1
Какой же красавец мой Тусси! Как он вырос! Теперь он выглядит не мальчиком, а юным джентльменом, хоть и пришел на встречу в старом мятом костюме, какие носят служители цирка Слири. Какое счастье снова встретиться после долгой разлуки! Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы обнять его, но я все равно не дотягивалась — и я встала ему на ботинки. Адель была вне себя от радости. Тусси взял ее на руки, и она не хотела слезать, все целовала его, терлась носом о его шею, гладила по голове, зачарованная косичками, которые были так похожи на те, что рассердили мисс Джейн.
Мы никак не могли остановиться. Встреча произошла за зданием сельской управы, с той стороны, куда не выходит ни одно окно, да и прохожих там не бывает. Но если бы кто-то из жителей деревни нас увидел и рассказал об этом в Торнфильде — не знаю, как бы я объяснила такую непринужденность в общении с незнакомцем, вдобавок темнокожим.
Тусси согласился, что нам лучше отложить побег и воспользоваться экипажем, который повезет Адель в колледж. Сам он дождется в Милкоте дня свадьбы и отъезда молодоженов в Лондон, продолжая работать в цирке, а если что-то случится, Олимпия оседлает лошадь и прискачет в город, чтобы его предупредить. Хотя никаких неожиданностей быть не должно. Осталось всего два дня. Надеюсь, они пролетят незаметно. Я считаю часы с большим нетерпением, чем жених и невеста.
2
Завтра уже канун свадьбы. Адель не находит себе места. Бедная девочка, ее можно понять. Хранить столько секретов, таить радость от встречи с Тусси, обманывать свою ненаглядную «мадемуазель Жанетт», которую она любит больше, чем гувернантка может себе представить. Адель никогда в жизни не была на свадьбе, и она была очень разочарована, когда узнала, что не сможет нести шлейф свадебного платья, не попадет в церковь и не будет присутствовать при венчании. Но так решил мистер Рочестер: никаких гостей, только жених, невеста, пастор и свидетель — викарий Джон Крин. В утешение я пообещала ей, что она первая увидит свадебное платье. Его доставили из Лондона в почтовое отделение в Хэе в такой огромной коробке, что Олимпии-Дженнаро придется ехать за ним в карете. Миссис Фэйрфакс попросила меня сразу примерить его на мисс Джейн и поправить все, что потребуется. Эти англичанки презирают наше чисто французское пристрастие к туалетам, но, когда им самим нужно нарядиться, они не стесняются прибегать к нашему опыту и просить о помощи. Если бы они знали, как я ненавижу шить! Лучше бы они обратились к Грейс Пул. Но, кажется, невеста питает к швее глубокую неприязнь — на это указывает множество мелких признаков. Она как будто вместе и презирает ее, и боится.
Возможно, она заметила излишнее пристрастие Грейс к алкоголю и осуждает ее, следуя суровым принципам своей религии.
Мистер Рочестер уехал верхом на Мансуре в какое-то из своих отдаленных владений, чтобы уладить последние дела перед отъездом на континент. Его не будет до завтрашнего дня. Мисс Джейн нервничает.
Она завершила все приготовления, ей больше нечем занять свое время, в доме она находиться не может, а потому ходит быстрым шагом туда-сюда по лавровой аллее, как будто спешит сама не зная куда. Часть моей души хотела бы закричать ей: «Уходите, мисс, пока не поздно! Вам не сидится на месте, вот и бегите прочь из замка Синей Бороды».
Другая же часть подсказывает мне молчать и соблюдать осторожность. Мой долг — вернуть Адель матери, а не спасти гувернантку от несчастий, которые отец Адели принесет ей в будущем.
3
Олимпия воротилась с огромной коробкой от лондонского портного и помогла мне занести ее в комнату гувернантки. Роль помощника кучера и лакея очень ее забавляет, а выданная ей ливрея — как будто на нее шита — отлично сидит. Она рассказала мне, заливаясь смехом, что Ли, принимая ее за юношу, строит ей глазки и под любым предлогом пытается остаться с нею наедине. Она попросила, чтобы «Дженнаро» прокатил ее в новой карете, потому что ей якобы тоже нужно было забрать какой-то конверт на почте в Хэе.
Там они встретили некоего чужака, выяснявшего у служащей почты, не проживает ли где-то поблизости мистер Рочестер.
— Это наш хозяин, — вмешалась в разговор Ли. — Если вы хотите послать ему записку или визитную карточку, можете передать с нами.
— Спасибо, я предпочту увидеться с ним лично, — ответил джентльмен. По словам Олимпии, выглядел он весьма пристойно и разговаривал властно, как человек, привыкший повелевать. Однако Ли, в восторге от поездки в карете, вовсе не смутилась.
— Тогда поспешите, — сказала она незнакомцу, — ведь послезавтра он уедет в Лондон.
— Благодарю вас за ценные сведения, — ответил незнакомец, приподнимая цилиндр на прощание. Олимпия предположила, что это был адвокат или деловой человек: при себе он имел кожаный саквояж для бумаг. Однако было непонятно, намеревается ли он посетить Торнфильд завтра или решил отложить свой визит на другое время.
Олимпии было так же любопытно, как и мне, взглянуть на подвенечное платье; однако Дженнаро такое любопытство не пристало, поэтому он не стал ждать, пока мы откроем коробку. Он отправился в сад — позвать гувернантку, а я спустилась в гостиную миссис Фэйрфакс за Аделью.
Платье было шелковое, жемчужного цвета, очень простого кроя и без шлейфа. Будь оно чисто белым, маленькая и худенькая мисс Джейн казалась бы в нем не невестой, а девочкой, идущей к первому причастию. Еще она примерила перед зеркалом старинную кружевную вуаль, при виде которой Адель вскрикнула от восхищения.
— Она дороже любой драгоценности, — заметила мисс Джейн без особого восторга. — Я бы предпочла что-нибудь поскромнее. Но раз уж ею украшали себя в день свадьбы все невесты рода Рочестеров, придется и мне.
Если бы я не боялась расстроить мадам Селин, спросила бы ее по возвращении во Францию, пересекала ли эта вуаль Ла-Манш восемь лет назад — перед их с месье Эдуаром фальшивым бракосочетанием.
Платье сидело замечательно, не пришлось ни подшивать подол, ни даже переставлять застежки. Когда она снова переоделась, я аккуратно повесила платье в гардеробной, а рядом разложила вуаль.
4
Адель устала, она вместе с Мэри весь день собирала Вороньем лесу землянику для свадебного торта. Я уложила Деде пораньше, а когда она заснула, пошла на конюшню к Олимпии. Нам еще столько всего надо было рассказать друг другу, о стольком расспросить, и как же мне хотелось наконец излить свои чувства в разговоре с человеком, который знает меня и уважает и который видит во мне меня, а не ту, кем я притворяюсь.
Мы собирались выйти с ней прогуляться по саду за домом, но после заката погода переменилась, набежали тучи, подул ветер. Поэтому мы остались в ее комнатке и болтали до глубокой ночи, сидя на ее раскладной кровати. Время от времени мы представляли себе, что бы подумала Ли, если бы застала нас вместе, и на нас накатывали приступы безумного смеха: горничная точно обвинила бы меня в кокетстве с итальянским конюхом, а может, даже устроила бы сцену ревности.
В свою комнату я возвращалась за полночь. Все окна в доме были уже темны, но полная луна ярко освещала фасад Торнфильда и зубцы на крыше.
— Какая странная архитектура, — заметила Олимпия, которая вышла меня проводить. — Похоже на средневековый замок.
— Ты хочешь сказать, на старинное аббатство, в котором по углам спрятаны скелеты, как в Нортенгере? — засмеялась я.
— Прислушайся, — она прервала меня, посерьезнев, — кто-то плачет.
Олипию не так легко напугать, как героиню романа мисс Остин. Поэтому я навострила уши. Вскоре я и впрямь услышала странные звуки, что-то вроде низкого протяжного завывания.
— Может, ветер воет в трубах? — предположила я, успокаивая скорее себя, чем свою спутницу.
— Может, собака оказалась за запертыми воротами? — заметила Олимпия.
— А что, если это Адель проснулась и не нашла меня в кровати, — воскликнула я. Деде меня заботила больше привидений.
