[765] и для других. Терпение и большие способности г-на Ромма позволили избавиться от всех этих мелких недостатков; характер его[766] улучшился, здоровье стало совершенным. Подобная счастливая перемена доказывает преимущества системы, против которой мы роптали. Я начинаю верить, что мой дядя прав»[767]. В словах Миет отчетливо слышен тот апломб, с коим Ромм, очевидно, объяснял своим слушателям достоинства осуществляемой им системы воспитания.
Обладая почти неограниченной властью над подопечным, он охотно демонстрировал её в присутствии родных и земляков, публично заставляя Павла Строганова отказываться даже от самых невинных удовольствий, не совместимых, по мнению учителя, со спартанским образцом поведения. О нескольких таких случаях Миет рассказывает в своих письмах: «Ты будешь весьма удивлена, моя дорогая подруга, когда узнаешь, что граф не может съесть ничего из того, что захочет, не посоветовавшись со своим воспитателем. Я опасалась, что наша кухарка окажется не достаточно искусна для столь богатого наследника; однако приготовить то, что ему позволено, смогла бы и самая последняя судомойка: жареное мясо, пареные овощи, сырые яйца, молоко и фрукты. Вино — никогда, тем более ликер, и никакого кофе. Вот примерно и всё обычное меню молодого человека, который однажды получит состояние в несколько миллионов. Моя мать, не знавшая о режиме графа, предложила ему котлеты в пикантном соусе. Он взял их, не обратив внимания, и уже начал есть, когда это заметил г-н Ромм. Он[768] подал ему знак, выражая своё неудовольствие. Ученик послушно положил на тарелку кусочек, который уже собирался нести в рот, возможно, сожалея, что не успел осуществить это намерение. Мы восхищались покорностью графа и критиковали суровость г-на Ромма. (…) Г-н Ромм молча выслушал то, что семья считала вправе ему высказать. Когда все закончили говорить, он встал и торжественно заявил, что всё сказанное ему по поводу ученика вызывает лишь досаду, но никоим образом не изменит план воспитания. Твердый в своих решениях и в своих принципах, он[769] никогда не уступает чьим-либо просьбам. Как ты понимаешь, после этого каждый предпочитает держать своё мнение при себе. Мы позволяем себе лишь потихоньку жалеть молодого графа, у которого непреклонность наставника, похоже, не вызывает такого же протеста, как у нас. Он так ему доверяет, что легко подчиняется всем ограничениям, которые тот на него налагает.
Поведаю тебе об одном случае, показывающем, какое влияние он[770] на него имеет. Вчера Бенжамен, мой брат и я пошли в сад играть в волан. Г-н Граф нас увидел и захотел присоединиться. Он только начал партию, когда пробило три. Г-н Ромм показал ему на часы. Попо попросил ещё две минуты, на что мудрый ментор отвечал: „Сударь, если вы предпочитаете удовольствие работе, можете остаться, я вас не удерживаю“. Попо понял, что тот хотел сказать, бросил ракетку и безропотно последовал за ним. Не знаю, кто заслуживает большего восхищения: ученик или учитель»[771].
И всё же подобная покорность Павла носила в значительной степени лишь внешний характер. Если в этот период дело не доходило до открытого конфликта, как было в Женеве, то сие отнюдь не означало, что юноша исполнился сознательной готовностью следовать предписаниям педагогической системы Ромма. Правда, он, надо признать, весьма болезненно переживал размолвки с учителем, ибо считал, что, допуская их, проявляет непослушание воле отца и, соответственно, нарушает долг христианина. Однако, насколько мы можем судить по уже упоминавшемуся выше третьему письму Павла из Оверни (от 11/22 июля), конфликты не прекращались:
«Милостивой государь и почтенной отец мой.
Я получил вчерась ваше письмо, писанное ко мне мая 26 дня. В самом деле, я в Женеве был с два месяца не хотевши никаким образом слушать господина Рома и так его раздражил, что он было хотел ехать в Россию после его свидания с его родными, но я узнав мою вину, и мы помирились. Ежели мне случается иногда ещё ему не послушаться, я сколь скоро что узнаваю, в чем виновен, то я ему прощение спрашиваю, но я стараюсь ему всегда послушаться…»[772]
Последнее, правда, относилось скорее к области желаемого. Как свидетельствует Миет Тайан, близко наблюдавшая Павла Строганова на протяжении более двух месяцев, юноша, оказываясь вне поля зрения учителя, легко пренебрегал его запретами. Так, на сельском празднике 23 июня, когда Ромм отправил своего питомца вместе с другими молодыми людьми разносить гостям крепкие напитки, Павел тайком опустошил полбутылки анисовки, сознательно нарушив требования наставника, не разрешавшего ему пить даже кофе[773].
