(Род. в 1923 г.)
Клавель родился в одном из городков департамента Юра. Значительная часть его жизни сложилась так же, как у героев его будущих книг: рос он на улице (роман «Малатаверна», 1960), служил мальчиком на побегушках у кондитера (роман «В чужом доме», 1962), нанимался чернорабочим, дровосеком, виноделом, водил дружбу с трудолюбивыми парнями (романы «Испанец», 1959; «Геркулес на площади», 1966), был солдатом и партизаном, видел горе оккупированной Франции (цикл романов «Великое терпение», 1962–1968).
«Меня спрашивают, почему во всех моих книгах действуют только простые люди. Но я не знаю других!» — писал Клавель. Его книги, повествующие о трудном детстве подростка, не раз сравнивали с автобиографической трилогией Максима Горького. Увлекшись журналистикой, Бернар Клавель признался: «Репортажи учат меня жизни». Он видел все тех же простых, мужественных парней — в куртке гонщика, в шинели солдата, в халате санитара (повесть «Бьефский барабанщик», 1970) или в крестьянской рубахе (роман «Повелитель реки», 1972).
Известность Бернару Клавелю принес киноэкран — фильм «Гром небесный», снятый по его роману «А мне-то что!» (1958) с Жаном Габеном в главной роли. Потом пришли литературные премии — Популистская, Гонкуровская, Большая премия города Парижа. Клавель избран в состав Гонкуровской академии, экранизированы многие его романы, издается полное собрание его сочинений, литературные журналы, охотно печатают рассказы Клавеля. Но он по-прежнему исполнен пристального внимания к тем, кто трудится на пашнях и виноградниках. Противоречия буржуазной цивилизации тревожат Клавеля. Он обеспокоен тем, что поступь научно-технического прогресса зачастую направляется интересом доллара. «Когда мы копируем Америку, — писал Клавель в 1975 году, — наши города и деревни теряют свою душу. Жертвуя своим очарованием, они жертвуют и своей силой».
Главным долгом писателя Бернар Клавель считает борьбу с войной, с пропагандой милитаризма. Он призывает современников жить в дружбе, помогая друг другу. Но реальность еще далека от гармонии. Об этом — очерк Клавеля «Гибель невинных» (1970) и его роман «Оружие молчит» (1974). Клавель убежден, что «в любви к земле и лучшим ее плодам зреет зерно мира».
Bernard Clavel: «L'espion aux yeux verts» («Шпион с зелеными глазами»), 1969.
Рассказ «Человек в кожаном пальто» («L'Homme au manteau de cuir») входит в этот сборник.
Человек в кожаном пальто
Солдат Моран передал очередное донесение на узел связи сектора. Он отошел от телефонного аппарата, стоявшего на столике из некрашеных досок. Сержант Пикар, лежа на койке у столика, курил сигарету.
— А теперь включи-ка радио, — сказал Пикар.
Моран пожал плечами.
— Как ты обожаешь свою тренькалку!
— А что еще прикажешь делать?
Моран не ответил. Он включил радиоприемник, постоял в нерешительности, засунув руки в карманы, потом подошел к печке и подбросил в топку большое полено.
Какое-то время слышен был только треск поленьев да шлепки дождя, хлеставшего по окну. Потом постепенно музыка стала громче.
— Что там за хрипы в приемнике? — спросил Пикар. — Испортился он, что ли?
— По-моему, это ветер. Верно, где-нибудь провода контачат. Будь у тебя новый приемник, и все равно…
Открылась дверь, и в помещение ворвался холодный воздух. На конце провода закачалась электрическая лампочка.
— Затвори дверь, — крикнул Пикар, — застудишь нас.
— Эй, Пикар, тут один человек просит впустить его, — крикнул с порога солдат Дюпюи.
Пикар спросил, не вставая с койки:
— Кто такой? Из нашей роты, что ли?
— Нет, штатский с мотоциклом. У него карбюратор залило. Застрял за километр отсюда, озяб, промок до костей. Хочет немножко обогреться.