— Ты права. Беги скорее, успокой ее, пока она весь дом не перебудила, — подтолкнула меня Олимпия.
Я вошла через кухню, от которой у меня были ключи. В доме было темно и тихо. Тот звук, что перепугал нас с Олимпией, — будь то ветер, ребенок или собака — утих, а может, он и правда доносился не из дома. Я сняла туфли и на цыпочках пересекла холл; держась за перила, поднялась по лестнице и оказалась на галерее, куда выходят двери всех комнат. В дальнем ее конце двигалось, помаргивая, пламя свечи. У меня сжалось сердце: я узнала белую ночную сорочку Адели. В мгновение ока я подбежала к ней.
— Что ты тут делаешь? Куда ты пошла? — спросила я шепотом, но резко. Я злилась скорее на саму себя за тот ужас, который меня внезапно охватил.
— Тебя не было! — В голосе Адели звучала обида. — А Берта не могла найти дорогу домой, и мне пришлось ее проводить.
— Хватит уже про эту Берту! — почти крикнула я в отчаянии. — По ночам все друзья спят: и воображаемые, и живые. Немедленно возвращайся в постель!
— Берта не такая, как ты говоришь, — сказала Адель упрямо.
— Я знаю. Берта такая, как говоришь ты. Но у меня Пиполет спал по ночам, и ты, пожалуйста, привей своей подруге эту прекрасную привычку.
— Берта — не придумка из воздуха, как ты всегда говоришь. Она не делает, как я хочу. Она даже свою воспитательницу не слушается.
— Адель, хватит! Я устала от твоих фантазий. И я никогда не говорила, что Берта летает по воздуху. Идем спать!
Я взяла свечу из ее руки, и мы направились к нашей комнате. Проходя мимо спальни гувернантки, я заметила, что дверь приоткрыта.
— Адель, ты же не ходила надоедать мисс Джейн?
— Я-то нет.
Я хотела было спросить: «А кто тогда?» — но мне уже надоела эта глупая ребяческая перепалка, поэтому я просто решила закрыть дверь. Но в этот момент заметила что-то белое на полу. Я встревожилась и заглянула в комнату. Гувернантка спала в своей кровати; сон ее был беспокойным, она вздыхала, ворочалась, обнимала подушку. Вполне в порядке вещей для невесты за день до свадьбы. На полу белела вуаль. Та самая, которую я собственноручно разложила на сундуке в гардеробной.
Я подумала: «Нет, тут уж Адель перешла все границы». Конечно, она расстроилась, что ее не возьмут в церковь, и конечно, любую девочку притягивают подвенечные наряды. Но войти в чужую комнату ночью, чтобы примерить перед зеркалом кружевную вуаль, — это слишком! Это никак не называется хорошим воспитанием.
Я решила, что, хотя завтра — наш предпоследний день пребывания в Торнфильде, Деде должна быть наказана. Я закрыла дверь мисс Джейн, стараясь не шуметь. Вуаль я оставила на полу, потому что побоялась разбудить и напугать гувернантку. Ветер снаружи завывал все сильнее, в библиотеке дребезжали стекла в оконных рамах. Когда мисс Джейн проснется, она подумает, что это ветер подхватил вуаль и швырнул из гардеробной на пол около кровати. Тогда она не будет сердиться, а я накажу Адель сама.
5
Сегодня ветер дует еще сильнее. Все стекла дрожат, некоторые окна распахиваются. Деревья в парке гнутся под его порывами. К тому же пошел дождь, лужайка перед домом превратилась в болото. Я уже второе лето в Англии, но не представляла себе, что в июле может быть так холодно. Ли попросила меня помочь ей разжечь камин в гостиной миссис Фэйрфакс, и я видела, как Грейс Пул несет на третий этаж два ведра угля. Ей единственной из слуг дозволено топить свою комнату в любое время, и она, по всей видимости, с удовольствием пользуется этой привилегией. Мэри говорит, что в комнате швеи огонь горит в камине круглый год.
С утра я много думала о том, как наказать Деде, чтобы это было не жестоко, но навсегда отбило у нее желание вольничать с чужими вещами. Я решила, что запрещу ей в течение всего дня выходить из комнаты. Я знала, что Мэри разрешила ей прийти на кухню и помочь украшать торт земляникой, которую они набрали накануне, а миссис Фэйрфакс пообещала ей партию-реванш в трик-трак, потому что вчера Адель ей проиграла. К тому же у нее уже были приготовлены кусочки сахара, заботливо спрятанные в ящике комода. Олимпия, в отличие от Джона, умеет успокоить лошадей, так чтобы Деде могла к ним подойти.
Как только Адель проснулась, я сообщила ей, что от всех этих столь желанных ей занятий придется отказаться. Для верности я не стала ее одевать и сказала, что запру на ключ все ее платья.
— По-твоему, я постесняюсь выйти в ночной сорочке? — спросила Адель с вызовом.
— Дверь я тоже закрою на ключ. Ты должна научиться вести себя прилично. Ты вчера ночью поступила очень дурно.
— Это не я, это Берта!
— Хорошо. Значит, вы с Бертой будете вместе наказаны на весь день.
— Так нечестно! Берта уже давно сидит наказанная. А я ничего плохого не делала. Ты злая, Софи! Не люблю тебя больше.
У меня сжалось сердце, когда она заплакала. Но воспоминание о ее бестактности по отношению к гувернантке, а в еще большей степени об охватившем меня ужасе, когда я увидела свечу, дрожащую в ее руке в конце темной галереи, придали мне решимости.
— Я все расскажу Тусси, когда он за нами придет!
— Отлично. Лучше даже напиши ему письмо. И в правописании поупражняешься, и время пролетит незаметно.
Я закрыла за собой дверь, положила ключ в карман фартука и пошла искать мисс Джейн, чтобы узнать, заметила ли она ночное вторжение. Я застала ее в дверях: она собиралась выйти из дома, закутавшись в теплую шаль и туго завязав чепец под подбородком.
— Вы простудитесь, — сказала я. — Если вам что-то срочно надо купить, пошлите Ли, а еще лучше Дженнаро.
— Нет, Софи, мне ничего не нужно. Я не нахожу себе места и хочу пройтись, чтобы успокоиться.
— Но там же ливень, мисс Джейн! И страшный ветер!
— Я тепло оделась. И я люблю ветер.
Потом она посмотрела мне в глаза, как будто решала, можно ли мне довериться, и, видимо, решила, что можно, поэтому сказала:
— Ночью мне приснился кошмарный сон. Я надеюсь, что моцион и усталость помогут мне прогнать тревогу.
Я уже хотела было ответить: «Не бойтесь, это был не сон. Это Адель, но я ее уже наказала». Однако мисс Джейн продолжила:
— Мне приснилось, что Торнфильд разрушен. Стены обвалились, остался только фасад с пустыми окнами. И над руинами кружит и каркает стая ворон.
— Несчастья снятся к удаче, мисс, — сказала я ей, облегченно вздохнув: ведь это означало, что она не заметила вторжения своей ученицы. — А развалины — к процветанию. Вы будете в этом доме счастливы и богаты.
— Да услышит Господь твои слова! — воскликнула она. Лицо ее было бледно, глаза ввалились. Я вспомнила, как беспокойно она спала в те мгновения, когда я видела ее ночью. Может, лучше было ее разбудить и освободить от кошмара.
— Хотите, я поглажу ваше подвенечное платье? Освежу вуаль? — спросила я, надеясь услышать что-нибудь о сброшенной на пол вуали.
Но мое любопытство не было удовлетворено.
— Нет, — резко ответила гувернантка. — Я все уже сделала сама. Ты только должна завтра утром прийти и помочь мне одеться.
Она открыла дверь и шагнула навстречу ветру, который подхватил ее и понес к воротам, раздувая юбки и концы шали.
6
Около одиннадцати Олимпия пришла в дом, чтобы забрать багаж месье Эдуара и погрузить его в карету. Я, сделав вид, что Дженнаро требуется помощь, проскользнула за ней на конюшню. Джона не было: он отправился в сад ставить подпорки, чтобы ветер не переломал розы. Так что мне удалось выговориться, поведав подруге о ночной эскападе Адели.
