Находившаяся на южном фланге Мозельская армия, которой в начале кампании командовал молодой генерал Луи-Лазар Гош, уже готова была перейти на территорию противника, когда ее главнокомандующего арестовали по надуманному обвинению и отправили в Париж дожидаться приговора Революционного трибунала. В результате армия вместо наступления протопталась на месте всю весну и начало лето, ограничиваясь локальными стычками с противником.
Наиболее драматичные события происходили на центральном участке фронта, где располагалась Арденнская армия. Перед ней стояла задача форсировать Самбру и взять важную австрийскую крепость Шарлеруа. Армией командовал генерал Луи Шарбонье, тоже прошедший за время Революции путь от солдата до генерала, но обладавший весьма скромными способностями военачальника. Впрочем, командовать ему толком все равно не приходилось. Принимая во внимание важность стоявшей перед армией задачи, представителем от Конвента туда прибыл сам Сен-Жюст. С юношеской самоуверенностью он счел себя полководцем, фактически отодвинув в сторону Шарбонье. В результате военные действия в мае здесь велись по одной и той же схеме: республиканские войска форсировали Самбру, пытаясь осадить Шарлеруа, но уже готовый к этому неприятель неизменно отбрасывал их с потерями обратно, после чего Сен-Жюст опять гнал армию форсировать реку.
После трех неудачных попыток Комитет общественного спасения перебросил сюда войска левого фланга Мозельской армии и войска правого фланга Северной армии. Мощную группировку, получившую чуть позже название Самбро-Маасской армии, возглавил победитель при Ваттиньи генерал Журдан. Под его командованием французы 12 июня опять форсировали Самбру. Одна дивизия приступила к осаде Шарлеруа, остальные для прикрытия расположились на близлежащих высотах дугой, имевшей длину до 30 километров. 16 июня армия союзников под командованием принца Оранского четырьмя колоннами атаковала французскую линию обороны, прорываясь на помощь крепости. Правый фланг и центр французов были выбиты с их позиций и в беспорядке отступили обратно за Самбру. Левый фланг под командой Клебера успешно держался, но затем следом за остальными тоже вернулся на западный берег. Принц Оранский, одержав уверенную победу и полагая, что теперь-то французы больше не вернутся, ушел от стен крепости.
Однако на левом берегу отступавшие французские войска опять встретил Сен-Жюст и приказал им в очередной раз форсировать реку. Делать было нечего – Журдан 18 июня повторил прежний маневр: перешел Самбру, осадил Шарлеруа и для прикрытия осады развернул армию на высотах возле деревни Флерюс. 25 июня после интенсивной бомбардировки комендант крепости, не зная, что к нему на помощь уже подходят основные силы союзников с самим принцем Кобургом, подписал капитуляцию.
26 июня Кобург прибыл с войсками на поле боя и, хотя они в полтора раза уступали по численности французам, немедленно начал концентрическую атаку французской оборонительной линии, тараня ее с разных сторон пятью колоннами по направлению к Шарлеруа. Первым же натиском все пять колонн сбили французов с занимаемых позиций. Лишь с большим трудом Журдан сумел нейтрализовать первоначальный успех неприятеля, введя в бой резервы. В частности, левый фланг французов спасла отправленная туда дивизия Клебера. О том, чем завершилось бы сражение, продолжай австрийцы наседать, можно лишь догадываться. Французы держались цепко, но силы их уже иссякали, когда Кобург узнал о состоявшейся ранее капитуляции Шарлеруа. Он прекратил наступление и увел войска. Успех в сражении при Флерюсе, несмотря на его относительность (обе стороны потеряли убитыми и ранеными примерно поровну), будет иметь далеко идущие военно-стратегические и политические последствия. Преследуя отступающего противника, Северная и Самбро-Маасская армии без боя займут Брюссель, a затем полностью вытеснят неприятеля из Бельгии и вернут потерянные в 1793 году крепости. Эта победа даст возможность французам обернуть весь ход кампании 1794 года в свою пользу.
Крах «царства Добродетели»
Прочное положение на фронтах и устранение политических конкурентов позволили робеспьеристам активизировать усилия по созданию совершенного, на их взгляд, общества. Могущество триумвирата достигло апогея. После разгрома «ультралевых» робеспьеристы взяли под полный контроль Коммуну Парижа и подчиненную ей национальную гвардию. Созданную весной 1794 года «общую полицию» поочередно возглавляли члены триумвирата. Во главе Революционного трибунала и среди присяжных тоже находились их люди. Казалось, «царство Добродетели» можно теперь строить беспрепятственно.
Важным шагом на пути к нему должно было стать введение новой религии – культа Верховного существа. По сути, он представлял собой сакрализацию республиканских добродетелей: обожествлялись обязанности гражданина перед государством. 7 мая 1794 года Конвент после доклада Робеспьера принял декрет, где сформулировал принципы новой религии и установил соответствующие праздники. Первый из них состоялся на следующий же день. Главным действующим лицом на нем, своего рода «первосвященником», выступил сам Робеспьер, поскольку в тот момент именно он являлся председателем Конвента. Однако, несмотря на пышно обставленное празднество, насаждаемая сверху квазирелигия не нашла отклика в народе.