Пикар приподнялся на локте и крикнул:
— Нет! Никак нельзя. Ты же знаешь, что штатским вход сюда воспрещен. Ну же, закрывай дверь!
Солдат стоял на пороге. Сержанту было его. плохо видно: мешала стоявшая между ними лампа. Он слышал голос чужого человека, но не разбирал, что тот говорит. Пикар повернулся к открытой двери и тоже говорил, казалось, он обращается к темноте и ледяному ветру.
Дверь все еще была открыта; сержант встал, положил окурок в пепельницу на столике и направился к стоявшим на пороге. Когда он подошел, солдат Дюпюи повернулся к нему и уже не загораживал вход в помещение. Стоявший за его спиной человек воспользовался этим и переступил порог.
— Вы должны меня впустить, — тут же сказал он. — Я действительно совсем обессилел. В такую погоду и собаку никто от дверей не прогонит. Послушайте, гостеприимство…
На пороге стоял рослый и довольно плотный мужчина. Лицо у него было красное и лоснилось. Капли дождя стекали с его мотошлема, застревали в густых бронях, скатывались по щекам и вдоль носа. Он смахнул их тыльной стороной ладони и чуть заметно улыбнулся. На вид ему было лет около пятидесяти.
— Сожалею, но у меня приказ, — сказал Пикар. — Посторонним вход категорически запрещен. Даже военнослужащие из другой части допускаются только в том случае, если у них имеется командировочное предписание.
Дюпюи вышел, возвращаясь к своим обязанностям часового, и закрыл за собой дверь. А сержант все еще стоял перед вошедшим незнакомым человеком. Моран подошел и смотрел на них.
— Вы только взгляните на меня, — сказал человек в кожаном пальто. — Понимаете, льет как из ведра!
— У вас хорошее пальто и мотошлем, не прибедняйтесь.
— Но у меня мотор залило. Дайте хоть ему подсохнуть, дайте мне хоть немного отогреть руки. — Он протянул побагровевшие, чуть ли не фиолетовые ладони. — Я уже не чувствовал руль. Прошел пешком больше километра, толкая мотоцикл. И не видел ни одного дома.
— Да, до ближайшей фермы еще три километра, — уточнил сержант.
— Вот видите…
Сержант подошел ближе, словно собираясь выпроводить его.
— Нет-нет, не настаивайте, — сказал Пикар, — приказ есть приказ.
— Но никто ничего не узнает, — уговаривал его человек в кожаном пальто, — в такой час!
— Да впусти его на пять минут, — сказал Моран. — Чего ты боишься?
Сержант повернулся к Морану и крикнул:
— Тоже мне умник нашелся, в ответе-то буду я!
Человек улыбался Морану, продолжавшему уговаривать сержанта.
— Ну, впусти его, не выставишь же ты человека на улицу в десять часов вечера да еще по такой погоде, когда у него мотоцикл в неисправности.
Сержант как будто заколебался. Он еще раз посмотрел на незнакомого человека, пожал плечами и отошел от двери, ворча:
— Ладно уж, входите, но мне за такие штучки грозит трибунал.
Человек поблагодарил и посмотрел на Морана, тот пододвинул ему стул. Сержант сел на койку. Минуту он как будто что-то соображал, потом сказал, смотря на вошедшего:
— Во всяком случае, полагаюсь на вас. Главное, никому не рассказывайте, что были на посту наблюдения.
Человек обещал. Стул, пододвинутый Мораном, стоял около печки. Человек грелся, протянув руки к огню и оглядывая помещение. Выбеленные голые стены, возле обеих коек уже запачканные. Печка, столик и четыре стула, да еще большой деревенский стол и выкрашенный стенной шкаф. На вешалке около двери четыре винтовки. Выложенный плитками пол, местами мокрый, но чистый.
Какое-то время был слышен только вой ветра на улице и тихая музыка из приемника: Моран уменьшил громкость. Человек потер руки, сказал:
— Хорошо!