— Не знаю, что с нею происходит в последнее время. Очевидно, она сильнее привязана к гувернантке, чем я думала, и ей невыносима мысль, что «мадемуазель Жанетт» выходит замуж за месье Эдуара. — Я была в отчаянии.
— А ты не думаешь, что она может, наоборот, ревновать месье? — спросила Олимпия. — Возможно, она хочет, чтобы он принадлежал только ей. Адель знает, что опекун — ее отец?
— Она знает, что он это отрицает. В разговорах с мисс Джейн он называет ее «девчонкой, которую прижила французская танцовщица». Он много раз повторял, что занимается ею не потому, что она — его дочь, а из милосердия, чтобы искупить грехи своей юности. Гостям из Лиса он представил ее как сиротку, отданную ему на попечение, не упоминая при этом, кем отданную. А дети ведь слушают, что говорится вокруг, и делают выводы. К тому же она знает, что ее фамилия Варанс, а не Рочестер, и он всегда требовал, чтобы Адель называла его на «вы».
— Гадкий лицемер! Мужчинам и законы, и обычаи позволяют избегать всякой ответственности! — в негодовании воскликнула Олимпия. — И даже лучшие из них пользуются этой привилегией. Посмотри на Руссо! Все восхищаются его благородными теориями о воспитании, но если бы родители стали следовать его примеру, они бросали бы своих новорожденных младенцев на ступенях церкви.
Я не знала, злиться мне или смеяться. Олимпия не изменилась со школы. Она по-прежнему при любой возможности воспламенялась и обличала несправедливость общества по отношению к нашему полу.
— Ну, в нашем случае удачно, что по закону мистер Рочестер не имеет никаких прав на Адель; так что, когда мы добремся до Франции, у него не будет возможности отнять ее у матери.
— Ты права, Софи. Но вспомни, что сделала бабушка по отцу бедняжки Авроры Дюпен!
Я хорошо знаю историю Авроры Дюпен, которая теперь подписывает свои романы как Жорж Санд: она была частой гостьей салона мадам Селин, когда был жив Гражданин Маркиз. Отец ее был аристократом, а мать — простолюдинкой. Когда отец умер, то знатная и богатая бабушка, не имевшая других законных наследников, оторвала ее от матери, к которой девочка была очень привязана, и разлучила их навсегда.
Мне наскучили пламенные речи Олимпии. Я вдруг отчаянно захотела увидеть свою Адель, у меня сжалось сердце, когда я представила ее запертой на ключ в комнате, мне казалось, я слышу ее голосок: «Так нечестно! Ты злая!»
Я решила, что наказание было уже достаточно длительным, попрощалась с Олимпией и вернулась в дом, чтобы освободить бедную узницу.
Когда я открыла дверь, я увидела, что Адель лежит на полу, полностью погрузившись в чтение. По картинкам я тут же узнала книгу, это были «Сказки Матушки Гусыни» Шарля Перро, по которым прошлым летом у Фредериков я учила ее читать.
— Если хочешь, теперь можно умыться и одеться, чтобы спуститься к обеду с миссис Фэйрфакс, — сказала я. Я боялась, что она будет холодна или скажет опять: «Ты злая! Не люблю тебя больше!»
Но она встала и принесла мне книгу, открытую на сказке про Синюю Бороду. И спросила серьезно:
— Я не могу понять одного, Софи: почему мужчине, чтобы жениться на новой жене, нужно обязательно убить всех предыдущих?
— Это не так, радость моя, — ответила я с чувством глубокого облегчения, потому что в ее словах не было больше обиды. — Синяя Борода был очень плохим человеком, к тому же это не настоящая история, это — сказка. В реальной жизни вдовцы и вдовы женятся и по второму разу, когда их предыдущие супруги умирают из-за болезни, несчастного случая или от старости.
— Все равно, — настаивала Адель, — сначала они должны умереть! А пока первая жена жива, мужчина не может жениться на другой девушке.
— Это не так. В тех странах, где есть развод, может. Ты же знаешь, кто такой Наполеон?
— Да, он был другом Гражданина Маркиза, он боролся за свободу Франции, а потом они поссорились, потому что крестный не любил королей и императоров.
— Верно. Так вот, Наполеон был женат на одной даме, ее звали Жозефина. Он прожил с ней тринадцать лет и устал от нее; тогда он развелся и женился на принцессе Марии-Луизе, дочери австрийского императора. При этом ему вовсе не понадобилось убивать Жозефину, потому что Великая революция разрешила разводы.
— А мисс Джейн говорит, что женятся на всю жизнь и потом уже нельзя передумать.
— Теперь и во Франции тоже так. Реставрация отменила развод. А почему тебя заинтересовала эта тема?
— Потому что мне не нравится, что Синяя Борода заталкивает всех этих девушек в комнату, полную крови, и убивает их там.
Дети все же очень странные создания. Ведь столько сказок кончается свадьбой и счастливым браком до гробовой доски: «Жили они долго и счастливо». Почему же Адель накануне свадьбы мисс Джейн не может оторваться от Синей Бороды?
После обеда Адель осталась в маленькой гостиной играть в трик-трак с миссис Фэйрфакс. Я бы с удовольствием с нею прогулялась, но дождь все еще шел, и ветер дул так сильно, что только самые беспокойные души, вроде мисс Джейн, могли в такое ненастье вышагивать туда-сюда по аллее. Мистер Рочестер приехал, когда мы уже легли, и гувернантка вернулась в дом вместе с ним.
Адель спала; может быть, во сне она видела Синюю Бороду. Я же ворочалась и не могла заснуть. Я думала о Тусси. Вдруг ветер порвал в клочья их шатер? Или все же мистер Слири на всякий случай отменил представление? Где он сейчас, мой друг? Спит с остальными циркачами в фургоне? Или где-то на постоялом дворе? В эту мою предпоследнюю ночь в Торнфильде я пыталась представить себе весь наш побег: как мы сначала доберемся до побережья, а потом — наконец-то! — до Поммельера.
Полночь уже давно пробила, а я все не могла заснуть. И тут я услышала, как поворачивается ручка двери, и увидела полоску света на полу.
— Мисс Джейн! Что случилось? Вам что-нибудь нужно? — спросила я, узнав тоненькую фигурку, проскользнувшую в спальню.
— Ты еще не спишь, Софи? Прости. Я решила, что сегодня буду спать с Аделью, — прошептала гувернантка; она уже переоделась ко сну. — Не забудь завтра проснуться пораньше. Ты должна помочь мне с подвенечным платьем.
Пока я думала, откуда вдруг взялась такая нежность к моей девочке, мисс Джейн сделала странную вещь. Она подошла к двери, закрыла ее на засов и трижды проверила надежность запора. Потом она забралась в постель к Деде и задула свечу.
7
Я проснулась в шесть часов утра, но гувернантка уже ушла. Я быстро умылась, оделась и побежала к ней в комнату. Увидев ее, я не удержалась от возгласа.
— Как вы бледны, мисс Джейн! Вам плохо спалось? Адель пинала вас во сне?
— Нет. Бедная девочка! Знала бы ты, Софи, как мне жаль с нею расставаться.
«Ага, значит, несмотря на резкость и холодность в обращении, у тебя все же есть сердце», — подумала я с удивлением и чуть не сказала ей в утешение: «Но вы же вернетесь».
К счастью, я вовремя удержалась. Мисс Джейн, конечно, знала, что по возвращении в Торнфильд она не застанет здесь свою воспитанницу. Если она так любит Адель, как она может допустить, чтобы мистер Рочестер отправил девочку в колледж? Ведь сама она столько натерпелась в Ловуде.
Гувернантка была уже умыта и причесана и ждала в сорочке и кринолине, чтобы я помогла ей надеть платье. Удивительно, насколько же моложе она казалась в этом простом светлом платье! Я уложила ей волосы.
— А теперь вуаль. Где же она? — Мне хотелось убедиться, что ручки Адели не оставили следов на драгоценном кружеве.
— Вот, — ответила мисс Джейн, указывая на прямоугольник простого белого, ничем не украшенного шитья, разложенный на кровати.
— А где же та, другая? Кружевная? Фамильная вуаль Рочестеров? — Я была в изумлении. — Где она?
