1
Мадам,
как Вам известно, тюремщик от нашего предложения отказался. Больше предложить мы не могли, но надеялись, что он разрешит Вам хотя бы раз ответить на наши письма. Мы остро нуждаемся не только в известиях о Вас, но и в Ваших советах и суждениях. Нам трудно решать самим, что делать в этих новых сложных обстоятельствах.
Я умолял его, пытался запугать, унизился до лести — это ни к чему не привело. «В камерах перо и чернила запрещены, — твердит он вот уже целый месяц. — Ни единое слово не должно проникнуть наружу, ни написанное, ни переданное устно».
Я знаю, что это неправда. Знаю, что некоторым заключенным удается поддерживать связь с друзьями. Я спрашивал как, и все отвечали: «За деньги». И называли такие же и даже меньшие суммы, чем те, что предлагали мы. Не знаю, что и думать. Выходит, именно нам достался самый алчный тюремщик в тюрьме Сен-Лазар! Но мы не сдаемся! Вы знаете, какой я упрямец.
Почему, спросите Вы, мы так нуждаемся в Вашем совете? Потому что ангел-хранитель — точнее, неизвестный благодетель — снова побывал на улице Сент-Огюстен, и месье Фредерик, которому я посулил заплатить, если он хорошенько разглядит гостя, представил мне, в отличие от жены, полное описание его наружности. Теперь у меня нет ни малейшего сомнения в том, кто этот человек: мой прежний хозяин, Ваш фальшивый супруг, английский джентльмен, которого мы называли месье Эдуаром. Его настоящее имя сэр Эдвард Рочестер. Пять лет прошло с тех пор, как я видел его в последний раз, но уверен, что крепкий господин с волевым подбородком, черными глазами под густыми бровями, говорящий с английским акцентом, — это именно он и никто другой.
Почему, если отец Адели узнал о нашем несчастье и хочет помочь, — почему он не делает это открыто?
Это правда, что он больше не хотел Вас видеть с тех пор, как уехал, и в те немногие разы, что он приезжал в Париж, он требовал встречи с Деде у себя в гостинице, притом обставляя визит всяческими предосторожностями, как великую тайну.
Теперь англичанин объявился вновь, и его намерения нам не известны. Чего от него ждать? Что, если он захочет повидаться с дочерью? Адель не встречалась с ним больше года. Узнает ли она его? А если он расскажет ей, что Вы в темнице, — после всех усилий, которые мы приложили, чтобы убедить ее, что Вы уехали с труппой за границу? Мы с Софи снова подумываем о том, не увезти ли девочку из дома Фредериков и не спрятать ли ее где-нибудь в другом месте.
Простите, мадам, виконтесса прислала за мной, чтобы сопровождать ее в церковь на службу, я должен закончить письмо и куда-то его убрать. К несчастью, я смогу передать его Вашему тюремщику только послезавтра, вместе с письмом, которое пишет Софи и которое я заберу у нее позднее.
Верьте нам. Какими бы ни были намерения месье Эдуара, мы с Софи останемся рядом с Аделью и не допустим, чтобы с ней что-то случилось.
Целую Вам руки. Ваш верный друг
Дорогая мадам Селин,
Туссен, должно быть, уже рассказал Вам о нашем подозрении, что неизвестный благодетель — это месье Эдуар.
Два дня спустя подозрение перешло в уверенность. Я видела его: это он, собственной персоной! Сегодня вечером он приходил снова. Он зашел в кухню мадам Фредерик, когда я мыла посуду после ужина. К счастью, Деде уже легла. Мадам предложила разбудить ее, но он не пожелал. Он беспокоится о материальном благополучии Вашей дочери, но не проявляет к ней никакой нежности. Совсем как прежде. Помните, как Вас ранила его холодность? Меня же месье Эдуар не узнал. За последние пять лет я сильно выросла, все дают мне не меньше семнадцати… и как же давно Вы уже не называли меня «воробушком»! Мое лицо тоже изменилось. Помните, какой у меня был смешной курносый нос, когда я попала к Вам? А теперь он прямой — почти греческий профиль, как говорил крестный, который всегда был ко мне так добр. Бедный Гражданин Маркиз! Если б он знал, что приходится нам переживать по вине его племянников, он бы перевернулся в гробу! Он-то помнил лица всех своих слуг, даже тех, кто оставил службу много лет назад, а месье Эдуар никогда не смотрел на нас внимательно и не отличал друг от друга, разве что мужчин от женщин.
