[225]. Достаточно упомянуть опубликованное Вольтером в 1760 г. под псевдонимом «Иван Алетов», произведение «Россиянин в Париже». Традиционный античный сюжет (приезд юного скифа Анахарсиса в колыбель цивилизации) служит основой для изображения русского:
Я приехал, чтобы учиться на берегах Сены,
Как грубый скиф, прибывший в Афины,
Что заклинает вас, робкий и любопытный,
Рассеять тьму, все еще покрывающую его глаза[226].
В поэме Вольтера читатель видит не дикаря из далекой Московии, изъясняющегося междометиями, а россиянина-дипломата, хорошо владеющего французским языком и желающего учиться искусствам и наукам. Иными словами, последовательный оптимизм фернейского мудреца по отношению к России вносил существенные коррективы в господствовавшие во французском обществе представления.
Знаменательно, что сатирическая поэма Вольтера вызвала несколько подражаний в конце XVIII в.[227]
По мнению Д. Годжи, в XVII-XVIII вв. сосуществовали два определения понятия «варварство» (антонима «цивилизованной жизни» - civilité). Во-первых, к варварам относили людей, которые не способны на поведение разумное либо потому, что живут вне города- государства, либо потому, что, живя в городе-государстве или в условиях другой формы правления, они не освободились от варварских обычаев. И, во-вторых, к варварам причисляли людей, отличающихся полным или частичным незнакомством с ремеслами. Но еще никто не связывал понятия «варварство» и «цивилизация» с четко разделенными этапами эволюции человечества и человеческого общества, никто не утверждал, что вторая приходит на смену первой в результате медленного процесса социального развития. Имела место статическая дихотомия, которая противопоставляла два абсолютно различных состояния. Разрыв между этими двумя состояниями может быть преодолен через воплощение проекта политического. Концепция цивилизации Вольтера, по мнению Годжи, создавалась именно на основе статической дихотомии[228].
Если Вольтер традиционно считается одним из наиболее ярких представителей апологетической тенденции изображения России, то наиболее известными представителями тенденции противоположной считаются Ф. Локателли и аббат Шапп д’Отрош, чьи сочинения разделены тремя десятилетиями. Вскоре после окончания Войны за польское наследство 1733-1734 гг. в Париже увидело свет анонимное сочинение «Московитские письма». Русским дипломатам удалось установить, что их сочинителем был состоявший на французской службе граф Ф. Локателли. В 1733 г. Локателли прибыл в Россию, где был арестован по подозрению в шпионаже. И только осенью 1734 г. его признали невиновным и отпустили из России, запретив впредь появляться в ее пределах. Автор «Писем» утверждал, что русские коренным образом отличаются от европейцев, заявляя, что под впечатлением петровской эпохи о русских в Европе сложилось слишком хорошее мнение. Локателли полагал, что русские - это потомки скифских рабов, восставших некогда против хозяев и нашедших постоянное пристанище в северных лесах. Их вечный удел - прозябать в рабстве и невежестве. Огромные усилия и реки крови, которые должен был пролить Петр I, чтобы цивилизовать свой народ, не привели к ожидаемым результатам. Царь не знал своего народа и не смог изменить его, его подданные «мечтают только о том, чтобы вернуться к своим старым обычаям, и ненавидят все нововведения последнего времени»[229]. Локателли заявлял, что русское «варварство» не только сохранилось, но оно к тому же агрессивно и угрожает Европе. Россия не отказалась от планов распространить свое владычество на соседние земли, давно пытается главенствовать на Балтийском море, сеет несогласие в Польском королевстве и желает установить там свою тиранию. Дальнейшее проникновение русских в Европу, где они способны истребить все огнем и железом, очень опасно, предупреждал автор «Московитских писем». Тем не менее Локателли считал, что Россия - это колосс на глиняных ногах и европейские армии смогут поставить ее на место силой оружия. Автор обращался к европейцам с призывом загнать московитов «в их леса»[230]. «Московитские письма» получили довольно широкий резонанс[231].
