. Он всем телом прижался к Жюльетте, и больше они уже ничего не помнили. Можно ли вообразить объятия более невинные, чем эти?
Иные рассказывают, что оба они тут же и умерли. Однако, хотя они как бы и впали в небытие, история их, как вы увидите, на этом не кончается.
Гроза бушевала еще около часа. Некий фермер, находившийся в то время в коровнике на дальнем конце луга, вдруг заметил радугу. Правда, виднелась лишь часть ее, но удивило его то, что она была очень широкая и сияла совсем рядом. Фермер разглядывал ее очертания и вдруг прямо под радугой увидел два бездыханных тела: то были Жермен и Жюльетта, лежавшие в объятиях друг друга. Фермер бросился к ним сквозь пелену мелкого дождя, моросившего после бури, и изо всех сил принялся их тормошить, чтобы привести в чувство. Потом он потащил их, точно картонных марионеток, волоком по траве. Наконец Жермен и Жюльетта пришли в себя, встали и, уцепившись за фермера, побрели, с трудом переставляя ноги.
На ферме им постелили постели и уложили. Немало пришлось потрудиться, чтобы вернуть их к жизни. Жюльетту отец увез на другой же день. Ферма находилась в пяти километрах от Эгли (так назывался городок). Что же до Жермена, он две недели то и дело впадал в забытье. Семья отказалась ухаживать за ним. Нотариус сообщил Тароде, что Жермену, по всей вероятности, придется предстать перед судом за то, что он пытался совратить пятнадцатилетнюю девочку и потом бросил ее в воду. Жюльетта, по словам мэтра Ланда, якобы так и заявила.
Узнав о том, что ему грозит, Жермен не обратил на это никакого внимания. Фермер же готов был для Жермена на все. Он оставил его у себя, вместо того, чтобы отправить в больницу, а один из его друзей, живший в городке, дал ложные показания, будто во время грозы находился на другом берегу и сам видел, как Жермен прыгнул в воду на помощь девушке, которая, оступившись, упала в реку.
Словом, ложь и с той и с другой стороны. Едва оправившись, Жермен попросил разрешения остаться на ферме. Жюльетту родители отправили в Англию, где она провела пять лет. А вот об их дальнейшей истории людям почти ничего не известно.
Жермен со временем стал превосходным фермером. Получив свою долю отцовского наследства, он купил небольшую ферму в нижней Нормандии, близ Тиквиля. Там он целиком ушел в хозяйственные заботы, работал не покладая рук, ложился поздно, вставал до рассвета и спал тяжелым сном труженика.
Жюльетта, вернувшись из Англии, поступила в какую-то заводскую контору одного из парижских предместий. Она снимает скромную комнатку, где по вечерам еще занимается сверхурочной работой.
Ни Жермен, ни Жюльетта никогда не пытались увидеться. Напротив, оба они целиком погрузились в дела, как будто ничего больше знать не желают. Только далекие юношеские воспоминания еще согревают их души, хотя они и слывут какими-то странноватыми. Так и влачат они серое, однообразное существование, ища лишь полнейшего покоя, словно ничто в жизни не желают менять и хотят навеки остаться погруженными в то самое небытие, в котором они однажды соединились, ничего не сделав для того, чтобы свершилось чудо их нечаянной встречи. И никому не понять, откуда в них эта безграничная верность друг другу.
Всякий раз, как начинается гроза, оба они выходят из дома. Жермен уходит в поля, а Жюльетта бросает свою работу и отправляется бродить по улицам предместья. Именно эта их привычка и помогла мне отыскать обоих, ибо о них далеко расползлись тысячи слухов, дошедших и до Эгли. Так и уходят они сквозь дождь и вспышки молний. И им довелось узнать, что есть молнии, из конца в конец прорезающие небо, есть другие, расщепленные, и есть еще шаровые, залетающие в окна. А иные молнии похожи на ангелов.
Люди поговаривают, что когда-нибудь они не вернутся со своих странных прогулок. Они же сами свято верят, что наступит день и их вместе поразит последняя молния, которая падет на них с неба или вспыхнет в глубине их сердец, как в тот миг, да, совсем как в тот миг, когда однажды они упали под радугой. И тогда правда наконец восторжествует.