Другой мерой по реализации робеспьеристского идеала стало ужесточение террора. 10 июня 1794 года (22 прериаля II года Республики) Кутон выступил в Конвенте с предложением принять новый декрет о Революционном трибунале, отменявший защиту подсудимых и прочие «излишние» формальности. Эта беспрецедентная мера преподносилась как средство очистить Республику от людей, не способных жить по законам добродетели: «Задержка в наказании врагов отечества не должна превышать времени, необходимого для установления их личности. Речь идет не столько о том, чтобы наказать их, сколько о том, чтобы уничтожить». Дефиниции «враги отечества» и «враги народа» обозначали не только политических противников, но имели гораздо более широкое, этическое толкование. Этот декрет, принятый при энергичной поддержке Робеспьера, а фактически продавленный им и Кутоном, несмотря на сопротивление ряда депутатов, легализовал уже практиковавшееся привлечение к ответственности за «моральные преступления». «Врагами народа», подлежавшими смертной казни, объявлялись, в частности, те, кто «пытается ввести народ в заблуждение и воспрепятствовать его просвещению, испортить нравы и развратить общественное сознание, повредить энергии и чистоте революционных и республиканских принципов».
Декрет от 22 прериаля открыл период «Великого террора», когда в Париже ежедневно гильотинировали от 30 до 60 человек. Всего же с 11 июня по 27 июля 1794 года в столице было казнено 1376 человек.
Однако подобная концентрация поистине диктаторской власти в руках Робеспьера и его сподвижников вызвала недовольство у слишком многих. В заговор против триумвирата вошли другие члены правительственных Комитетов, многие монтаньяры (Фуше, Тальен, Мерлен из Тионвиля и другие), а также депутаты Равнины. Робеспьеристы, зная о зреющей оппозиции, готовились нанести упреждающий удар. Однако их противники сделали это раньше. 27 июля (9 термидора II года), когда Сен-Жюст собрался выступить в Конвенте с обвинениями против Бийо-Варенна и Колло д’Эрбуа, выскочивший на трибуну Тальен не дал ему говорить, а другие депутаты обвинили робеспьеристов в тирании и приняли декрет об их аресте. Еще недавно всесильных триумвиров развезли по тюрьмам. Однако главнокомандующий парижской национальной гвардией Анрио освободил их и доставил в Ратушу. Здесь робеспьеристы попытались создать центр сопротивления Конвенту, но секции их не поддержали. Напротив, противники триумвиров собрали у Конвента национальную гвардию, которая двинулась на Ратушу и захватила ее. На другой день Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон и их сторонники (всего 22 человека) были казнены по закону от 22 прериаля, который ранее сами же и провели. Мираж «царства Добродетели» рассеялся с гибелью его авторов.
Глава 7Термидор
Термидор и термидорианцы
Переворот 9 термидора, который впоследствии будет восприниматься многими историками как контрреволюция, важнейший поворотный момент Французской революции или даже ее финал, летом 1794 года виделся совершенно иначе. Начать хотя бы с того, что это событие было принято называть «революцией». «31 мая революцию совершил народ, 9 термидора свою революцию совершил Национальный Конвент; Свобода в равной мере аплодирует обеим», – говорилось в обращении Конвента к гражданам страны.
Депутаты заявляли, что эта благотворная революция спасла Францию от тирании и деспотизма Робеспьера и его соратников. По их словам, Робеспьер фактически превратил себя в нового короля, сконцентрировав в своих руках всю власть и получив огромное влияние на народные общества. По Парижу даже намеренно распускались слухи о том, что Робеспьер сговорился с роялистами: он, дескать, готовился выпустить из тюрьмы сына Людовика XVI, жениться на его сестре и взойти на трон. Республиканцам же он и его соратники якобы готовили новую Варфоломеевскую ночь.
Неожиданно выяснилось, что у Робеспьера, который всего несколько дней назад казался всемогущим, совсем нет сторонников – кроме разве что казненных вместе с ним в следующие дни после переворота. Те, кто еще вчера его поддерживал, спешили от него отречься. Марк-Антуан Жюльен, выполнявший секретные поручения Робеспьера и считавший себя его близким другом, поспешил заявить, что давно уже вынашивал планы заколоть его кинжалом. Когда знаменитому художнику, депутату Конвента и члену Комитета общей безопасности монтаньяру Жаку-Луи Давиду коллеги напомнили, что тот обещал Робеспьеру в случае необходимости выпить вместе с ним, как Сократ, чашу цикуты, тот меланхолично заметил: «Я не единственный, кто заблуждался на его счет; многие граждане, как и я, полагали его добродетельным».
Так поступали далеко не все, но многие. Те, кто еще недавно стремился показать себя бóльшим якобинцем и монтаньяром, чем сам Робеспьер, изменили свое поведение буквально за несколько дней. Депутат Антуан Клер Тибодо до переворота приходил на заседания в куртке-карманьоле – одежде санкюлотов – и сидел на скамьях Горы; после смены власти он стал носить за поясом пистолеты и выступать за смертные приговоры бывшим монтаньярам. Едва ли кого-то удивит, что Тибодо, проживший 89 лет, нашел себе место и при Термидоре (председатель Конвента, член Комитета общественного спасения и Комитета общей безопасности), и при Директории (депутат Законодательного корпуса), и при Наполеоне I (префект и граф Империи), и при Наполеоне III (сенатор).