Обо всём этом мы узнаем из переписки Миет Тайан. А что привлекало внимание самого Павла? К сожалению, среди архивных материалов, относящихся к овернскому периоду, мне не удалось найти путевой дневник («журнал») Строганова, где он, как сообщалось им в письмах отцу, делал заметки обо всём увиденном. Та из тетрадей дневника, что имеется в нашем распоряжении, была начата как раз в день отъезда из Оверни, о чем говорит первая же фраза: «19 августа 1788 г. в 7 часов 30 мин. мы покинули Риом, ни с кем не попрощавшись»[752]. О том, что из увиденного произвело на юного графа наибольшее впечатление, можно судить только по трем его письмам, отправленным им за это время отцу. Впрочем, данный источник, несмотря на ограниченный объем содержащихся в нём сведений, имеет свои преимущества. Ведение путевого «журнала» составляло для Павла обязанность, ибо рассматривалось как часть учебного процесса. Не удивительно поэтому, что дневниковые заметки в дошедшей до нас тетради сухи и формальны. Зато в личной корреспонденции, где юноша не был связан требованием отражать всё увиденное, он имел возможность писать лишь о том, что действительно вызывало у него наибольший интерес.
В первом из писем Павел рассказывает о религиозном празднике в Риоме: «Мы сюда приехали в день святого Амабля, празднуемый торжественно здешними обитателями, потому что сей святой почитается покровителем здешняго города. В оной день бывает великой крестной ход и на завтре ярманка; приезжают к этому ярманка из далека, даже из Лиона. Мы смотрели этой ход, котором весьма изряден для такого маленького города. Я думаю, что не трудно найтить лутчаго хода, но трудно найтить, где б народ весел был, как здешный»[753].
Второе послание отцу, ошибочно датированное Павлом 20 июня / 4 июля (правильно — либо 20 июня / 1 июля, либо 23 июня / 4 июля), содержит подробное описание системы церковной благотворительности в Риоме: «Во время, которое я к вам не писал, мы видели здесь достопримечательное заведение; некоторыя из здешных господ сообщились числом до тридцати, чтоб подавать помощь бедным семьям, в городе и в окрестностях обитающим. Они имеют собрания в первое воскресение каждаго месяца, в которых здешной господин curé им подает роспись всех тех бедных семей и их недостатков, для коих те господа складываются деньгами, в течение года до семи тысяч ливров. Оныя деньги отдают сестрам щедрости, имеющим должность приготовить платье, пищу, лекарства и пр. и разносить по домам тех семей»[754].
И, наконец, третье из указанных писем целиком посвящено взаимоотношениям Павла с его учителем, о чем подробнее будет сказано ниже. Пока же лишь отметим, что, судя по приведенным письмам, наиболее живой интерес из всего увиденного юноша, похоже, проявлял к аспектам, так или иначе связанным с религией. И это впечатление отнюдь не обманчиво. С детских лет Павла Строганова отличала глубокая религиозность. Во многом это было связано с особенностями воспитания. Попо родился в Париже и жил там с родителями до семилетнего возраста. Родным языком он считал французский. Когда же семья вернулась в Россию, мальчика стали усердно учить русскому языку и основам православия. Разумеется, ни в том, ни в другом Ромм не был компетентен, и задача преподавания этих предметов легла на плечи русских учителей. Более того, согласно педагогической теории Ж.-Ж. Руссо, каковую Ромм положил в основу своей системы воспитания, регулярные занятия с ребенком следовало начинать лишь с 12 лет. Вот почему Ромм и приступил к ним лишь в 1784 г. Следовательно, с 7 до 12 лет, когда ребенок особенно восприимчив к новым впечатлениям, Попо систематически изучал лишь русский язык и религию. Да и позднее, как свидетельствуют письма юного Строганова из Киева 1785–1786 гг., эти предметы занимали наибольшую часть его учебного времени в течение всего периода пребывания в России[755]. Неудивительно, что к моменту отъезда за границу, где Павлу предстояло интенсивно осваивать естественные и точные дисциплины, его религиозные убеждения были уже достаточно прочными. Как отмечал Ромм в одном из писем: «Особенно живой интерес он проявляет к Священному писанию. В те моменты, когда мы можем заняться чтением, я ему предлагаю различные интересные работы, которые он мог бы слушать с удовольствием, но он постоянно предпочитает Ветхий или Новый Завет»[756].
В литературе нередко встречается мнение о том, что воззрения Павла Строганова полностью определялись Роммом и совпадали со взглядами последнего. Например, К. И. Раткевич писала: «Воспитанником своим Ромм завладел всецело. Мальчик говорил его словами, думал мыслями, подсказанными наставником, реагировал на впечатления внешнего мира в соответствии с его принципами. Так продолжалось и тогда, когда он стал юношей»[757].