Его пренебрежение к прислуге на этот раз сыграло нам на руку. Он не только меня не узнал, но даже не спросил мадам Фредерик, кто я такая. Вероятно, решил, что я безграмотная деревенская работница, и говорил в моем присутствии свободно. Он привез Адели новый подарок, вещь, как обычно, бесполезную: прозрачную накидку с пышными рукавами, малопригодную для холодной зимы.
Вероятно, ее присоветовала ему очередная любовница, какая-нибудь легкомысленная женщина, не знающая, что детям, кроме элегантных платьев, нужны шерстяные перчатки и чулочки, шарфы и фланелевое белье.
Мадам Фредерик спросила, правда ли, что он не собирается помогать Вам выйти из тюрьмы. Очевидно, в его прошлые посещения она уже рассказала о смерти крестного и о Вашем аресте. Но он с презрением ответил, что это его не касается. Что Вы заслужили сурового наказания за все свои интриги. Что артисты театра живут за счет честных граждан, закон им не указ. И единственное, на что он готов, — это позаботиться об Адели, даже если вероятность, что она его дочь, весьма незначительна.
«Как именно позаботиться?» — спросила его мадам Фредерик. Кажется, она готова предоставлять нам свое гостеприимство еще лет десять, держа нас в том же чуланчике без света и воздуха и потчуя, как и в первые дни, картошкой и селедкой в обмен на ежемесячную сумму, равную содержанию в лучшем парижском пансионе для девиц.
«Я еще не решил. Зайду через несколько дней», — ответил месье и, уходя, положил на комод три золотые монеты.
Насколько бы эгоистичным и самоуверенным человеком я его ни считала, полагаю, он не намерен надолго оставлять Адель на улице Сент-Огюстен. Я думала об этом всю ночь и пришла к выводу, что он, вероятно, захочет отправить ее в пансион. Не в монастырь, потому что месье Эдуар не католик. Скорее всего, он будет искать пансион, который содержит какая-нибудь обедневшая пожилая аристократка, где обучают хорошим манерам и лицемерию. Бедняжечка Деде, ведь она привыкла держаться непосредственно и иметь полную свободу!
Вы помните, как мы вместе читали «Мои первые двенадцать лет жизни» графини де Мерлен? Как Вы были согласны с ее мамитой, прабабушкой, которая не хотела заставлять Вашу подругу жить по правилам, когда она была ребенком, а воспитывала только примером любви!
Как бы то ни было, не тревожьтесь, я сделаю все, чтобы остаться с Аделью, куда бы нашу девочку ни отправили. Я поступлю в пансион горничной, помощницей кухарки, посудомойкой — неважно, даже если мне придется выполнять самую унизительную и тяжелую работу, лишь бы ни на минуту не расставаться с нашей крошкой. К тому же это только на короткое время. Я уверена, что Вы очень скоро выйдете из тюрьмы, приедете за нами и мы все вместе вернемся к себе домой.
Простите, уступаю перо Деде, которая вырывает его у меня — так ей хочется что-то Вам написать.
Верьте нам. С такими настоящими «ангелами-хранителями», как я и Тусси, с Вашей дочерью не случится ничего дурного.
Кланяюсь Вам с любовью и преданностью. Ваш верный воробушек
Мама дорогая когда ты вернешся? Мне надоело жыть у мадам Фредерик. Я хочю домой. Софи не дает мне надевать розовое плате с кружевным воротником, которое принес ангелхранитель.
Я очень молилась, чтоб он принес коропку цветных карандашей, я хочю рисовать как Тусси. Но он непослушался. Или плетеную коляску для Дагоберты. Знаеш мама, стехпор как ты уехала, она стала такая тежелая что мне трудно носить ее на руках. Мама пожалуста возращайся скорее. Тусси говорит, что плакать не надо, но Софи тоже тайком плачет. А что мне делать маленкой?