— Раз уж вы здесь, так хоть обогрейтесь как следует, — сказал сержант.
— Я и обогреваюсь.
— Если хотите, снимите пальто.
— Нет, благодарю вас, — сказал человек, — мне и так хорошо, я не хочу задерживаться.
Казалось, он счастлив, и каждый раз, встречаясь взглядом с Мораном, он улыбался ему.
— Расстегнулись бы, — сказал солдат, — здесь такая жара, задохнуться можно.
— Все и так прекрасно, — ответил человек, отодвигая стул. — Но, я вижу, в армии ни дровами, ни углем не бедствуют.
Моран подошел к печке, чтобы закрыть заслонку.
— Хоть в этом повезло, — сказал он. — И так уже жизнь на этом посту, затерянном среди полей, не очень-то веселая, да вдобавок бы еще и мерзнуть.
— Это верно, но как знать, — армия не всегда так заботлива.
Моран рассмеялся.
— А вы, месье, никогда не служили? — спросил он.
— Как не служить, служил как и все.
— Тогда вам должно быть известно, что такое система Д.
Человек в кожаном пальто рассмеялся, в свою очередь.
— Понимаю, — сказал он. — Добывайте себе сами топливо, солдаты. Ловчитесь!
— И топливо и все прочее, — уточнил Моран.
— Слушай, у тебя нет охоты поговорить о чем-нибудь другом?
Сержант Пикар не крикнул, но голос его звучал сухо, даже строго. Моран, казалось, смутился и, опустив голову, пробормотал:
— Разве я что плохое сказал?
Наступило продолжительное молчание, которое не могла заполнить музыка радиоприемника. Человек продолжал греться, время от времени потирая руки.
— У вас радио есть, — сказал он наконец. — Уже хорошо.
— Да, — подтвердил Пикар, — жаловаться не приходится. Живем не плохо.
Человек повторил как бы про себя:
— Не плохо, не плохо…
Моран поднялся, чтобы подбросить полено, затем взял бидон с кофе, уже раньше поставленный подогреваться, и принес кружки.
— Вы не откажетесь глотнуть? — спросил он, наливая кофе.
— Спасибо, — сказал человек, — вы очень любезны.
Он отпил немного и, ставя кружку, добавил:
— Кофе отличный. Солдаты всегда умели варить кофе.
Они молча пили. Потом, когда Моран уже убрал пустые кружки, открылась дверь и Дюпюи сказал с порога:
— Пикар, чувствуешь? Я до нитки промок.
— Ладно, иду, — ответил сержант.
Дюпюи вышел и затворил за собой дверь. От порыва холодного сырого воздуха все в комнате заколебалось. Сержант Пикар натянул шинель, надел каску и пошел к выходу.
Человек встал.
— Я ухожу, — сказал он.
Пикар повесил на плечо винтовку.
— Грейтесь, грейтесь, куда торопиться, — сказал он, обернувшись. — Ведь если мотор у вас действительно залило, за несколько минут он не просохнет.
Человек поблагодарил Пикара.
— Не за что, — отозвался тот, открывая дверь.
Моран подошел к радиоприемнику.
— Я выключу тренькалку, — сказал он. — На какое-то время куда ни шло, а потом уши пухнут.
Вошел Дюпюи. Шинель на нем промокла насквозь. Он снял ее и повесил на спинку стула поближе к печке. И почти тут же от шинели пошел пар.
— Ишь как льет, будто и не думает останавливаться, — заметил человек в кожаном пальто.
— Как весь на землю выльется, тут и остановится, не раньше.
Все трое засмеялись, Дюпюи расшнуровал башмаки, разулся. Человек следил за ним. Немного спустя он спросил:
— Ваш сержант, видно, человек хороший. Он здесь начальником?
— Да, — сказал Моран, — Пикар начальник поста. Правильно, он человек хороший. Знаете, у нас один из ребят болен, так он за него в караул ходит. А в такую погоду это не очень-то весело. Будьте уверены, немного найдется сержантов, которые поступили бы так же.