— Мне больше нравится эта, — ответила гувернантка не терпящим возражений тоном. — Побыстрее, пожалуйста. Ты знаешь, что хозяин не любит ждать.
Ей так не терпелось поскорее увидеть Рочестера, что, едва я закончила закалывать, она выбежала из комнаты, даже не взглянув в зеркало. Я последовала за ней, но на лестнице остановилась, чтобы посмотреть, как воспримет Рочестер отсутствие фамильного кружева.
Месье, однако, и глазом не моргнул. Он покружил невесту, чтобы полюбоваться ею со всех сторон, и сказал восторженно:
— Вы прекрасны, как лилия! Джейн Рочестер, невеста моя, — вы гордость моей жизни и свет моих очей.
Потом он вернулся к своей обычной резкой манере и приказал ей завтракать.
— Даю вам не больше десяти минут!
Но гувернантка была так взволнована, что отказалась есть.
Тогда месье схватил ее за руку и потащил к дверям.
К счастью, за ночь погода переменилась. На улице было тепло и ясно.
Миссис Фэйрфакс и все слуги выстроились в холле в своих парадных нарядах, но хозяин дома не дал им времени поздравить невесту. Он решительно устремился к выходу, держа ее за запястье и волоча за собой, и быстрым шагом пошел по аллее к воротам. Церковь была почти сразу за воротами. Они уже подходили к ней по дороге.
— Уф, — вздохнула Мэри. — Какая спешка! Как будто пожар.
Ли вышла во двор поговорить с Дженнаро, который проверял, крепко ли увязан багаж. Я же вместо приветствия подмигнула помощнику кучера и пошла наверх поднимать Адель.
— Никогда бы от тебя такого не ожидала, — сказала я ей с укором, пока причесывала. — Ты, оказывается, испортила вуаль мисс Джейн. Ты так ее изгваздала, что она не смогла ее надеть!
— Я же сказала, что это не я. — В голосе Деде послышались слезы. — Это сделала Берта. Почему ты не веришь мне, Софи?
— Потому что воображаемые дети не портят вещи. Ты перегнула палку, Адель. Перестань перекладывать свою вину, когда ты плохо себя ведешь, на несуществующую девочку.
— Берта — не девочка. — Адель всхлипнула и резко отдернула голову из-под гребня. — Я тебе никогда не говорила, что она ребенок. Она взрослая женщина. И она вовсе не из воздуха и не воображаемая, как ты утверждаешь. Вот я тебе покажу, существует она или нет.
Она схватила меня за руку так же яростно, как незадолго до этого мистер Рочестер свою невесту — за запястье, и потянула меня вон из комнаты, затем по галерее и вверх по крутой и узкой лестнице, ведущей на третий этаж.
На ходу Деде плакала от обиды и шмыгала носом. Я следовала за ней в растерянности. Не понимала, что она намерена сделать. Мы остановились перед дверью, которая ведет в комнату, где занимается шитьем Грейс Пул. Адель постучала. Швея отозвалась изнутри.
— Кто там? — Голос ее был ясный и совершенно трезвый.
— Это Адель, — ответила моя малышка. Мы услышали, как отодвигается засов. Дверь приоткрылась. Увидев меня, Грейс Пул вскрикнула от удивления и гнева.
— Нет! Я же говорила, чтобы…
Она попыталась преградить нам путь.
Но Адель уже проскочила в комнату, обогнув внушительную фигуру швеи.
— Берта!
Ей ответил глуховатый голос взрослой женщины, говорившей с иностранным акцентом:
— Я тут, радость моя! Я всегда тут.
Грейс Пул развела руками.
— Вы же никому не расскажете?! — В голосе ее были одновременно мольба и угроза. — Вы же сохраните секрет этой бедняжки и принесете ей немножко утешения, как вот уже почти год делает этот великодушный ребенок?
Потом она отодвинулась и позволила мне войти.
8
Следовало бы лучше прислушиваться к тому, что нам говорят дети, а не истолковывать их слова в соответствии с собственными предубеждениями; ведь так же было и с Дагобертой, когда Адель твердила, что кукла стала тяжелее, а мы не обращали внимания.
Берта существует. Она живет в этой комнатке без окон уже больше десяти лет. Ее заточили сюда в 1827 году. Когда месье Эдуар ухаживал за мадам Селин, дожидаясь ее у выхода из Опера, инсценировал женитьбу, жил с нею в Париже — все это время Берта была узницей и дрожала в этих глухих стенах от холода и тоски. Вот почему он так часто возвращался в Англию «заниматься делами».
В этой ситуации бессмысленно было притворяться, что я не понимаю по-английски: ведь Грейс Пул незачем раскрывать мой секрет.
Грейс объяснила мне, что Берту держат взаперти, потому что она — позор Рочестеров. Сама же швея присматривает и ухаживает за ней. Слово «воспитательница», которое использовала Адель, подкрепляло мои представления о том, что речь идет о ребенке. Грейс утверждает, что не знает, в каком родстве состоят Берта и хозяин дома. Может, она его далекая кузина, а может, незаконнорожденная сестра. На самом деле в них есть некоторое сходство. Она высокая, смуглая, с густыми черными кудрями, в которых поблескивают редкие седые волосы. Только глаза у них совсем разные. У нее они тоже черные, как и у месье, но такие грустные, что заглянешь в них — и хочется плакать. Берта родилась в колониях, поэтому ей все время холодно и Грейс Пул поддерживает огонь в камине круглый год. Сейчас она кажется спокойной, как будто приняла свою участь, но надзирательница рассказывает, что ее подопечная одержима идеей бежать и вернуться в родные края. А там нет никого, кто бы мог о ней позаботиться. Мистер Рочестер, являя доброту, содержит ее тут со всеми удобствами и даже с отдельным человеком, который за ней ухаживает. А она, бедняжка, все не может смириться. То и дело впадает в буйство, крушит все, что попадает под руку, пытается выломать дверь, дерется с теми, кто ее удерживает, бьет себя кулаками по голове, колотится головой об стену — приходится ее связывать.
Я вспомнила, как Тусси описывал отделение «буйных» в Сальпетриере: там связывали и мадам Селин, хотя она была кротка и безобидна.
— Ты бы тоже впала в ярость, если бы тебя вечно держали тут взаперти, — заметила Деде.
— Ты говорила, ее наказали, потому что она плохо себя вела. Что она натворила? — Адель в ответ пожала плечами. Тогда я обратилась к Грейс Пул.
— Что значит «позор Рочестеров»? Кто приговорил ее к вечному заточению в этой комнате? Для расследования преступлений существует суд.
Тут я вспомнила о страшных «письмах с печатью» Старого Режима, с помощью которых аристократ мог избавиться от своих врагов навсегда.
— Она сумасшедшая, — ответила мне надзирательница.
— Сумасшествие — не позор! — возмутилась я. — У самого великого нашего поэта Виктора Гюго был несчастный брат в лечебнице Шарантон — парижском сумасшедшем доме, и месье Гюго никогда этого не скрывал.
— Но женщина может… Вы еще слишком молоды, вам не понять…
Нашу беседу прервал гул взволнованных голосов. Спорили входящие в дом мужчины.
— Молодожены! Они вернулись! Скорее! Вас не должны здесь застать, — воскликнула Грейс Пул и вытолкала нас из комнаты.
Мы помчались вниз по лестнице и были внизу как раз вовремя, чтобы услышать как мистер Рочестер резко говорит миссис Фэйрфакс:
— Никаких поздравлений! Опоздали на пятнадцать лет.
Пастор Вуд в растерянности объяснил старой даме:
— Бракосочетание совершить не удалось.
Мисс Джейн была бледна как смерть. Вслед за пастором в дом вошли двое незнакомцев. Вошедшие, все впятером, устремились вверх по лестнице. Мы пропустили их и услышали, как мистер Рочестер бросил с презрением одному из незнакомцев:
— Не бойся, Дик, сегодня у нее нет ножа.
Дик? Присмотревшись, я узнала в одном из незнакомцев мистера Мейсона. Мне тут же пришли на ум пятна крови на лестнице, я содрогнулась и покрепче прижала к себе Адель.