Крепко крепко целую, твоя
2
Дорогая мадам Селин,
дурные новости, увы. Этот жестокий и лживый человек вернулся и потребовал увидеться с Аделью. Он был очень польщен, что Деде сразу узнала его и крепко обняла, назвав «дорогой месье Эдуар», а потом спросила, принес ли он ей подарок.
«Неужели тебе недостаточно куклы и платья с кружевным воротничком?» — строго ответил он.
«Так значит, это вы их принесли! Это чудесные подарки, я так вам благодарна. Мадам Фредерик почему-то приняла вас за моего ангела-хранителя. Даже не понимаю, как это у нее получилось. У вас же нет крыльев, и белокурых кудрей нет», — с очаровательной наивностью сказала ему Ваша дочь.
Но вместо того, чтобы растрогаться, месье Эдуар в эту минуту… До сих пор не могу поверить, что он оказался способным на такую жестокость по отношению к невинному созданию! Уверена, что эта ложь не простится ему даже на Страшном Суде.
Вот что он сделал: он посадил Адель к себе на колени, поцеловал и, бросив заговорщицкий взгляд на гладильщицу, сказал с фальшивой печалью в голосе: «Милое дитя, я должен сообщить тебе печальное известие. На прошлой неделе твоя мама ушла на небо к Пресвятой Деве Марии».
К счастью, Деде заметила этот взгляд и спокойно ответила: «Какая глупая шутка! Моя мама в Вене. Она поехала к своей подруге Фанни Эльслер. Они каждый вечер вместе танцуют там в театре. Вена находится в стране, которая называется Австрией, вы знали?»
Я тряслась от негодования. Я испытывала непреодолимое желание раскрыть этот подлый обман, но боялась, что, если заговорю, месье меня узнает. Мадам Фредерик была, разумеется, с ним в сговоре; она глянула на меня с угрозой, словно требуя не противоречить, а потом обратилась к Деде слащавым грустным тоном: «Деточка, не говорила тебе раньше, чтобы не расстраивать. Как это печально — остаться одной на белом свете…»
Тут Адель с тревогой посмотрела на меня, а я стояла, понурив голову, и вытирала тарелки, и я поняла, что она вот-вот начнет возражать, выдаст меня, призвав в свидетели, что Вы вовсе не умерли. Мне так хотелось ее успокоить, ответить: «Ты не одна на белом свете, золотко. У тебя есть Софи и Тусси, и твоя мама скоро вернется».
Но мне пришлось всего лишь приложить ко рту палец, показав Адели, чтобы она хранила молчание. Адель кивнула. Она поняла, что я объясню ей все потом: это просто невероятно, какая она умница, а ведь ей еще нет и шести.
«Печально оставаться одной на белом свете, — продолжала гладильщица, — но, к счастью, этот добрый господин теперь позаботится о тебе. Тебе следует выразить признательность судьбе и твоему благодетелю».
Адель недоуменно молчала, понимая, что перед ней разыгрывается комедия, но не понимая зачем.
«Милое дитя, раз теперь ты осталась без крыши над головой, может быть, ты поедешь со мной в Англию?» — задал ей вопрос месье Эдуар.
Вы и представить себе такого не могли, правда, мадам? В Англию! Он собирается воспитывать ее у себя в замке или отправить ее в один из этих жутких сырых пансионов среди пустошей, где дети не едят досыта, заболевают и умирают от легочной простуды?
Адель смотрела на меня вопросительно и продолжала молчать, кусая губы.
«Ты ведь знаешь, детка, где находится Англия? Это остров: мы поплывем туда на корабле. Тебе там понравится, я уверен. К тому же ты не можешь оставаться в Париже одна».
Тут Деде не выдержала, заплакала и, всхлипывая, повторяла: «Хочу к маме! Это неправда, что она умерла! Я хочу к маме в Вену!»