В 1768 г. появилось еще одно произведение, получившее такую же, если не еще более широкую, известность, - «Путешествие в Сибирь» французского аббата и астронома Жана Шаппа д’Отроша. Сочинение это было издано при покровительстве французского министерства иностранных дел[232]. Автор описал быт и нравы русских, а в дополнение к этим зарисовкам он собрал в книге и некоторые исторические документы, снабдив ее очерком российской истории с 861 по 1767 г. Шапп придерживался очень критического тона в рассказах о России. Так, автор «Путешествия в Сибирь» заявлял, что все русские «чрезвычайно однообразны», ленивы, грубы и раздражительны, но зато им присущи природная веселость и «дух товарищества». Трактуя «тяжелый» нрав русских, аббат склонялся к географическому детерминизму Монтескье. В поисках причин грубого и однообразного русского национального характера Шапп приходил к выводу, что виной всему плохой состав почв, суровый климат и обилие лесов. Шапп утверждал, что «никто не осмеливается думать в России», а русским не знакомы «любовь к славе и отечеству». Единственной движущей силой всей нации является страх, отмечал французский путешественник. Вся эволюция русского общества, по его мнению, сводилась к смене одного деспотического режима другим, и Елизавета Петровна ничем не лучше прочих тиранов, правивших Россией. Духовенство же, подчиненное светской власти, неспособно ни исполнять свою миссию, ни утешать свой «фанатичный» народ. Но, подобно Вольтеру, Шапп возлагал большие надежды на просвещенного деспота, который ведет свой народ к счастью, замечая о роли Екатерины II: «Счастлива нация, если она чувствует счастье быть управляемой таким хозяином. Все шаги ведут к счастью народа... Она показывает этой самой нации, что только она достойна занимать трон Петра Первого»[233].
В Париже работа Шаппа не встретила хорошего приема. «Литературная корреспонденция» в марте 1769 г. разместила нелестный отзыв на книгу Шаппа д’Отроша: «Книга в дурном вкусе, в дурном тоне и дурной манере, написанная невеждой, который строит из себя философа... Было трудно соединить в таком сюжете в такой степени столько невежества, дерзости, наглости, легкомыслия, склонности к мелкому ребячеству и безразличия к правде»[234]. Мнение российской императрицы о книге Шаппа, как известно, было однозначно негативным: «Я презираю аббата Шаппа и его книгу, - писала Екатерина, - и не считаю его достойным опровержения, потому что высказанные им глупости упадут сами собой»[235]. И все же недовольство Екатерины II послужило причиной появления опровержения сочинения французского путешественника-астронома, вышедшего под названием «Антидот» (1771 г.)[236]. Однако и это опровержение «Путешествия в Сибирь» получило не менее уничижительную оценку среди французских интеллектуалов[237].
Вместе с тем следует отметить, что географические познания французских путешественников в середине и даже второй половине XVIII в. оставались частью комплекса философских представлений и не всегда соответствовали реальному положению дел. В 1781 г. путешествие «в Сибирь» предпринял будущий французский революционер, а тогда воспитатель П. Строганова Ж. Ромм. Как отмечает А. В. Чудинов, «Сибирь», о путешествии в которую пишет Ромм, на самом деле находилась приблизительно на Урале, в окрестностях Екатеринбурга. И это могло объясняться попросту тем, что этот город тоже до 1727 г. входил в Сибирскую губернию. Был искренне убеждён, что съездил «в Сибирь», и другой француз - Жам, который в те же самые годы на самом деле побывал лишь в Предуралье, добравшись со своими спутниками только до Уфы. Причиной подобной путаницы в использовании французами термина «Сибирь», возможно, было не только слабое знание ими географии восточных областей России, но отчасти и практика применения тогда данного топонима самими русскими[238].
В XVIII в. представления французов о том, что следует называть Сибирью, были достаточно расплывчаты. Это видно и по книге аббата Ж. Шаппа д’Отроша. Французский астроном, добравшийся в 1761 г. до Тобольска, должен был иметь более или менее чёткое представление о том крае, где побывал. Однако в его сочинении понятие «Сибирь» имеет разные значения. Так, Шапп употребляет его в смысле, близком к современному нам, когда пишет, что Уральские горы, которые он называет «Пояс Земной», отделяют Россию. В описании путешествия он даёт этому топониму гораздо более широкое толкование. Оказавшись неподалеку от Хлынова, (т. е. Вятки), Шапп замечает: «Легко себе представить, каково было моё положение: затерянный во тьме ночной, в тысяче четырёхстах лье от своей родины, среди снегов и льдов Сибири»[239]. Таким образом, Шапп включает в «Сибирь» не только Зауралье, но и Урал, и даже Предуралье.
Выпады дипломатии Версаля, «стрелы», направленные в адрес императрицы Екатерины II, нельзя рассматривать вне военно-политического контекста эпохи. Но и философские споры принимали обостренный до предела характер. В 1760-е гг. вопрос о петровских реформах оказался объектом спора Руссо и Вольтера. Руссо был первым, кто в полемике с Вольтером преодолел абстрактный просветительский антропологизм и схему историописания, стирающую различия между странами. Могущественный царь, планомерно продвигающий свой народ от варварства к культуре, и абсолютно податливая народная масса - эта просветительская концепция оказалась для Руссо совершенно неприемлемой. Не правители, а народы, обладающие собственной национальной спецификой становятся у него провиденциальными субъектами исторического процесса