В действительности же их сосуществование было далеко не столь гладким и периодически омрачалось острыми конфликтами. Вступая в должность гувернера, Ромм питал надежду создать из своего воспитанника того самого «естественного человека», которого Руссо изобразил в знаменитом трактате «Эмиль, или О воспитании». Подписав договор с графом А. С. Строгановым, Ромм 11 мая 1779 г. делился с Дюбрелем планами на будущее: «Мы увидим Петербург, Голландию, Пруссию, Англию, затем я представлю своим добрым друзьям в Риоме ученика, достойного их, поскольку хочу сделать из него человека. Именно таким он выйдет из моих рук»[758]. Характерно, что Ромм почти дословно цитирует Руссо: «Выходя из моих рук… он будет прежде всего человеком»[759].
Однако живой ребенок оказался совсем не похож на выдуманного Эмиля, особенно, когда подошел к подростковому возрасту. В письмах старшему Строганову Ромм не раз жалуется то на «излишнюю живость» Попо, то на его «инертность и лень». Учитель и ученик ссорятся, не разговаривая порой помногу дней. В такие периоды Ромм переходит на письменное общение с воспитанником, сочиняя длинные обличительные послания, подобные следующему: «…Отказавшись от моих забот ради своей самостоятельности, вы впали в невежество, чревоугодничество, лень, неучтивость и самую возмутительную неблагодарность. Несчастный! если это будет продолжаться, вы скоро станете самым презренным, самым отвратительным существом» и т. д.[760] К концу пребывания в России Ромм даже обращается к А. С. Строганову с просьбой об отставке с поста воспитателя: «Господин Граф, я признаю своё бессилие. Я чувствую себя абсолютно неспособным достичь даже посредственных успехов на этом тернистом поприще. Опыт более чем семи лет дает мне право признаться в своей полной непригодности. Теперь я жалею о том, что столь долго занимал место возле вашего сына, которое кто-нибудь другой мог заполнить с большей пользой для него и к большему удовлетворению для вас и всех тех, кто заинтересован в его воспитании»[761].
Конфликты между Роммом и его подопечным не прекратились и после отъезда из России. Во время одного из них Павел даже обратился к отцу за разрешением покинуть Женеву и отправиться в действующую армию на турецкий фронт[762]. Правда, ссоры с воспитателем, как правило, сопровождались у юноши периодами раскаяния. Так, уже три дня спустя после этой отчаянной просьбы Павел пишет родителю: «Вы знаете, что мой величайший порок по сих пор есть ленность. Господин Ром много трудился, чтоб во мне искоренить оной. В том, как и во многих других вещах, я был столь глуп, его не хотел слушать, на то вас покорно прошу мне ето простить, ибо чувствую, что тем вам и всем моим родным буду очень не угоден. Я взял сильное намерение его во всем слушать и совершенно надеюсь на вашу отеческую милость». После чего Ромм добавляет: «Господин Граф, постскриптум Попо дает вам понять, что в отношениях между нами далеко не всегда царит полное взаимопонимание. Его легкомыслие, а, особенно, ощущение собственных сил, придающее ему с каждым днем всё больше энергии, заставляют его порою возмущаться теми ограничениями, которыми я сдерживаю его переменчивые капризы. Разума, того единственного средства, коим я бы хотел на него воздействовать, всегда оказывается недостаточно»[763].
Впрочем, внешне отношения Ромма с его подопечным выглядели почти идеальными. Со стороны было невозможно догадаться о существующем напряжении между учителем и учеником. Миет Тайан с восхищением описывала кузине тот спартанский образ жизни, к которому приучал Павла Строганова его наставник: «Нет необходимости обладать миллионами, моя дорогая подруга, чтобы жить в таких лишениях, как г-н Граф. Его воспитание, вместо того чтобы учить пользоваться своим достоянием, формирует привычку обходиться без оного. Выросший в суровых условиях, он сумеет выдержать превратности судьбы, не жалея о том, к чему привыкают богачи. Предназначенный к военной службе, он порой должен будет обходиться без самого насущного. Привыкнув с ранних лет к лишениям, он станет страдать от них меньше, чем другие. Ему не придется отказываться от перины, чтобы спать на голых досках, ведь он никогда не знал мягкой постели. Последний из солдат спит в лучших условиях, чем он. Г-н Ромм утверждает, что именно такому режиму г-н Граф обязан своим хорошим здоровьем. Когда он[764] взялся за его воспитание, тот, как и все дети богачей, был достаточно слабым, капризным и злым, постоянно плакал, требуя исполнения всё новых прихотей, которые иногда невозможно было удовлетворить. Он был обузой для него