Англичанин встал и холодно сказал мадам Фредерик: «Дадим ей время успокоиться. Я зайду завтра вечером. А пока подготовьте ее вещи. Через несколько дней мы уезжаем».
Он, верно, дал ей немало денег, потому что гладильщица не стала жаловаться на потерю жильцов, больше того, она прощалась с ним весьма почтительно. Едва месье Эдуар вышел, она повернулась ко мне. «Отведи ее в постель! — приказала она нетерпеливо. — Не могу больше выносить ее нытье. И смотри же, следи за каждым своим словом!»
В ее голосе слышалась угроза, и было совершенно понятно, что меня ждет, если я скажу Адели, что они солгали.
Я взяла Адель на руки, вытерла ей слезы и понесла в комнатушку, и тут мадам добавила: «А тебе я уже нашла занятие. Рыбница с улицы Ла-Пэ ищет девчонку, которая будет ей чистить и потрошить рыбу. Она готова оставлять тебя на ночь в лавке и кормить рыбьей требухой, а платить десять су в неделю. Отправляйся туда, едва уедет маленькая мисс».
Но неужели Вы можете представить себе, дорогая мадам Селин, что Адель уедет в Англию без меня? У меня есть план: я поступлю к ней няней. Англичанин не кажется мне человеком, способным лично заботиться о маленькой девочке. Деде и так очень смышленая и независимая для своего возраста, но мы сделаем вид, что она еще и очень капризная и сама себе и носа не вытрет без помощи няньки.
Я с нетерпением жду Туссена, чтобы посоветоваться. Ах, как бы я хотела получить совет и от Вас! Однако тюремщик по-прежнему не позволяет Вам написать ответ.
Но будьте спокойны, я не отправлю Адель одну с этим лжецом, никогда и ни за что. Я обещала Вам, что всегда буду с нею рядом, буду о ней заботиться. Настало время выполнять обещанное!
Не сомневайтесь, мадам. Мы справимся. Даже если нам придется поехать на край света, мы будем держать связь с Туссеном и сообщать Вам о себе. Какое счастье, что существует почта.
Я благодарю Небеса или Высший Разум, как говорил крестный, за то, что ходила в школу и научилась читать и писать!
Не теряйте надежды.
Преданно целую Ваши руки, Ваша верная и благодарная
3
— Но я сама умею ходить в уборную! Мне не нужна помощь, чтобы отстегивать штанишки от корсета.
Адель была возмущена. Сначала эти двое обманщиков хотели убедить ее, что ее мама умерла, а теперь еще Софи с этим глупым требованием! К счастью, едва они остались в чуланчике одни, «старшая сестричка» сумела успокоить ее и рассказала ей наконец всю правду, а именно что ее мать находится не в Вене, а в тюрьме, что они с Туссеном поддерживают с нею связь, что мама в Париже и все о них знает, потому что тюремщик передает ей их письма.
— Зачем же они хотят, чтобы я поверила, что она умерла?
— Вероятно, чтобы убедить тебя уехать из Франции без сопротивления, — ответила Софи, хотя подозревала, что таким образом англичанин хочет отомстить прежней возлюбленной, окончательно вычеркнув ее из жизни дочери и заставив девочку ее забыть.
Накануне вечером, едва Адель уснула, мадам Фредерик вызвала Софи на кухню и строго приказала ей придерживаться объяснения месье Эдуара о неожиданной смерти матери. «И не начинай тут со своими „зачем“, да „почему“, да „это нечестно“. Месье так решил, а нам надо слушаться. И смотри мне: проронишь хоть словечко — я немедленно выставлю тебя из этого дома, и больше ты своего золотка не увидишь, — пригрозила она. — Но сперва так тебе надаю — пожалеешь, что на свет родилась».
— Я обещала ей все выполнить, Деде. Главное — чтобы нас не разлучили. Поэтому ты тоже должна делать вид, что веришь этой лжи. Мне жаль, что приходится учить тебя лгать, моя радость. Помнишь, Гражданин Маркиз, твоя мама, Соланж и мы с Тусси, мы все с самого твоего раннего детства, с твоих самых первых слов учили тебя быть честной, всегда говорить правду, даже если за это отругают или накажут? Но теперь у нас особые обстоятельства. Месье Эдуар попытался тебя обмануть, а ты должна обмануть его: пусть он думает, что ты веришь его лжи. Ты ведь понимаешь, что он не любит твою маму?