— Я же тебе говорила, — прошептала Деде, — что Берта укусила своего брата. Она ему написала письмо: приезжай меня освободить. Он приехал, но не стал помогать ей бежать. Он ей загородил дверь. И тогда она… Они все врут! Она не резала его ножом. У нее нет ножа. Грейс Пул все время следит, она бы отняла у нее нож. Берта его просто укусила!
Мы тоже поднялись на цыпочках и прислушались. Мистер Рочестер сказал с горьким смехом:
— Мейсон прав, господин пастор. Так же, как и адвокат Бриггс. Бракосочетание, которое вы должны были совершить, сделало бы меня двоеженцем. Женщина, на которой я, к несчастью, женился в ранней юности, еще жива, она здесь. Представляю ее вам.
Когда я услышала эти слова, у меня будто пелена спала с глаз, и мне пришлось ухватиться покрепче за перила, чтобы не упасть.
К тому же в ответ на последние слова хозяина раздался такой же дикий вопль, который я помнила — да и как такое забудешь? — с той самой апрельской ночи. Адель заметила совершенно спокойно:
— Они рассердили Берту. Сейчас она что-нибудь разобьет. — Потом посмотрела на меня удивленно и спросила: — Почему ты плачешь, Софи?
9
Мистер Вуд и чужие люди покинули дом. Мисс Джейн заперлась у себя и не хочет ни с кем говорить. Месье Эдуар сидит перед ее дверью и терпеливо ждет, когда она ему откроет. Кажется, он просто не замечает того, что происходит в доме.
Адель сказала, что хотела бы пойти утешить Берту. Но я не могла отпустить ее одну. У меня мурашки бегут по спине, когда я представляю себе, сколько времени на протяжении этих месяцев моя девочка провела в комнате с буйно помешанной, пока я считала, что она невинно забавляется детскими играми с воображаемой подружкой! Бедная Деде! Она говорила мне правду, а я не верила. Теперь-то у меня нет никаких сомнений, что это Берта заплетала Адели ямайские косички и поджигала постель своего тюремщика перед его отъездом в Лис. Это Берта ранила мистера Мейсона, хотя Адель и отказывается верить, что она могла во время какой-нибудь из своих ночных вылазок завладеть ножом. А услышанный мною вопль «Ради бога, Рочестер!» был не обвинением, но просьбой о помощи. Берта проникла в спальню мисс Джейн и испортила вуаль, которую, конечно, когда-то надевала сама — как «все невесты Рочестеров». Она растерзала вуаль, чтобы соперница не могла покрыть ею голову. Каким же образом ей удалось целых три раза сбежать из своего заточения? Впрочем, ответ очевиден, если вспомнить о пристрастии Грейс Пул к спиртному и о том, что, напиваясь, она проваливается в глубокий тяжелый сон.
Просто чудо, что с Аделью не случилось ничего плохого! Грейс, правда, утверждает, что душевнобольные не бывают агрессивными с детьми и что только малыши в состоянии утихомирить буйство ее подопечной. До нашего прибытия в Торнфильд, когда в поместье заходила нищенка с детьми, Грейс давала ей денег, чтобы та позволила детям подняться на третий этаж, пополдничать с пленницей и развеселить ее. Она утверждает, что это одобрял и доктор Картер, который, единственный во всем…ширском графстве, знал о том, что в доме есть узница.
Адель настояла, чтобы я поднялась с ней, но оказалось, что Берта уже спит, потому что Грейс Пул, чтобы успокоить несчастную, заставила ее принять изрядную дозу опиумной настойки. Насколько я поняла, эта настойка здесь весьма в ходу — ведь ее прописал доктор, хотя пациентке она совсем не по вкусу. Надзирательнице приходится, чтобы она не выплевывала снадобье, подмешивать его в еду или в чай. Деде так обессилела от всего пережитого, что я уложила ее пораньше и, прежде чем отправиться на конюшню к Олимпии, закрыла дверь нашей спальни на ключ.
Впрочем, Олимпия оказалась в доме — на кухне, с прислугой. Викарий Джон Крин, состоявший в родстве с Ли, пришел рассказать, как все было в церкви, и все жадно его слушали. Он сказал, что когда пастор Вуд произнес полагающийся по обряду вопрос — не существует ли какого-либо препятствия заключению этого брака, — из глубины церкви к изумлению всех присутствующих выступил никому не знакомый человек. Он представился как адвокат Бриггс из Лондона и заявил, что действует в интересах дяди мисс Эйр, проживающего на острове Мадейра. Этот дядя намерен воспрепятствовать тому, чтобы его племянница была обманута и вовлечена в преступное двоебрачие. Ибо мистер Рочестер — женат. Бриггс зачитал свидетельство о браке, заключенном в Спаниш-Тауне на Ямайке, и представил свидетеля того бракосочетания — мистера Мейсона, брата жены мистера Рочестера, который заявил, что видел ее живой в Торнфильде несколько месяцев назад.
Вот почему, будучи у нас в Париже, мистер Мейсон никак не мог поверить, что мадам Селин замужем за его зятем! Вот почему месье Эдуар, когда прочел его письмо, рассердился, потом признался мадам, что их брак был фикцией, и бросил ее. Возвращение мадам на сцену Опера и ревность были всего лишь предлогом! Очевидно, что в письме Мейсон приказывал ему прекратить этот фарс и угрожал разоблачить как двоеженца.
И именно поэтому, когда в апреле разнеслась весть о том, что Рочестер планирует жениться на мисс Бланш Ингрэм, Мейсон приехал в Торнфильд. Он хотел отговорить мужа своей сестры от этого шага.
Оказалось, что Мейсон знаком с дядей гувернантки, живущим на Мадейре. Мейсон там поправлялся после ножевого ранения, когда пришло письмо от мисс Джейн, сообщавшей дяде о скором замужестве. Тогда мистер Эйр договорился с Мейсоном, чтобы тот немедленно вернулся в Англию и воспрепятствовал заключению этого брака.
После викария говорила Мэри. Они с мужем нанялись в Торнфильд одиннадцать лет назад, когда мистер Рочестер уволил всю старую прислугу и набирал новых людей. Мэри знала, что в доме есть какая-то узница, но никогда ее не видела и, конечно, не подозревала, что это жена хозяина. Она слышала от Грейс Пул, что родственникам пришлось ее изолировать, потому что это была очень изворотливая женщина, которая испытывала страсть к мужчинам, ко всем подряд, и в молодости была уличена в множестве постыдных связей, даже с чернокожими рабами со своих плантаций в Вест-Индии.
Во время этого рассказа я увидела, в какое волнение пришла Олимпия: она еле сдерживалась, и я легко могла угадать ее мысли. Мужчина, холостяк ли, женатый, может иметь любые связи и романы со всеми женщинами, с какими только пожелает, он может даже ходить по домам терпимости, и общество его не осудит. Мистер Рочестер был любовником мадам Селин и имел множество других историй, о которых без всякого стеснения рассказывал гувернантке. Никто и не подумал запирать его в комнате без окон, привязывать к стулу и на протяжении десяти лет одурманивать опиумной настойкой! Крестный говорил, что это лекарство — наркотик; если принимать его подолгу, оно ослабляет организм и замутняет разум хуже алкоголя.
Я знаю, что означают горящие глаза и решительное выражение лица моей подруги. «Эта бедная жертва мужского насилия не должна оставаться навеки в своем заточении. Мы должны ее освободить! Даже если нам придется везти ее с собой во Францию».
Олимпия не знает, что Адель, не читавшая сочинений Мэри Уолстонкрафт, уже пообещала то же самое Берте.
10
Сейчас одиннадцать часов утра. Олимпия укладывает в карету сундучок Адели и узелок с моими вещами. До этого ей пришлось отвязывать багаж мистера и миссис Рочестер, который не последует за ними в свадебное путешествие по Европе. Мы с Аделью готовы, одеты в дорожные платья и ждем в холле. Мы уже попрощались с миссис Фэйрфакс и прислугой. С обеих сторон были пролиты слезы. Правда, после всех треволнений и неожиданностей вчерашнего дня и сегодняшнего раннего утра обитатели Торнфильда, кажется, утратили способность к сильным чувствам и переживаниям. Мэри удивилась, что Грейс Пул не пришла попрощаться. Миссис Фэйрфакс заметила:
— Она такая странная… к тому же в такой момент ей, наверное, непросто оставить свою больную.