Лето подошло к концу, и Ромм с подопечным покинули Риом, отправившись в путешествие по Франции. Маршрут был намечен ещё в Женеве, о чем Ромм сообщал Дюбрелю и упоминавшемся выше письме без даты: «…Мы хотели бы посмотреть, какие предметы первой необходимости производятся в Лионе, увидеть, бумажное производство в Аннонэ, лесоперерабатывающие заводы, замечательное предприятие Крезо в Бургундии, откуда поедем пожить в один из южных городов»[774]. Эту программу Ромм и Строганов выполнили полностью, за исключением последнего пункта, изменить который их заставили начавшиеся во Франции политические события.
В отправленном из Лиона письме от 27 августа / 7 сентября 1788 г. Павел так рассказывает отцу о первом этапе их вояжа: «Мы выехали из Риома августа 9-го дня[775] и были потом в Сент-Этиене, в Форе; где видели заводы огнестрельных ружьев. Оттуда мы проехали в Аннонэ, где видели бумажныя, для письма фабрики господ Montgolfier и Johannot, лутчия из всех нами виденных; а оттуда приехали в Лион 24-го дня, где и теперь находимся. Я вам не описываю здесь всё, что мы видели в тех заводах, потому что это бы было слишком длинно; но я буду вам оное сообщать в моем журнале»[776]. О следующем отрезке путешествия нам известно из записных книжек Ромма: он и его ученик посетили знаменитый уже тогда центр металлургии — заводы Крезо, где ознакомились с самыми передовыми для Франции того времени технологиями. «Семь лет назад, — пометил в своём блокноте Ромм, — Крезо ещё ничего из себя не представлял, а сегодня это только что появившееся предприятие привлекает к себе взгляды всех просвещенных людей»[777].
В конце октября Ромм и Строганов вернулись в Лион. Похоже, именно здесь и было принято решение об изменении дальнейшего маршрута. Вместо южных провинций, как это планировалось ранее, учитель и ученик направились в Париж. В письме из Лиона от 21 октября / 1 ноября молодой человек сообщает отцу: «Брат[778] поехал вчера поутру в южныя провинции Франции; а мы скоро поедем смотреть соляныя варницы, существующия в Франш-Конте, и думаем соединиться с ним в Париже чрез полтора месяца»[779]. Что побудило Ромма изменить первоначальные намерения?
8 августа 1788 г. Людовик XVI постановил созвать Генеральные штаты 1 мая следующего года. Происходившие до того времени политические события во Франции не только никак не влияли на разработанный Роммом план учебы воспитанника, но даже не находили никакого отражения в корреспонденции обоих. Однако всплеск общественной активности, вызванный известием о предстоящих выборах, не мог остаться незамеченным. Ну а поскольку главной целью продолжавшихся уже без малого десять лет путешествий Ромма и Строганова было, прежде всего, знакомство со всевозможными достопримечательностями, наставник и его подопечный не могли оставить без внимания такую редкость, как собрание представителей трех сословий, ранее состоявшееся в последний раз в 1614 г. Во всяком случае, именно так Ромм объяснил изменение своих планов матери в письме от 24 октября: «Хотя мы не являемся людьми государственными и нам нечего делать на общенациональных собраниях, которые вскоре состоятся, они, однако, внесли кое-какие коррективы в наши намерения. Мы едем в Париж на четыре месяца раньше»[780]. По наблюдению А. Галанте-Гарроне, о возникшем в тот период у Ромма интересе к общественным делам свидетельствует и то, что впервые в списке приобретенных им книг в ноябре появляется политическая брошюра «Письма о нынешних волнениях в Париже»[781].
Павел Строганов, рассказывая тетке в письме от 21 октября / 1 ноября о ближайших планах, также связывает свой приезд в Париж с созывом Генеральных штатов: «Мой кузен отправился вчера утром в вояж по южным провинциям Франции, который продлится около двух месяцев. Мы же тем временем осмотрим солеварни во Франш-Конте, откуда поедем через Овернь в Париж. Кузен присоединится к нам в Париже в начале года, когда соберутся Генеральные штаты. Я с нетерпением буду ждать этого момента»[782]. Последняя фраза относится к встрече Павла с троюродным братом, а отнюдь не к началу работы Штатов. Политика занимала пока скромное место среди его интересов: в письме отцу, отправленном в тот же день, о Генеральных штатах вообще не упоминается. Подобное умолчание отнюдь не было связано с желанием уберечь родителя от треволнений. Весть о созыве Штатов большинство французов встретило с энтузиазмом, и никто не мог предвидеть последовавших вскоре актов революционного насилия. Кстати, о них-то Павел в дальнейшем станет информировать отца весьма подробно и регулярно. Просто осенью 1788 г. он пока ещё не придает политическим событиям большого значения.