— Это правда. Он ни разу не захотел с ней увидеться, а когда я ходила к нему в гостиницу, не хотел про нее слушать. Ни про нее, ни про Гражданина Маркиза, ни про Туссена, ни про кого, — заметила Адель.
Софи с облегчением подумала, что благодаря такому отношению ко всем обитателям дома на бульваре Капуцинов англичанин за все время не слышал и о ней и наверняка думать забыл о маленькой помощнице Шарлотты, которую видел вблизи только в тот день, когда ее приняли на работу.
— Знаешь, Адель, — продолжила она, — месье и сейчас знать не желает о твоей маме и не хочет помочь ей выйти из тюрьмы. Вот и пусть он даже не подозревает, что нам известно, где она, и что мы пытаемся ее вызволить. Делай вид, что поверила его словам.
— Хорошо. Значит теперь, всякий раз, как кто-то заговорит о маме, я буду очень громко плакать.
— Этого недостаточно, Адель. Тебе еще придется притворяться глупой и ленивой девочкой, избалованной и не умеющей о себе позаботиться.
— Но ведь это неправда! Я сама умею одеваться и играть на фортепиано. Я умею вышивать крестиком и ездить верхом, если Жан-Батист держит поводья, и я учусь читать и писать, — возмутилась девочка.
— Забудь об этом ненадолго, если не хочешь отправиться в Англию одна.
— Ты разве не поедешь? — с тревогой спросила Адель.
— Нет, если месье Эдуар будет считать тебя настолько взрослой, что тебе не нужна няня.
— Что это значит? Мне надо попросить его вернуть Соланж?
— Нет, просто скажи ему, что твоя няня я. Что после вашей последней встречи Соланж ушла, и я заняла ее место.
— А мадам Фредерик скажет, что это неправда.
— Гладильщице безразлично, поеду я с тобой или нет. Позже, когда придет Тусси, он пообещает ей пять франков за молчание. Мадам не должна заподозрить, что у меня еще есть в чулке золотые монеты, иначе она все отберет. А мне бы хотелось иметь с собой немного денег, когда мы окажемся в Англии. Кто знает, как там все сложится.
— Хорошо. Я скажу месье Эдуару, что я не умею сама одеваться и ходить в уборную, — мрачно вздохнула Адель.
— Ну, не дуйся так! Мне тоже придется разыгрывать роль дурочки, чтобы он ничего не заподозрил. Придется изображать деревенскую девушку, грубую и неграмотную. И никто не должен заподозрить, что я хорошо знаю английский язык, имей в виду. Тогда они будут свободно говорить обо всем в моем присутствии, и мы сможем понять, что они задумали.
Софи вздохнула. Сколько раз Гражданин Маркиз повторял своим ученикам, что подглядывать, подслушивать, читать чужие письма и дневники — подло и низко! А теперь она сама убеждает Адель, что так и надо, будто это и есть благоразумное и достойное поведение. Но что она может поделать?
4
Прощайте, дорогая мадам Селин!
Как знать, когда нам предстоит вновь встретиться и обнять друг друга? Завтра утром мы уезжаем в Англию. Месье Эдуар нанял четверку лошадей и прекрасную дорожную карету, которая отвезет нас в Кале, а там мы сядем на корабль. Адель из-за этого очень тревожится, да и я тоже. Только бы море оставалось спокойным все время, пока мы будем плыть.
Месье Эдуар, как я и надеялась, благосклонно принял просьбу Адели. Кажется, он даже испытывает облегчение от того, что у его воспитанницы есть няня. Он даже спросил меня, какое мне потребуется жалованье, а я скромно ответила: «Сколько вы посчитаете нужным, месье».
Потом он сказал: «Помни, что если девочка будет спрашивать о матери, надо отвечать, что она умерла».