Человек покачал головой.
— Это верно, — сказал он. — Тем более что он как будто приказы соблюдает. А то, что он сам вместо Дюпюи заступил на пост, вероятно, противно приказу?
Дюпюи рассмеялся.
— Послушайте, тут, я вижу, вы сильны, — заметил он.
— Конечно, кто служил, тот так или иначе кое-что усвоил.
— Надо сказать, Пикар хоть и перестраховщик, — сказал Моран, — но когда кто из ребят заболеет или что другое в том же роде случится, тут он не сдрейфит.
Дюпюи поглядел на человека в кожаном пальто.
— Вот хотя бы с вами, — сказал он, — сами видели, ему до смерти не хотелось впускать вас, но когда он понял, в каком вы состоянии, у него не хватило духу оставить вас на улице.
Человек пожал плечами.
— Подумаешь! Чего ему бояться?
Моран возвысил голос:
— Вот и видно, что вы не в курсе. Свались сейчас на нашу голову офицер с проверкой, и бедняга Пикар погорел бы вместе со своими нашивками…
— На нашивки, сам знаешь, ему плевать, — перебил его Дюпюи. — Он не сверхсрочник, а вот тюряга и военный трибунал, это другой разговор.
— В сущности, мне повезло, что начальником здесь не сверхсрочник, — заметил незнакомец, — а то бы я сейчас толкал по дороге свой мотоцикл.
— Да уж, сверхсрочники — вот те настоящие собаки, — подтвердил Моран, — куда до них запасным. Да оно и нормально: такие их собачьи обязанности.
Незнакомец улыбался. Они поговорили о жизни на их наблюдательном посту. Моран объяснил, как они засекают самолеты и каким образом оповещают о воздушной тревоге. Потом, когда разговор перешел на питание, Дюпюи предложил хлеба и сыра, человек в кожаном пальто отказался.
— Тогда, может, выпьете виноградной водки? — спросил Моран.
— Нет-нет, благодарю вас. Теперь я вроде бы и согрелся. Попробую завести мотоцикл.
Но Моран уже поставил на стол бутылку.
— Тут осталось немного, — сказал он. — Это посылка из дому, привезла женщина из наших мест, она недавно приезжала сюда.
Человек в кожаном пальто опять отказался, но Моран протянул ему кружку.
— Выпейте, — сказал он. — При таком холоде это только на пользу.
Угостив чужого, он посмотрел на бутылку, нюхнул горлышко, как бы раздумывая, потом, вздохнув, снова закупорил бутылку и сказал:
— Что на донышке, оставим Пикару, ведь совсем там окоченеет. Он к нам всей душой, так и нам не след жаться.
Человек в кожаном пальто поднял кружку.
— За ваше здоровье, — сказал он.
— За демобилизацию, — сказали оба солдата.
Тут зазвонил телефон. Дюпюи взял трубку.
— Алло, — сказал он, — наблюдательный пост двести три слушает.
Незнакомый человек подошел к Морану и пробормотал:
— Я пошел.
Моран посмотрел на товарища.
— Подождите минутку, — сказал он.
Дюпюи, как видно, с трудом понимал, что ему говорят. Выражение лица у него было напряженное; время от времени он кривил рот.
— Да-да, — повторил он, — да… Так в чем же дело? А, Гастон Рено. — Он просветлел. — Прости, старик, не узнал тебя по голосу.
Какое-то время он молча слушал, потом вдруг наморщил лоб и крикнул:
— Что? Майор? Выехал на проверку? Ну и сволочь же ты! Какого черта не предупредил вовремя?! Если уже два часа как выехал, он вот-вот свалится нам на голову… Одна надежда, что начал обход с другого конца сектора.
Моран подошел к телефону, спросил:
— Какой майор?
— Вроде какой-то новый, здесь никто его не знает.
Моран скорчил недовольную мину.
