В феврале 1795 г., когда новости о третьем разделе Польши (договор между Австрией и Россией был подписан 3 января) уже распространялись по Европе, анонимная записка, составленная секретным агентом, поступила на имя комиссара по иностранным делам. В записке предлагалось новое решение старой проблемы на Востоке. Автор записки сообщал о том, что после исчезновения самостоятельной Польши для успеха в борьбе с российским господством на украинских землях и в Причерноморье, нужно полагаться на казаков Украины, ведь еще недавно бывшая свободной «нация казаков», не забыла еще о своем прежнем состоянии. Если удастся поднять восстание на Украине, то «это сыграет огромную, если не главную роль в деле освобождения всех славянских наций, что стонут под московским ярмом», - делал смелое заключение автор[491].
В контексте польской политики революционной Франции проясняется и позиция Парижа по отношению к действиям России. Своеобразным итогом размышлений французской политической элиты о Польше и о роли России в судьбе этого государства, является сочинение Ж.-Ф. Гарран де Кулона (Гарран-Кулона) «Политические изыскания о прежнем и современном состояниях Польши, применительно к ее последней революции» (1795 г.)[492].
В предисловии к книге Гарран-Кулон заявлял, что она «не достигнет своей цели, если не заставит почувствовать необходимость загнать в пустыни Московии орды русских, которые, вырождаясь в рабстве, попадают под ярмо многочисленных женщин...», и подчеркивал, что теперь жители России способны распространить свое «варварство» на лучшие страны Европы[493]. В данном контексте «пустыни Московии», скорее всего, были обычной гиперболой, не столько отражавшей общий уровень знаний о России, сколько служившей ярким запоминающимся образом. Французский публицист предрекал новые восстания против «деспотизма» Екатерины: «Недалек тот час, когда, объединившись с татарами Крыма или Кубани, под предводительством нового Пугачева они изменят лицо России, и эта страна, попадавшая в рабство в разные эпохи своей истории, не испытает более того позора, который испытывает сейчас, будучи скована [женскими] руками, чья участь работать иголкой и веретеном»[494].
Речь Посполитая не служила Гарран-Кулону идеальным примером, поскольку в ней «неограниченная свобода господствующего класса строится на рабском положении остального населения». Перед польским народом стояли те же задачи, что и перед французским, полагал Гарран: свержение монархии, уничтожение дворянства и привилегий, военное сопротивление лиге деспотических стран. По его мнению, Польша, в отличие от Франции, не смогла с ними справиться[495]. Негативное отношение к российской политике Гарран-Кулона было в равной мере обусловлено руссоистской традицией и польскими событиями 1791-1794 гг.[496] Так, следуя Руссо, Гарран заявлял, что «русские смогут жадно поглотить Польшу, но не смогут переварить»[497]. Оценивая причины поражения восстания 1794 г., вину за которое Гарран возлагал одновременно на польских вождей, и на короля, и на главную «душительницу» польской свободы - Екатерину II, публицист обращался к первому и второму разделам Польши, когда Петербург всеми силами «восстанавливал анархию», король польский, изменив присяге, принесенной республике, примкнул к Тарговицкой конфедерации, а сейм в Гродно под контролем России способствовал новому кризису[498]. Вожди польского сейма и сам король, по мнению Гарран-Кулона, являлись соучастниками развала Польши: внутренние раздоры и их алчность подточили основы государства.
Размышляя о будущем собственного сочинения, Гарран писал: «Какова бы ни была участь этой книги, она не достигнет своей цели, если не увеличит ненависти честных людей ко всем губителям и если не вызовет их гнева на подлую коалицию, что способна грабить беззащитных рабов. Она не достигнет цели, если не объяснит народам, что это соседние короли, а не свободные нации стоят на пути к их независимости»[499]. Автор пытался объяснить истинные, с его точки зрения, причины утраты независимости Польшей и оправдать позицию Франции. Разумеется, один из видных политических деятелей не мог не знать о том, какую осторожность в действительности проявляли французские власти в вопросе о помощи польским патриотам[500]. Гарран-Кулон в этом сочинении выглядит приверженцем тех же идей, которые выдвигал еще в 1791 г. Ж.-К.-И. Мейе де ля Туш, с одной разницей в том, что в 1794 г. сомнений по вопросу об оказании Францией реальной помощи полякам уже не было. Как с пессимизмом и скепсисом отмечал бывший эмигрант, вернувшийся при Директории на родину, А-.Т. Фортиа де Пиль: «Поляки, окруженные тремя воинственными и амбициозными державами, должны были позабыть о той роли, которую они играли в истории прежде, и броситься в объятья самого близкого им государя, заключив с ним разумный пакт...»[501] Но при всех переменах в Польше народ не получил свободы, а стремление попасть под ярмо более сильных соседей, по мнению бывшего эмигранта, характеризовало поляков как народ, не вполне готовый к подлинной свободе. Этим отчасти объяснялась и доминирующая позиция русских в Польше[502]. Интересно, что похожей критике подвергал поляков летом 1794 г. и Л.-А. Сен-Жюст за то, что в ходе Революции они только сменяют «одну плохую форму правления на другую» или одних «хозяев» на других[503]. Единодушие авторов столь разных политических взглядов можно трактовать и как приверженность их некоторым тезисам деятелей Просвещения (например, текстам Руссо, чрезвычайно Популярному сочинению аббата Рейналя), и как стремление к реальным оценкам происходящего на Востоке Европы: господство стереотипов восприятия России или Польши вовсе не означало отказа от трезвого расчета в политике.