Меня тоже не удивило отсутствие Грейс. Я знала, что она спит в кровати Берты глубоким сном, тому виной — изрядная доза опиумной настойки, которую я добавила ей в джин, когда вместе с Аделью заходила к ним вчера ночью, чтобы попрощаться, а вернее, чтобы уточнить детали нашего секретного сговора с пленницей. Это Олимпия мне посоветовала достать бутылку из стенного шкафа за гобеленом, где Грейс хранила свои запасы.
Как только Олимпия закрепит сундучок, мы сядем, и карета покатит в сторону колледжа, куда определили Адель. Все думают, что мы поедем втроем. Джон с нами отправиться не сможет. Он захворал. Или в стельку пьян, как неуважительно предположил Дженнаро. Как бы то ни было, у него кружится голова, и он не в состоянии встать с кровати. Возможно, его жена Мэри не беспокоилась бы так сильно, если бы знала, что в том пиве, которым вчера угостил Джона его молодой помощник, было десять ложечек лекарства, столь часто используемого Грейс Пул для успокоения ее подопечной.
Тусси уже в Милкоте, он ждет нас, спрятавшись в кустах по дороге в Хэй.
Мы боялись, что после вчерашних событий отправку Адели в колледж могут перенести или и вовсе отменить, и тогда пришлось бы полностью перестраивать план. Однако сегодня рано утром, прежде чем отправиться на своем Мансуре в погоню за мисс Джейн, хозяин дома влетел в нашу спальню, разбудил Адель, попрощался с нею сухо и немногословно, велел слушаться и не порочить его честь, а мне сказал по-французски:
— Прощай, Софи, больше мы не увидимся. Удачи!
— Вам тоже, месье, — ответила я вполне искренне. Мне было его жаль, он был так потрясен и в таком отчаянии. Я не желаю ему зла, пусть только не вмешивается больше в нашу жизнь.
Мисс Джейн уехала глубокой ночью. Вечером она согласилась выйти из комнаты и выслушать объяснения мистера Рочестера. Я спряталась за шторой в гостиной, потому что хотела узнать, какую новую ложь преподнесет ей этот обманщик. Предложенная им история брака с Бертой Мейсон напоминает его клеветнические измышления об отношениях с мадам Селин. Месье Эдуару нравится изображать себя невинной жертвой интриг и обманов. Он утверждает, что этот брак был устроен его отцом и мистером Мейсоном, богатым креольским землевладельцем из Спаниш-Тауна. Отца привлекло приданое в тридцать тысяч фунтов, а старого мистера Мейсона — возможность породниться с аристократическим родом из метрополии, а также пристроить дочь, уже проявившую порочный и неукротимый нрав. Жених был только-только из колледжа. Юный и невинный, как агнец, он заметил, увы, слишком поздно, что молодая жена не просто была ему неверна, но предавалась всем возможным порокам и была ненасытна в своих страстях. Она унаследовала это от матери, которая была буйнопомешанной и содержалась в доме для умалишенных — так же, как и младший брат Берты. Единственным членом семьи в здравом рассудке был старший брат Ричард — тот самый, что приехал в Торнфильд, чтобы помешать бракосочетанию с мисс Джейн; однако, если верить словам месье Эдуара, скоро и он должен сойти с ума.
За четыре года такого брака супруг был доведен до крайней степени отчаяния и помышлял о самоубийстве, настолько он был несчастен. Он решился вывезти жену в Англию, она же окончательно потеряла рассудок. Старый Рочестер и его старший сын к этому времени уже умерли, не раскрыв никому тайну позорной женитьбы младшего Рочестера. Таким образом, месье Эдуар стал законным владельцем Торнфильда. Берту он упрятал в маленькую комнатку на третьем этаже, поручив ее заботам и охране Грейс Пул, а сам начал путешествовать по Европе в поисках настоящей любви, а точнее добродетельной, чистой и невинной женщины, такой как мисс Джейн.
Она выслушала все это в молчании и не спросила — как я бы сделала на ее месте, — куда подевались тридцать тысяч фунтов приданого, не завладел ли он ими и не распоряжался ли по своему усмотрению, не давая никому отчета. И почему Берту нельзя было определить в тот же сумасшедший дом на Ямайке, где уже содержались ее мать и брат, — тогда ей хотя бы не пришлось страдать от сурового английского климата. И как так вышло, что мистер Рочестер привез Адель в Торнфильд, чтобы она проживала под одной крышей с душевнобольной. Мисс Джейн не запротестовала, даже когда ее возлюбленный заговорил о рабынях и любовницах. То, что он заявил, возмутило меня до глубины души, а если бы это услышала Олимпия, она бы немедленно дала ему пощечину и вызвала на дуэль. Он сказал так:
— Любовница или рабыня, чаще всего по складу своему и всегда по положению, — существо низшего порядка, а жизнь в близости с низшим существом приводит к деградации. Нынче я ненавижу само воспоминание о днях, проведенных с Селин, как и с Джачинтой и с Кларой.
А я в этот момент ненавидела всеми силами души Эдварда Фэйрфакса Рочестера из Торнфильдхолла и в то же время преисполнялась гордости, потому что я — француженка, плоть от плоти борцов за Революцию, для которых не могло быть «существ низшего порядка», ибо на их знаменах было начертано: СВОБОДА, РАВЕНСТВО, БРАТСТВО. Еще я думала о том, что жизнь рядом с Тусси, пока он был рабом, не привела меня к деградации; напротив, она позволила мне вырасти и стать лучше.
Казалось, что после всех этих разговоров мисс Джейн его простит, и сам месье был в этом совершенно уверен. Он позволил ей пойти в свою комнату и не подумал запереть ее на ночь или стеречь, а пошел к себе и уснул глубоким сном.
Сегодня же утром Ли обнаружила, что дверь на кухню отперта, из буфета исчезла буханка хлеба, а комната гувернантки пуста.
Мистеру Рочестеру придется поспешить, чтобы ее догнать: наверняка она уже прошла немало. К тому же неизвестно, в каком направлении. В радиусе километра от Торнфильда ранним утром проходят пять дилижансов, направляющихся в разные стороны. Как узнать, не села ли она в один из них? И в какой? Или же пошла через поля пешком? Одно ясно, она вовсе не хотела, чтобы ее разыскали.
Олимпия, конечно же, одобрила побег мисс Джейн.
— Знала бы я, что она намерена бежать, я бы спрятала ее в карете, и мы бы увезли ее с собой.
Я напомнила ей, что у нас уже есть контрабандная пассажирка и что мы можем только благодарить Бога, что месье ускакал за своей возлюбленной. Ведь если бы он остался в доме, осуществить побег Берты Мейсон было бы гораздо сложнее.
Мы понимаем, конечно, что путешествие в компании душевнобольной может оказаться сложным и что мы берем на себя большую ответственность. Рассчитываем на то, что Адель всегда сможет ее успокоить. Кроме того, Олимпия и Тусси за долгие месяцы ухода за мадам Селин многому научились у доктора Манетта и знают, как надо обращаться с людьми, у которых имеется расстройство рассудка. Олимпия, впрочем, утверждает, что Берта вовсе не сумасшедшая, что ее приступы ярости и агрессии — естественный ответ на длительное несправедливое заточение.
11
Сердце стучит у меня в груди, как барабан. Я уже в карете, через несколько мгновений Олимпия прикажет лошадям трогаться. Мы ждем Адель. Она должна вернуться в дом за Бертой, сказав миссис Фэйрфакс, что забыла свою куклу Катрин (которую мы специально оставили на табуретке на третьем этаже). Берта вскочит в карету за секунду до отправления и спрячется под одеялом, которое будет ее скрывать, пока мы не отъедем на достаточное расстояние от Торнфильда.
Прислуга уже вернулась к своей работе. Перед домом осталась только миссис Фэйрфакс, которая вытирает глаза платочком и собирается махать нам вслед, пока мы не выедем за ворота. Что она сделает, когда увидит, как Берта Мейсон выходит из дому за руку с Аделью и залезает в карету? Она слишком стара и слишком слаба, чтобы остановить беглянку, но она может кричать и звать слуг на помощь. Даже если ей не удастся нас задержать, она тут же расскажет все мистеру Рочестеру, и он, поняв, что мы направляемся вовсе не в колледж, пустится в погоню. Мы с Олимпией понимающе переглянулись. Нужно что-то сделать! Чтобы старушка ушла и не видела, как мы уезжаем.