— Спроси, кто у него шофером, — сказал он. — Если кто из наших ребят, он поедет медленно.
Дюпюи повторил вопрос в телефонную трубку, с минуту молчал, потом снова спросил:
— Как один? Без шофера?
Выражение его лица стало еще напряженнее, он побледнел, потом вдруг покраснел до корней волос и пробормотал:
— На мотоцикле… В кожаном пальто… Нет-нет, ничего… Спасибо, старик.
Дюпюи положил трубку и медленно выпрямился. Он быстро перевел взгляд с незнакомого человека на Морана и снова взглянул на незнакомца. Еще несколько мгновений он был в нерешительности, затем стал по стойке смирно, вытянув руки по швам. Моран щелкнул каблуками, и, только услыхав этот звук, Дюпюи понял, что стоит босой на холодном полу.
Человек в кожаном пальто махнул рукой и сказал:
— Вольно!
Моран и Дюпюи что-то бессвязно объясняли, человек в кожаном пальто их не слушал.
— Отлично, — сказал он. — Я вижу, что в этом секторе все друг друга прекрасно понимают. — Он долго глядел то на одного, то на другого, потом посмотрел на литр водки на столе, на бидон с кофе на печке и на мокрую шинель, от которой все еще шел пар. Казалось, он раздумывает. Затем он опять перевел взгляд на солдат, и Дюпюи попытался объяснить:
— Дело в том… Мы не знали…
Человек улыбнулся.
— Разумеется, разумеется.
— Я о сержанте… — опять начал Дюпюи. — Виноваты мы, мы настояли, чтобы он впустил вас.
Человек опять улыбнулся и сказал, направляясь к двери:
— Пойду посмотрю, захочет ли мой мотоцикл стронуться.
Он остановился. Обернулся и сказал:
— А ведь это правда, — я действительно застрял на дороге и больше километра тащился пешком.
— Мы вам поможем, — сказал Моран.
— Нет-нет, оставайтесь на своем посту.
Он открыл дверь и уже собирался выйти. Тут к нему подошел Моран.
— Месье, — пробормотал он, — или, может, может…
Человек перебил его:
— Да, да… Вы правы. Не объясняйте. Вы никого не видели. Часовой видел только человека в кожаном пальто, который шел по дороге и толкал перед собой мотоцикл… Прощайте.
Он вышел и закрыл за собой дверь. На какое-то мгновение оба солдата замерли, прислушиваясь. Они слышали, что сержант и человек в кожаном пальто разговаривают, но разобрать о чем не могли. Затем заурчал мотоцикл, с трудом набирая ход. Потом звук мотора стал глуше и пропал в шуме ливня.
Вернувшись к печке, они посмотрели друг на друга и покачали головой.
— Так-то, — заметил Дюпюи.
— Да, вот оно какие дела, — сказал Моран.
Немного погодя вернулся сержант.
— Я насквозь промок, — сказал он. — Льет как из ведра. Ну и достанется же бедняге на мотоцикле-то.
— Теперь мой черед, — сказал Моран, натягивая шинель.
— Да, ступай теперь ты. Только долго не оставайся, как замерзнешь, приходи. Лучше чаще сменяться, не то чего доброго заболеешь.
Когда Моран вышел, сержант устроился поближе к печке. Сколько-то времени он сидел неподвижно, потом, повернув голову, увидел на столе бутылку.
— А, вы угостили его, — сказал он. — Правильно сделали, водка его согреет. Он вам не сказал, далеко ему ехать?
— Нет, — ответил Дюпюи.
Сержант неопределенно развел руками, вздохнул и опять заговорил:
— Вот стоял я под ливнем и думал о нем, и так мне стыдно стало. Надо же, не хотел впустить его на пять минут обогреться… Какой все-таки можно быть скотиной. Из-за какого-то несчастного приказа ведешь себя как последний мерзавец…
Он покачал головой и пожал плечами.
— А ведь, если хорошенько подумать, чем это, собственно, может грозить? Ну, чем?..