«Да, месье», — ответила я с глупым видом, даже не прося что-то объяснить.
Но он, наверное, почувствовал, что должен сам объяснить свой жестокий приказ. «Эта женщина заключена в тюрьму. Она совершила ужасное преступление и, вероятно, будет казнена, сослана или отправлена на пожизненную каторгу. Она больше никогда не появится в жизни Адели, и лучше, чтобы девочка не знала об этом позоре и сразу бы привыкала к своему печальному состоянию сироты», — сказал он.
Можете себе представить, как я пылала от негодования, слушая его слова. Но я склонила голову и ответила: «Это мудрое решение».
А он в ответ: «Вижу, ты разумная девушка. Но помни, если у тебя с языка сорвется хоть одно лишнее слово, я немедленно тебя прогоню».
Потом он дал мне вперед десять франков. «Купи себе все, что может понадобиться в Англии. — И пояснил: — Там вы будете жить в имении далеко от города и другого жилья». Что он имел в виду, говоря «будете жить»? Что он не будет жить с нами? И что значит «далеко от другого жилья»? Очень надеюсь, что смогу и дальше Вам писать. Должна же там быть какая-нибудь деревня, почта…
Как жаль, мадам, что месье Эдуар, пока жил на бульваре Капуцинов, никогда не рассказывал Вам о своем имении в Англии, не описывал дом и окрестности, не рассказывал, кто в нем живет, кто им занимается в его отсутствие.
Если бы Вы все это знали, то сейчас могли бы представить себе мысленно место, куда мы с Аделью едем. Но поскольку о том, что нас ожидает, Вы знаете не больше нашего, обещаю, что как только мы окажемся там, я буду писать Вам так часто, как только смогу. Мы с Тусси договорились, что я буду посылать письма для него и для Вас на адрес почтового отделения Сен-Жермен. Виконту Лагардьеру совершенно не нужно знать, что его раб получает почту из Англии.
Я буду описывать Вам все, что увижу или услышу и что думаю; все, что говорит и делает Адель; и людей, с которыми мы будем жить, и как они к нам относятся, и что мы будем есть, и где спать — чтобы Вы знали о каждой минуте нашей жизни.
Какое мучение не знать этого о Вас! Как печально представлять Вас сидящей на соломе, в холоде и темноте. Надеюсь, что Вы следуете примеру крестного, когда ему пришлось пролежать месяц в постели с завязанными глазами после того ужасного падения с лошади. Он коротал время, вспоминая все стихи, какие знал наизусть. Вы ведь тоже знаете много стихов, комедий в стихах, песен, и я уверена, что они помогают Вам ускорить бег времени.
Туссен наконец добился, что мадам Сулиньяк его примет. Как только мы уедем, он отправится к ней на улицу Нотр-Дам-де-Шан и попросит свидетельствовать в Вашу пользу на суде. Бабушка Олимпии была добрым другом крестного и, надеюсь, захочет Вам помочь.
Заканчиваю письмо этой новой надеждой, дорогая мадам, и пусть наша разлука продлится недолго.
Вы знаете, что можете полностью рассчитывать на меня во всем, что касается Адели. Забываю Вам рассказать, что последние несколько дней у Деде шатался зуб, верхний резец. Сегодня за завтраком он выпал. Так что в Англию она приедет с маленькой щербинкой в улыбке. Ах, если бы перед отъездом я могла привести ее к Вам хоть на несколько минут! Она своими поцелуями осушила бы Ваши слезы.
Кланяется Вам, мадам, и благословляет от всего сердца верная и благодарная, Ваша
Дорогая мама,
Я прощаюсь потомучто еду в Англию с месье Эдуаром и Софи. Кукла Катрин едет с нами. Жалко, что Тусси не может поехать, но Софи сказала, что мне никогда нельзя называть месье его имя. Чтоб он не очень скучал, знаеш что я сделаю? Оставлю ему для компании Дагоберту. Завтра я наверняка буду сильно плакать, когда буду прощаться с моей дочкой, а на корабле ночью не буду спать, но у меня есть Софи и Катрин, а у Тусси никого. Теперь у него есть Дагоберта. Но мне горше всего что ты остаешся в этом ужасном месте и тебя не выпускают и не дают написать мне письмо. Софи обещала, что мы скоро вернемся, и ты будеш свободной и мы поедем в карете в булонский лес вместе с Тусси и Дагобертой. Ты знаеш что у меня выпал передний зуб?