Я напрягаю мозг изо всех сил. В голову приходит, как миссис Фэйрфакс гордится своими смородиновыми кустами, и меня осеняет. Да, но я же не умею говорить по-английски! Шепчу Олимпии, и она с присущей ее итальянскому обличью галантностью обращается к миссис Фэйрфакс.
— Софи говорит, что Адель без ума от вашей смородины.
Старушка довольно улыбается.
— Да уж, в колледже такой не дадут, — продолжает Олимпия с деланным сочувствием. — Вот был бы сюрприз для девочки, если бы по прибытии мы вместе с ее багажом достали из кареты корзиночку этих прекрасных ягод! Они бы напомнили ей о Торнфильде и его добрых обитателях.
— Прекрасная мысль! — восклицает миссис Фэйрфакс. — Дженнаро, скажите Софи, что я разрешаю ей пойти в сад и нарвать столько смородины, сколько она сочтет нужным.
Ой. Мы же не меня хотели услать подальше от кареты! Мы быстро переговариваемся с Олимпией, которая отвечает:
— Няня боится повредить ваши кусты, мадам, и к тому же она не умеет отличать спелые ягоды от неспелых.
— Не беда, я схожу сама! — говорит старушка. — И она неторопливо, как и пристало почтенной даме, направляется в сторону сада.
Но мы не успели возликовать, потому что миссис Фэйрфакс еще не завернула за угол, как мы услышали стук подков, и в аллее показался мистер Рочестер верхом на Мансуре — измученный, разочарованный, потный и в дурном расположении духа. Очевидно, мисс Джейн удалось улизнуть.
— Вы еще не выехали? — резко спрашивает он. — Так вы доберетесь до К. ночью! Где Адель?
— Она забыла в комнате куклу, которую вы ей подарили, и пошла за ней, — отвечаю я, как можно более кротким голосом.
— Дженнаро, раз уж ты здесь, займись лошадью, — приказывает мистер Рочестер и, спешившись, входит в дом. Господи, пусть он задержится на первом этаже! Если он начнет сейчас подниматься прямо к себе в комнату, чтобы умыться, то на лестнице столкнется с беглянками, которые, должно быть, уже спускаются.
— Ни с места, — вполголоса приказывает мне Олимпия. С замирающим сердцем мы сидим в карете и смотрим, как Мансур, волоча за собой поводья, идет щипать траву на лужайке.
Господь не услышал моих молений. Мы не видим того, что происходит в доме, но мы отчетливо слышим яростный вопль хозяина.
— Черт вас побери! Куда?! Быстро назад!..
И пронзительный крик Адели:
— Пустите!
Вскрик боли — мистер Рочестер взвыл, как собака, которую пнули. Что он сделал моей девочке? Ни звука от Берты Мейсон. Мы сказали ей, чтобы ее было не слышно, и она соблюдает уговор; но слышны звуки ударов и падения — что-то тяжелое, явно не восемнадцать килограмм веса нашей Адели. Мистер Рочестер стонет и ругается:
— Дьявол! Стой, проклятая!
Прошло должно быть, несколько секунд, но они кажутся нам вечностью. Внезапно на третьем этаже распахивается окно, из него высовывается расхристанная Грейс Пул и кричит:
— Она сбежала! Ловите ее!
Как же так? Неужели опиумная настойка действует так недолго? Не хватает еще, чтобы на помощь хозяину подтянулся Джон. Я ставлю ногу на подножку, собираясь выпрыгнуть из кареты. Олимпия повторяет с напором:
— Ни с места.
Из окна — того окна, откуда кричала Грейс Пул, — вырываются клубы черного дыма.
— На помощь! Дом горит! — слышен ее голос.
Из холла разносится хлопок, затем звон осколков. Катрин. Мне знаком этот звук: разбитая вдребезги фарфоровая кукла. В то же мгновение из дома выбегает Берта, а за ней Адель. Они несутся к карете, Олимпия стегает лошадей, мы втаскиваем Берту и Адель в уже тронувшуюся карету. Прочь! Прочь! Адель плачет от нервного напряжения; Берта Мейсон, следуя нашим указаниям, послушно натягивает на голову одеяло, хотя прятаться теперь уже поздно: ее мучитель видел, как она бежала с нами. Лошади галопом несутся прочь от горящего дома; но прежде чем скрыться за воротами, мы видим неспешно выходящую из сада миссис Фэйрфакс, она протягивает вслед карете корзинку смородины, а затем устремляет взгляд на пламя, теперь уже вырывающееся из всех окон третьего этажа. Грейс Пул, пытаясь спастись, вылезла на крышу и уцепилась за один из зубцов. С галереи доносится голос мистера Рочестера.
— Держитесь, Грейс! Сейчас приду к вам!
Окна на втором этаже лопаются, мы видим, как огонь пожирает внутренности дома. Раздается страшный грохот — это обвалилась лестница. Прислуги не видно. Наверное, они пытаются разбудить Джона и увести его подальше от дома — может, на пруд с гусями. Грейс Пул кричит от ужаса. В ответ ей с лужайки доносится испуганное ржание Мансура.
— Может, вернемся, посмотрим, что там, — спрашиваю я неуверенно.
— А чем мы им поможем? Нет, мы едем в Хэй, Тусси ждет, — отвечает Олимпия и подстегивает лошадей.
12
— Представляешь, Тусси, мы спускались по лестнице, Берта шла со мной за руку. Берта меня слушается: видишь, она дает себя причесать и распутать колтуны. А я всегда плакала, когда Соланж меня дергала за волосы. Мы уже почти дошли до самого низа, где стоят большие часы и можно через стеклянную дверь выбежать на лужайку, но тут вошел месье Эдуар и не пускал нас. Он встал перед дверью и схватил Берту за плечи. Он ее в сто раз сильнее, но я укусила его за руку так больно, что Берту он тут же отпустил. Но выйти нам все равно не давал. И везде был дым. Берта схватила его за горло, и они стали драться. Месье уже почти победил, но тут я запрыгнула на ступеньку вверх, взяла Катрин за ноги и как тресну изо всех сил его по голове. Жалко, что Катрин разбилась… Месье порезался осколком, и кровь потекла ему в глаза, тут-то мы и побежали и запрыгнули в карету.
— А пожар, Деде? Это Берта подожгла дом?
— Нет. Это ее воспитательница. Она не нарочно. У нее подсвечник стоял рядом с кроватью, она спала, но когда мы с Бертой выходили, она услышала шум и проснулась. Она нам крикнула: «Стойте!» Но мы не послушались. Тогда она встала и рукавом задела подсвечник, а от него загорелась занавеска. Горело несильно, и я подумала, что она сначала потушит огонь, а потом уже погонится за нами… честное слово, Тусси! А Берта вообще ничего не заметила.
— Может, она плеснула на пламя воды и решила, что этого довольно, — сказала Олимпия. — Значит, она возилась с занавеской и поэтому не сразу стала бить тревогу. Когда она высунулась в окно и стала кричать, чтобы вас задержали, вы были уже внизу. Может, именно из-за распахнутого окна огонь разгорелся с новой силой, а Грейс-то думала, что уже его потушила.
Мы сидим в Портсмуте, в таверне «Гарцующий жеребенок», и ждем судно, которое должно переправить нас во Францию. Плыть отсюда придется дольше, чем из Дувра, куда мы прибыли, когда добирались с месье Эдуаром в Англию. Но Тусси посчитал, что если, несмотря на пожар, месье решит послать за нами погоню, то стража будет искать нас именно в Дувре. Тусси утащил из цирка Слири все, чтобы замаскировать нас и сбить со следа погоню. Если не приглядываться, то и не поймешь, что это цирковые костюмы, а не обычная одежда. На Олимпии — желтое платье из индийского муслина и соломенная шляпка с цветами. В женском платье она восхитительна, хоть оно и сковывает ее движения, так что наша подруга кажется совсем другим человеком. Я выкинула нянькин фартук и переоделась в элегантное платье с декольте и короткими рукавами-фонариками, с широкой голубой лентой по талии. Деде — мальчик в костюмчике наездника, украшенном лиловым позументом: этот наряд Тусси позаимствовал у младшего сына эквилибристов. Для довершения образа Тусси укоротил ей волосы. Он стриг ее, напевая арию Фигаро из «Севильского цирюльника»:
Бритвы, расчески,
Ланцеты и ножницы —
Всё под рукою,
Всё по местам.