И все же идея «русской опасности», существовавшая в дипломатических кулуарах, получила в этот период широкое применение и послужила одним из инструментов внешнеполитической пропаганды республиканских властей, которая становилась все более и более прагматичной: революционные лозунги в публицистике сохранялись, но только в качестве драпировки новых интересов Франции, связанных с военно-дипломатическими успехами 1794— 1795 гг.
Одним из выдающихся ораторов Конвента являлся Франсуа-Антуан Буасси д’Англа (1756-1826). После 9 термидора он входил в Комитет общественного спасения и активно участвовал в создании Конституции III года[504]. Автор нескольких литературных работ, он интересовался вопросами политики России относительно Грузии, Крыма и Украины[505]. Его выступление 11 плювиоза III года в Конвенте посвящено внешней политике и, в частности, России. Речь произносилась в тот момент, когда только что был заключен договор о третьем разделе Польши. Буасси, совершая резкие выпады против России, Англии и Австрии, обращался к депутатам, а заочно к Пруссии, напоминая отнюдь не о событиях последних войн, а о набегах варваров на позднюю Римскую империю: «Разве вы забыли о народах Севера, что разрушили Римскую империю, более мощную, более единую, чем мы сегодня? Нужно ли напомнить о набегах готов и вандалов, наводнявших всю Европу, дабы уничтожить империи?» Сделав грозное напоминание, Буасси продолжал, рисуя уже современные картины: «...вот уже шестьдесят лет Россия, грубо цивилизуя свои варварские народы, сохраняет в себе необычную мощь, прибегая к способам новейшей тактики, усмирила китайцев и основала колонии на берегах Америки, преодолела Кавказ и подчинила себе Грузию, навязала законы немалой части Персии, покорила казаков, подавила татар и завоевала Крым, разделила Польшу и, напугав Оттоманскую империю, взбунтовала Грецию и угрожает Константинополю». Буасси важно было вовлечь Пруссию во французскую орбиту, изолируя при этом Англию и Россию - «двух врагов, которых нужно исторгнуть от вселенной, тиранов, которых нужно изолировать от мира»[506].
Россия, заявлял он, умело использует противоречия своих союзников, прибегая к обману и коварным интригам, и движется к господству в Европе вот уже несколько десятилетий. Только причуды фортуны помешали Петербургу уничтожить Пруссию: «Нужно ли вновь вскрывать еще кровоточащие раны и напоминать вам о тех многочисленных батальонах, что дошли до самого Берлина и, если бы не неожиданный каприз Петра III, уничтожили бы даже само имя прусской державы. Неужели вы не видите, что честолюбивая Екатерина, расточая пустые обещания эмигрантам, разжигая гнев немецких принцев против французской свободы, успела вовлечь их в войну, которая истощит их силы, чтобы тем временем захватить Польшу и тем самым открыть себе ворота в Германию?!»
По мнению Буасси д’Англа, Россия объединяет против Франции державы, якобы поддерживая общее дело монархии, но на самом деле преследует другую цель: захватить у Франции Эльзас, Лотарингию, часть Фландрии, а затем, освободившись от всяких препятствий на своем пути, раздавить Турцию и полностью подчинить Польшу. Но у всех тиранов схожие планы. Габсбурги надеются получить Баварию и господствовать в Германской империи, а Англия желает контролировать всю морскую торговлю.
Буасси д’Англа предлагал послушать слова «воображаемой» России, как бы обращенные к Пруссии: «Сражайтесь, исчерпайте свои силы, пролейте всю свою кровь и разорите друг друга, чтобы я смогл