Софи обещала что он снова вырастет. Этой ночью прилетела фея и его забрала, а мне оставила монетку.
Крепкокрепко целую, твоя
5
Дорогая мадам,
Адель и Софи уехали! Я следовал за ними до заставы Сен-Дени и увидел, как их карета свернула на большую дорогу — на север. А потом мне пришлось возвращаться назад, в дом виконта, потому что я не хотел доставлять неприятности конюшему, который разрешил мне взять одну из верховых лошадей хозяина.
Стоит ли говорить, как мне было грустно, как больно. Еще и потому, что вчера случилось невероятное. Когда я в последний раз вчера шел проститься с моими сестричками и забрать последнее письмо Софи, знаете, что сделала Адель? Она сунула мне в руки свою куклу из прованской ткани, набитую лавандой. С этой куклой она никогда не расстается. То есть никогда не расставалась до этой минуты. Она дала ее мне и очень серьезно сказала: «Возьми ее, Тусси. Я тебе ее даю. Чтобы ты не скучал один».
Мадам, эта девочка в самом деле необыкновенная! До вчерашнего дня она отказывалась спать без своей Дагоберты, а сегодня уехала без нее в другую страну, в незнакомое место, в неизвестное будущее. И отказалась от нее ради меня, отказалась от игрушки, которая была ей главным утешением, пожертвовала ради меня своим спокойствием. Гражданин Маркиз гордился бы ею.
Сегодня утром Деде плакала, когда надо было выходить из дома гладильщицы, и месье Эдуару пришлось взять ее на руки и отнести в карету. Он обращается с нею довольно нежно, и, поверьте, я пишу как есть, а вовсе не в утешение Вам. Но он тоже был мрачен, словно и ему не хотелось оставлять Францию.
А Софи? Вы бы не узнали ее в одежде простой крестьянской девушки из Бретани. При этом она держится совершенно естественно — будто и впрямь жалкая нянька, только что из провинции. К счастью, месье поверил, что она прослужила у Вас только пять месяцев, и никак не связывает ее с маленькой сироткой, которую разрешил Вам взять в помощь Шарлотте, когда Адель была еще в пеленках. Теперь главное, чтобы Деде не проболталась — не сказала бы случайно, что Софи вовсе не безграмотная дурочка, какой кажется, а образованная воспитанная девица, в совершенстве владеющая английским.
Пока о них можно не беспокоиться, мадам. Месье Эдуар ужасно поступил с Вами, но к девочке он, кажется, привязан. А Софи будет заботиться об Адели и сообщать нам обо всем происходящем.
Впереди у нас тяжкое испытание — Ваш судебный процесс. Из разговоров, которые я слышу в доме виконта, мне известно, что премянники Гражданина Маркиза желали бы оставить Вас навечно в зловонной холодной темнице. Они делают вид, что Вы не существуете, и пытаются продать Поммельер и другую собственность дядюшки. Но я слышал, что их нотариус жаловался на отсутствие некоторых документов. Тех самых, которые, как я надеюсь, Вы спрятали вместе с драгоценностями и документом о моем освобождении. Если бы Вы только могли намекнуть, где они!
К счастью, как уже писала Вам Софи, мне удалось передать записку мадам Сулиньяк, и завтра я иду к ней. Уверен, она не откажется помочь Вам, хотя бы ради женской солидарности. Кроме того, мне говорили, что у нее много знакомств в суде.
Постарайтесь не очень плакать из-за отъезда Вашей девочки: с ней Софи. И умоляю Вас, мадам, храните спокойствие.
Верьте мне. Вы скоро выйдете на свободу и снова сможете обнять свою Адель. Клянется Вам честью Ваш преданный и верный