Когда все было готово, он воскликнул:
— Вот теперь ты действительно похожа на свою маму!
Казалось, мы вернулись во времена нашей школы, когда мы менялись нарядами перед премьерой «Сильфиды». Может, поэтому Олимпия так загрустила, глядя на Адель в мальчишеском костюме. Должно быть, она вспоминала маленького стекольщика Антуана, своего семилетнего жениха, которому она обещала дождаться, когда он вырастет, но не имела возможности сдержать слово.
До Портсмута мы добрались на дилижансе. Карету и лошадей мы оставили в Лондоне, в каком-то постоялом дворе, прикрепив на подушки сиденья записку: «Имущество мистера Рочестера из Торнфильдхолла,…ширское графство».
Всю дорогу со всеми трактирщиками и станционными смотрителями, подавальщиками и прочими людьми, у которых мы что-то хотели спросить, разговаривала только я. По-английски! Наконец-то я могла свободно спрашивать обо всем, не делать вид, что не понимаю того, что мне говорят, отвечать… Какое утешение после целого года молчания! Впрочем, я это делала не для того, чтобы наговориться всласть. Мы подумали, что если кто-то сообщит в Торнфильд о том, что мы тут проезжали, то преследователям будет так труднее нас опознать: ведь они считают, что я ни слова не понимаю по-английски.
Наши страхи не оправдались: на протяжении всего пути Берта была совершенно спокойна. По ночам она спит в обнимку с Деде и разговаривает только с девочкой, а та уже передает нам, что ей нужно или что не так. Тусси не знал, что мы привезем ее с собой, он вообще не знал о ее существовании, потому что мы не успели его предупредить. Когда он ее увидел, а Адель сказала: «Это Берта», — он дар речи потерял. И, конечно же, у него не оказалось с собой платья, которое могло бы подойти высокой крупной сорокалетней женщине. Но он согласился с нами, что невозможно оставить ее в бесформенной рубахе, которая в сочетании со спутанными неубранными волосами сразу наводит на мысли о приюте или лечебнице для душевнобольных. К счастью, у Олимпии еще оставалось немного денег, и, едва прибыв в Лондон, мы купили на блошином рынке пару подержанных, но приличных платьев, соломенную шляпку и шаль. Берта Мейсон послушно оделась, но дотрагиваться до своих волос она позволяет только Адели, поэтому Деде пришлось терпеливо распутать ей колтуны, расчесать волосы щеткой и собрать в приличную для дамы ее лет прическу. Теперь нашу спутницу никто не смог бы узнать. Даже смотрит она по-другому, не грустно и потерянно, как раньше, а иногда с интересом. А когда мы шутим и смеемся — а по мере приближения к побережью мы все чаще шутим и смеемся, — в глазах Берты даже начинают проскакивать едва уловимые искорки веселья.
Адель удивляется, что Берта стала молчаливой и кроткой. Раньше, когда они играли в маленькой комнатке на третьем этаже, Берта говорила куда больше: она протестовала, раздражалась, была вредной и нетерпимой к правилам и запретам. А время от времени у нее случались приступы ярости, хотя и не по отношению к Адели.
Пришлось объяснить малышке, что это был не настоящий Бертин характер, а ее ответ на длительное заточение, на то, что с нею обращались как с безумной.
Олимпия уверена, что лечение доктора Манетта и наша поддержка помогут Берте за несколько месяцев полностью вернуть ясность рассудка.
И, пожалуй, хватит уже называть ее Бертой Мейсон. Теперь ее зовут Агнес Присцилла Драммонд — до тех пор, пока к ней не вернется рассудок и она не выберет себе новое имя, которое будет с ней до конца жизни. Берта Мейсон умерла, ее останки покоятся на маленьком кладбище в Торнфильде под мраморной доской рядом с коленопреклоненным ангелом, который уже двести лет сторожит могилы Деймера Рочестера, погибшего во время гражданской войны, и его жены Элизабет. Так, во всяком случае, полагают жители Торнфильда, Хэя, Милкота и все те, кто прочел последний номер «…ширского вестника».
Нам попалась на глаза эта газета, когда наш дилижанс менял лошадей в Гилдфорде. Заголовок на первой странице тут же привлек внимание Олимпии.
Мы с жадностью набросились на статью.
Утром 26 июля разгоревшийся по неизвестной причине пожар уничтожил поместье мистера Эдварда Фэйрфакса Рочестера. В попытке предотвратить распространение огня хозяин поместья получил ожоги руки и головы. Выписанные из Лондона врачи надеются, что ему удастся вскоре восстановить свое здоровье. К несчастью, при обрушении кровли погибла супруга мистера Рочестера, в девичестве Берта Мейсон, которая находилась ввиду плохого самочувствия в своих апартаментах на третьем этаже. Тело, обнаруженное слишком поздно прибывшими спасателями и обгоревшее до неузнаваемости, было из сострадания к покойной помещено в закрытый гроб. Похороны прошли на местном кладбище в присутствии преданной прислуги и пастора фамильной часовни, преподобного мистера Вуда. Не было только юной воспитанницы мистера Рочестера, которая проходит обучение в одном из колледжей Ирландии. Все остальные обитатели Торнфильдхолла не пострадали при пожаре и пребывают в добром здравии. От старинной постройки остался только фасад, и тот в таком состоянии, что, по словам мэра Милкота, его тоже придется снести.
«Значит, сон мисс Джейн сбылся», — было первой моей мыслью.
Тусси, настроенный более практично, спросил:
— Интересно, а кроме месье Эдуара, кто-нибудь знает, что это неузнаваемое тело принадлежало бедной Грейс Пул?
— Служанки наверняка укрылись на конюшне и ничего не видели, — сказала Олимпия. — Никто, кроме мистера Рочестера, не видел, как узница бежала; и, конечно, все поверили, что это она залезла на крышу.
— А миссис Фэйрфакс? — Мне пришла на память старушка, которая изумленно протягивала нам вслед корзинку со смородиной.
— Возможно, она единственная знает тайну хозяина Торнфильда. Но она полностью зависит от его благорасположения и никогда его не выдаст, — сказала Олимпия и добавила задумчиво: — А может, и она побежала в парк, к ручью или к пруду, где безопаснее, еще до того, как обвалилась кровля, и не видела, что там произошло на самом деле.
— Но ведь кто-то же должен был начать искать Грейс Пул после пожара, — заметил Тусси. — У нее что, не было ни детей, ни родственников?
— Нет, — ответила ему я. — Когда одиннадцать лет назад мистер Рочестер нанял ее на эту работу, Грейс жила в приюте Гримсби, и у нее не было никого на этом свете. Это мне Мэри рассказала. Прислуга недолюбливала Грейс, они все завидовали ее жалованью и обижались на ее скрытность и скверный характер. Для них это, скорее всего, совершенно естественно: узницы больше нет, надзирать не за кем, вот хозяин ее и рассчитал. Там, наверное, в первые часы и дни была большая неразбериха.
— То есть теперь в глазах общества и церкви мистер Рочестер вдовец и может спокойно жениться на мисс Джейн, — сказал Тусси. — Вряд ли наша Агнес Присцилла решит вернуться, чтобы ему помешать.
— Ну, если ему удастся отыскать гувернантку и если та не будет держать на него зла, — прибавила Олимпия.
— Но я-то тут, с вами, а ни в каком не в ирландском колледже! — возмутилась Адель и потребовала перечитать ей про «юную воспитанницу» хозяина Торнфильда.
— Хитер, однако, мистер Рочестер! Когда в К., где ждали тебя напрасно, прочтут эту заметку, они подумают, что твой опекун передумал и послал тебя в другой колледж. И не догадаются, что ты сбежала, — подвела черту Олимпия.